Он еще помнил, как ехал на «джипе» по улицам разрушенного Берлина, просыпающегося навстречу безмолвному рассвету. То были хорошие времена, а эта ссора с Карин была нелепа, и... да, что это, черт возьми, со мной вообще происходит?
Он шел по прямой, обсаженной старыми деревьями улице, вдоль аккуратно подстриженных газонов перед большими белыми домами с чистенько покрашенными ставнями – миниатюрный пригород в самом центре города. Нью-Йорк – город контрастов. На протяжении каких-нибудь двух-трех кварталов вы внезапно попадаете из самых грязных трущоб в район аристократических особняков.
Он повернул и пошел на запад к реке. Зачем он поссорился с Карин? Что он подразумевал, когда сказал ей «я всегда боялся, всю жизнь»? Эти слова сорвались с его губ непроизвольно, как будто их произнес какой-то другой человек, о котором он, Хэнк, не имел ни малейшего представления.
Боялся? Да, боялся у пульта управления бомбардировщика неслышных разрывов снарядов, рвущихся вокруг самолета. Боялся, когда их однажды сбили над Ла-Маншем и они были вынуждены спуститься на парашютах. Боялся, когда под них нырнул, почти коснувшись воды, «мессершмитт» и он, Хэнк, видел, как линия пулеметной очереди описывала дугу, пока самолет вновь набирал высоту и делал заход над болтавшимися в воздухе членами его экипажа.
В конце улицы он свернул на дорожку, которая вела через кусты к высокой скале, откуда открывался вид на железнодорожные пути и Гудзон. Они с Карин часто приходили сюда в летние вечера и долго сидели, глядя на огни парка «Пэлисейдс» за рекой, огненное ожерелье моста Джорджа Вашингтона и движущиеся огоньки пароходов. Внизу вода ласково журчала на камнях. Это место окутывал безмятежный покой, не коснувшийся остального города, остального мира.
В темноте Хэнк отыскал скалу и забрался на ее вершину. Закурив сигарету, стал смотреть на реку. Он сидел так очень долго, слушая треск цикад и плеск реки внизу. Потом пошел обратно домой.
На углу под фонарем стояли два подростка. Они стояли спокойно, о чем-то болтая, но при виде их его сердце дрогнуло. Он не знал их, но был уверен, что они не с этой улицы.
Он стиснул кулаки.
Его дом был в полуквартале от фонаря. Для того, чтобы попасть домой, Хэнку надо было пройти мимо подростков. Он не замедлил шага. С крепко стиснутыми кулаками он продолжал приближаться к этим широкоплечим подросткам. Когда проходил мимо, тот, который быть чуть повыше, взглянул на него и сказал:
– Добрый вечер, мистер Белл.
– Добрый вечер, – ответил он, не останавливаясь. Он чувствовал на спине их взгляды. Добравшись до парадной двери своего дома, Хэнк заметил, что весь дрожит. Он присел на ступеньку и нащупал в кармане пачку сигарет. Дрожащими руками достал одну и, закурив, поспешно выдохнул струю дыма. Потом посмотрел на фонарь. Подростки ушли. Но дрожь все не унималась. Хэнк вытянул левую руку и смотрел, как дрожат его пальцы, потом, полный яростного презрения к себе, крепко сжал эти пальцы в кулак и ударил кулаком себя по колену.
– Я не боюсь, – говорил он себе и в этих словах для него прозвучало что-то знакомое. На секунду он закрыл глаза и опять повторил: «Я не боюсь». Его слова эхом прокатились по молчаливой улице: «Я не боюсь. Я не боюсь».
Это был один из тех удручающе жарких августовских дней, которые мертвой хваткой вцепляются в город. Люди с большим трудом двигались по улицам. От жары черный асфальт начал плавиться, так что переходить улицу стало рискованно – можно было увязнуть. В полдень, когда солнце стояло прямо над головой, во всем бетоне городских домов не осталось и кусочка тени. Блестела лишь черная смола асфальта, да мостовые белели под беспощадным солнцем. От всего этого исходило сияние, которое резало глаза.
