Это будет плохим примером. К тому же, он не знает Бауэри так хорошо, как ты.
– Да, у тебя сложное положение.
– Что ты хочешь сказать, Кеннон?
– Хочу сказать, что не работаю на подонков.
Наступила мертвая тишина. Лицо Семмлера побелело, он уперся пальцами в крышку стола. На его лице проступила ярость, и я стал прикидывать, что сейчас произойдет.
– Браво! – послышался возглас.
Я быстро обернулся.
Блондинка не без труда выбралась из большого кожаного кресла. Когда она наконец опустила ноги вниз, ее шерстяное платье задралось до бедер. Она одернула его и прошлась по комнате. И я увидел, что она пьяна в стельку. Подойдя ко мне, она остановилась в нескольких шагах, неуверенно покачиваясь.
– Браво! – повторила она. – Мне нравятся настоящие мужчины, – и дохнула мне в лицо алкоголем.
– Заткнись, Шейла, – прикрикнул Семмлер.
– Заткнись сам, – огрызнулась она.
Семмлер вскочил, мгновенно обогнул стол, подскочил к блондинке и замахнулся. Я двинулся было вперед, но слишком поздно. Он влепил блондинке пощечину. Девушка покачнулась и упала на пол, а Семмлер встал над ней, и его рука заработала, как коса, нанося девушке одну пощечину за другой. Девушка кричала и пыталась уползти в сторону. Ее платье опять задралось, обнажая длинные стройные ноги и подвязки ее шелковых чулок. Семмлер вновь занес руку, но я шагнул и перехватил ее, не давая ударить. Дернув в сторону, я заставил его покачнуться, но он внезапно сунул свободную руку под пиджак. Увидев в руках Семмлера маленький черный тридцать второй, я тут же отпустил его.
– Ты играешь не на той стороне, Кеннон, – сквозь зубы процедил он.
Девушка захныкала. Она так и лежала на полу с задравшимся до бедер платьем, из-под которого выглядывала кружевная полоска трусиков.
– Чарли... – начала она.
– Заткнись, Шейла. – Семмлер навел на меня револьвер. – Что скажешь, Кеннон? Я жду ответа сейчас же. Правильного.
Когда человек навел на тебя ствол и в его глазах горит жажда убийства, существует только один правильный ответ. Почему-то в такие минуты начинаешь цепляться за жизнь, даже если она такая, как моя. Я посмотрел на дуло тридцать второго и спросил:
– Кто этот человек, Семмлер?
– Умница, Кеннон, – он улыбнулся, но продолжал держать тридцать второй наизготовку. Он подошел к столу, выдвинул ящик, порылся в нем и бросил на стол глянцевую фотографию.
– Вот он. Тот, кто мне нужен.
– Мертвым.
– Мертвым, – повторил Семмлер.
Я взглянул на фото. Это был моментальный снимок, где был изображен какой-то парень. Типичный громила стойким лицом и набухшими веками.
– Мне нужны деньги, – сказал я.
Семмлер снова порылся в ящике стола:
– Здесь двадцать. Только не вздумай истратить их в соседнем баре. У тебя есть пушка?
– Нет.
Семмлер открыл другой ящик и швырнул на стол сорок пятый:
– Не надейся, обоймы в нем нет. Положи пистолет в правый карман.
Я сделал, как он велел, и Семмлер бросил на стол две полные обоймы:
– В левый карман, – приказал он.
– Я свяжусь с тобой...
– Это я свяжусь с тобой, – поправил Семмлер. – Где ты живешь?
Я снова взглянул на девушку. Она поправила платье и села. На ее покрасневших щеках отчетливо читались следы злобы Семмлера. Она взглянула на меня, и в ее глазах была немая просьба о защите.
– Лучше бы мне держаться подальше от отелей Бауэри, – ответил я. – Здесь есть местечко на Четырнадцатой линии. Отель «Пол». Я буду там.
Я даже не собирался взглянуть на этого парня. Отель «Пол» я назвал для блондинки. Мне хотелось побольше узнать обо всей этой вонючей интриге. Уверен, что она запомнила название отеля, и если ее ответный взгляд что-то значит, она должна рано или поздно появиться.
Я купил пшеничного виски на четыре бакса из двадцати, выданных мне Семмлером, и растянулся на кровати, чтобы надраться как следует. Стук в дверь раздался раньше, чем я предполагал.
Пришлось поставить бутылку с виски, встать и приоткрыть дверь. Но передо мной была не давешняя блондинка. Я открыл дверь шире.
Передо мной стояла высокая девушка. Ее черноволосая головка находилась на уровне моих глаз, а я не из коротышек. На ней был облегающий свитер и юбка. Волосы у нее были длинными, а лицо, как с картинки. Я угадал в ней девушку из бедного квартала еще до того, как заметил хмельной блеск в ее глазах и понял затем, что она с окраины Бауэри и, должно быть, не так уж много времени прошло с тех пор, как она была одной из нас. Она вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша.