Хэнку Белани было тогда двенадцать лет. Это был озорной, неловкий парнишка, уже на грани юношества, мальчишка, воспоминания которого о самом себе быстро стирались под действием стремительного роста. Тогда он носил маленький замочек и, если бы его спросили, зачем он его носит, вряд ли смог бы ответить на этот вопрос. Он купил этот замок в мелочной лавочке на Третьей авеню, заплатив за него двадцать пять центов. Никакой практической ценности этот замок не имел, служил лишь украшением брюк. Хэнк с гордостью носил замок в петле брючного ремня на правой стороне и с почти религиозным трепетом отпирал его каждый раз, когда ему приходилось менять брюки. Он прятал миниатюрный ключик в верхний ящик своего платяного шкафа. Для него, Хэнка Белани, этот замок был своего рода фирменным клеймом. О существовании замка никто не знал, кроме самого Хэнка. И до того августовского дня этот замок не привлекал ничьего внимания. Важным было то, что только сам Хэнк знал, что он был постоянно с ним – его неотъемлемым атрибутом.
Жара повергла всех мальчишек квартала в состояние инертности. Некоторое время они рассматривали открытки, изображающие китайско-японскую войну и жестокости японцев. Однако рассматривать открытки было слишком жарко. Они растянулись вдоль кирпичной стены бакалейной лавки и завели разговор о плавании. Хэнк лежал на боку, слегка вытянув в сторону ногу, так что замок свисал с его брюк, и ловил немигающие солнечные лучи.
Одного из ребят этой ватаги звали Бобби. Ему исполнилось тринадцать лет. Для своего возраста он был довольно высоким мальчишкой. Волосы у него были прямые и светлые, а лицо усеяно многочисленными прыщами. Он всегда проводил рукой по щекам, говоря: «Опять мне надо сегодня бриться». Остальные ребята хорошо знали, что он еще не бреется, хотя его лицо уже действительно обросло золотистым пушком. В те дни ребята еще не ведали роскоши джинсов. Зимой они носили бриджи с носками до колен, а летом – шорты. Летом ноги Хэнка были всегда покрыты болячками, как, впрочем, и ноги остальных ребят, потому что кожа и бетон не слишком хорошо уживались между собой. На Бобби были надеты шорты. Его большие мускулистые ноги также покрыты золотистым пушком. Мальчишки лежали и говорили о купании, как вдруг Бобби сказал: «Что это такое?»
Сначала Хэнк не понял, о чем тот спросил. Он прислушивался к разговору о купании, мечтал о том, что неплохо бы и самому сейчас поплавать, и вообще находился в состоянии, похожем на дремоту.
– Что это у тебя на штанах, Хэнк? – спросил Бобби.
Хэнк сонно на него посмотрел, потом взглянул вниз, туда, где с брючной петли свисал замок.
– А, это замок, – ответил он.
– Замок! – повторил Бобби.
– Да, замок.
– Замок! – Мысль о замке, казалось, удивила и восхитила Бобби. Он обернулся к другим мальчишкам и сказал: – У него на штанах замок! – И засмеялся хриплым, свойственным переходному возрасту, смехом. – Нет, надо же, замок! – повторил он вновь.
– Да, замок, – отвечал Хэнк, не понимая, чему тут собственно можно было удивляться.
Один из парней принялся было рассказывать о том, как надо нырять в воду штопором, но Бобби не мог упустить такого случая. Он возвысил голос и спросил:
– А зачем ты носишь на штанах замок?
– А почему бы мне его не носить? – ответил Хэнк миролюбиво. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь приставал к нему с расспросами в такую жару.
– Что же это ты там закрываешь? – не унимался Бобби.
– Ничего я не закрываю.
– Тогда зачем же у тебя замок на брюках?
– Потому что он мне нужен.
– Все это мне кажется весьма глупым, – сказал Бобби.
Мальчишка, который объяснял, как надо нырять штопором, сказал:
– Весь секрет в том, как прыгнуть с доски. Прыгать нужно так, чтобы...