– Ты ошиблась комнатой, сестричка, – сказал я. – Я ничего не заказывал.
– Вы и не получите ничего, что бы ни заказывали, – ответила она. – Вы ведь Курт Кеннон, не так ли?
– Нет.
– Не заливайте. Слух уже прошел. Половина Бауэри знает, что вы забрались в эту дыру.
– Ты ошибаешься. Кеннон мертв.
– Думаешь, кто-нибудь поймался на этот крючок? Тем более я?
– А почему «тем более» ты?
– Парень, которого убили – Джонни Маззини. Я знала его.
– Откуда?
– Я знала его до того, как он ушел под откос, и виделась с ним перед его последней поездкой. Мы с ним были очень близки.
– Предположим.
– Я знаю, кого убили. И я хочу знать, кто сделал это?
– Зачем?
– Как я уже сказала: мы были близки.
– С чего ты решила, что я знаю, кто убил?
– Что это у тебя, бутылка? – спросила она и подошла к кровати. А я смотрел, как туго натягивается юбка при каждом ее движении. Она была крупной девушкой, но при этом отлично сложена: длинные стройные ноги и в достатке всего, что обтягивал ее свитер.
Она взяла бутылку за горлышко, села на кровать и сделала длинный глоток.
– Приятель, это то, что мне было надо, – сказала она.
– Не стесняйся.
– Спасибо, – она глотнула еще, откинув голову назад. Когда она поставила бутылку, взгляд ее стал серьезным. – Я хочу знать, кто убил Джонни.
– Ты запросто это узнаешь.
Она выжидательно наклонилась вперед:
– Кто?
– Чикагский подонок по имени Бак Графтон.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Если хочешь, поможешь рассчитаться с ним.
– Где его найти?
– Не знаю.
Она встала, одернула юбку и пошла ко мне, неторопливо покачивая всем, чем только могла.
– Ну же, Кеннон! Где мне найти его?
Она остановилась в трех дюймах от меня, ее губы почти касались моих. Она положила обе руки мне на плечи, подав бедра вперед:
– Где он? – переспросила она.
Я не ответил. Она еще ближе придвинула губы и бедра и прижалась ртом к моим губам, язык ее ожил. Я обнял ее тугое тело, и она прижалась ко мне, а потом, отодвинув губы и полуприкрыв затуманенные глаза, прошептала:
– Где он, Кеннон?
– Не знаю.
– Отлично, – произнесла она. – Отлично, – и начала высвобождаться из моих объятий, но я крепче прижал ее к себе, и в ее глазах появилось недоумение. Она подняла голову и изучающе заглянула мне в лицо.
– Я...
Но я заглушил ее слова, поцеловав. Казалось, она готова была бороться, но затем боевой дух покинул ее. Она прижалась ко мне, и на этот раз ее поцелуй был настоящим.
Уже смеркалось, когда она ушла. Половина бутылки была прикончена, и я чувствовал усталость и опустошение. Я думал о крепкой девушке и ее друге, который получил шесть пуль в лицо, потому что его по ошибке приняли за меня; Теперь схватки не миновать. Если в Бауэри знают, что я жив, то это знает и весь город. А если знает город, то может узнать и Бак Графтон. А как только он узнает, он опять вернется в Бауэри и первым, кого он навестит, будет свинья Свен. А если в Бауэри знают, где я нахожусь, то и свинья Свен может узнать. Он и мать родную продаст, чтобы спасти свою шкуру, и как только Бак Графтон на сядет на него, эта свинья тут же выложит ему, где меня найти.
Отлично.
Я выписался из отеля.
Я снял комнату в развалюхе тремя кварталами поодаль и затем попытался обдумать, что же меня ожидает. Я согласился выполнить грязную работенку для Чарли Семмлера. Замечательно. Однако соглашение с подонком... Этого ведь у нас не было? Беда лишь в том, что Семмлер может не разделять мою точку зрения. И как только он узнает, что я выехал из отеля, он, возможно, пошлет за мной своих гангстеров. На этот раз они не будут столь сердечными.
В то же самое время Бак Графтон все еще сидит у меня в печенках, и это связывает меня по рукам. Может быть, проще всего – разыскать семмлеровского громилу, проделать в нем дырку-другую и оставить его мусорщикам? Я полез в карман и выудил фото, которое дал мне Семмлер, всмотрелся в глаза этого типа, пустые глаза убийцы. И тут меня осенила другая идея. И чем больше я обдумывал ее, тем больше я ценил то, что Семмлер снабдил меня сорок пятым. Потому что все это внезапно перестало казаться игрой. Внезапно я осознал, что парень, которого я будто бы выслеживаю, – это убийца, и если начнется схватка, если я иду за ним по пятам, то и о н может тоже оказаться за моей спиной вместе с Семмлером и Графтоном.
Если бы у меня была трехсторонняя монета, я бы метнул ее. Но вместо этого я, перехитрив всех убийц, начиная с Бака Графтона, отправился навестить свинью Свена.
На этот раз толстяк не испугался. И страха в его широко раскрытых глазах больше не было. Он лежал за своей стойкой, и вся широкая грудь его пиджака была залита кровью. Убийца не поскупился. Он разрядил в Свена всю обойму, и пули разворотили его грудную клетку, оставив лужу крови там, где находилось нечто вроде человека.
Молва вырвалась на свободу. Молва достигла ушей Бака Графтона, и Свен заплатил больше, чем получил. Я взял телефон со стойки, набрал номер «О», попросил: «Дайте мне полицию» и сообщил об убийстве, не называя своего имени, затем положил трубку и ушел оттуда быстро, словно за мной гнались черти.
* * *
Осень – пора умирания.
Осенью мир умирает, и часть каждого человека умирает вместе с ним. Я шел по улицам Бауэри и разглядывал лица встречных бродяг. На них застыла тупая покорность, об угрызениях совести, казалось, говорили шаркающая походка и безвольно опущенные головы. Лето мертво, и скамейки в парке так холодны зимой. Лето мертво, и осень действовала широким ножом, запятнанным красным.
Но была и другая осень...
Тогда Тони была частью меня самого, и это было время, когда осень была живой. Долгие прогулки в лесу, где листья шуршат под ногами. Поцелуи обветренных губ... Белокурые волосы, в беспорядке развевающиеся вокруг ее лица... И улыбка в глазах, обещающая ее ласки... Осины и березы, и дикие яблоки, и долгий день на холмах, где весь мир лежит у наших ног, и ее тело цвета слоновой кости в зеленой высокой траве...
А теперь остались только тяжесть сорок пятого, заткнутого за пояс возле живота, человек по имени Графтон и другой человек с глазами убийцы.
Я шел по Бауэри, потому что это самое безопасное место в мире. Один бродяга неотличим от другого. Их тряпки делают их анонимными. Все лица носят на себе отпечаток пьянства, что делает их неразличимыми. И вместе с тем, я устал от ходьбы. Кто-то хочет убить меня. И ходьбой тут не поможешь.
Свинья Свен говорил что-то про угол Сорок седьмой Бродвея. Когда Графтон разговаривал с ним, он спрашивал, как попасть туда. Разумеется, я не знаю, зачем. Ресторан, театр, что-нибудь такое же привлекательное для приезжего. Но это могло означать и отель – и это был стоящий шанс.
Я ухватился за него и потратил большую часть из двадцати семмлеровских баксов на такси, потому что сильно спешил повидаться с мистером Графтоном. А также потому, что это уменьшало возможность повстречаться с одним из парней, охотившихся за мной. В сабвее и автобусах слишком людно. И если вы собираетесь поиграть вдвоем с кем-нибудь в «продырявь череп», то лучше туда не соваться.
Я пренебрег танцевальными залами Бродвея, кинотеатрами, дешевыми пассажами и огромными магазинами, ресторанами и еще миллионом мест, которые могли бы привлечь Графтона. Я отправился прямо в отели, гнездившиеся на Восточной сорок седьмой, как тараканы. Отели мало отличались друг от друга. Тусклая мебель, маленький стол, два лифта, потрепанная кушетка в вестибюле.
Я начал с первого, самого близкого к Бродвею, и продолжал двигаться к западу, вниз по улице. Дежурные клерки были не очень приветливы. Они оценивающе оглядывали мои покрасневшие глаза, небритое лицо, поношенную одежду и затем неохотно сообщали, что, к сожалению, Графтон здесь не числится.
Пройдя всю улицу до конца, я убедился, что больше отелей здесь нет. И в эту минуту я пожалел о прошлом, о большом агентстве, где я мог прибегнуть к помощи дюжины помощников, но я жалел об этом только секунду. Потому что вспомнил, что Паркер был одним из моих помощников – хороший оперативник, парень, которому я полностью доверял.
Остановившись у ближайшего бара, я опрокинул три двойных виски, а затем пошел назад на Четырнадцатую улицу к отелю «Пол».
Убедившись, что вестибюль пуст, я миновал его и прошел прямо к стойке. Клерк оторвался от своего журнала.
– Я выехал отсюда рано утром, – сказал я. – Не искал ли меня кто-нибудь за это время?
Окинув меня оценивающим взглядом, он спросил:
1 2 3 4 5