– Мне кажется это весьма глупым, – снова сказал Бобби, но на этот раз погромче.
– А тебе-то не все равно? – ответил за Хэнка мальчик, объяснявший приемы ныряния. – Я вот стараюсь тут кое-что объяснить.
– Ну, а мне это кажется весьма глупым, что человек носит замок на штанах, – настаивал на своем Бобби. – Клянусь богом, первый раз вижу, чтобы кто-нибудь носил замок на штанах.
– Ну, так не смотри на него, – ответил рассказчик. – Так вот, – продолжал он, – если прыгать неправильно, тогда не достанешь руками до ног. А иногда эти доски...
– Ты что, носишь его на всех своих штанах? – спросил Бобби.
– Да, на всех.
– И снова надеваешь его, когда меняешь брюки?
– Да, каждый раз надеваю его с другими брюками.
– Что ж, если хочешь знать правду, то это тоже очень глупо.
– Тогда не смотри на него, – ответил Хэнк, повторяя слова другого мальчишки.
– Ну, а мне это не нравится. Вот и все. Мне это не нравится, – настаивал на своем Бобби.
– А кому надо, чтобы тебе нравилось? Это мои штаны и мой замок. Меня совершенно не трогает, что тебе нравится и что не нравится. – Хэнк начал испытывать некоторый страх. Бобби был гораздо больше его и он не хотел начинать драку с парнем, который мог его отколотить. Ему очень хотелось, чтобы Бобби прекратил этот разговор. Но Бобби не был расположен прекращать его. Он прямо-таки наслаждался им.
– Почему же ты тогда не повесил замок на рубашку?
– На рубашке мне замок не нужен.
– А почему ты не повесил замок на трусы?
– Почему бы тебе не заткнуться? – в тон ему ответил Хэнк. Он уже начинал дрожать от страха. «Я не боюсь», – твердил он себе.
– Почему ты не повесил его себе на нос?
– Отстань, надоело, – ответил Хэнк.
– В чем дело, Хэнк? Ты что, нервничаешь из-за этого замка?
– Вовсе я не нервничаю. Просто не хочу больше об этом говорить. Ясно?
– А я хочу говорить об этом, – сказал Бобби. – Во всяком случае, давай хоть посмотрим этот проклятый замок. – Он наклонился к Хэнку и протянул руку, готовый дотронуться до замка и рассмотреть его поближе. Хэнк немного отодвинулся.
– Не тронь, – сказал он. Почему Бобби не хочет оставить его в покое? Он вновь почувствовал дрожь и сказал себе, что не боится, но мысленно он все же боялся и ненавидел в себе этот страх. И ненавидел Бобби. Он видел, как на лице этого старшего по возрасту парня появляется угрожающая ухмылка.
– В чем дело? Мне что, нельзя даже до него дотронуться?
– Да, нельзя, – сказал он. «Ну, оставь, перестань, – мысленно говорил сам себе Хэнк. – Зачем же драться? Перестань.»
– А в чем дело? Он что, из золота?
– Да, из платины. Убери руки.
– Я только хотел на него посмотреть.
– Ты сказал, что тебе не нравится на него смотреть. Ну, и не трогай. Посмотри-ка лучше еще куда-нибудь. Почему бы тебе не пойти и посмотреть, что за углом делается?
Замок свисал с брючной петли на цепочке. Бобби посмотрел на него, а потом вдруг рванулся к Хэнку, схватил рукой замок и потянул, разрывая петлю и крепко сжимая его в стиснутом кулаке. Первое мгновение Хэнк был настолько потрясен, что даже не двинулся с места. Бобби между тем продолжал тащить замок и ухмыляться. Вызов был брошен. Немного поколебавшись, Хэнк вскочил на ноги весь дрожа, отчаянно пытаясь сдержать нахлынувшие слезы.
– Отдай мой замок, – сказал он.
Бобби тоже вскочил. Он был на голову выше Хэнка и вдвое шире его в плечах.
– В чем дело? – с деланным изумлением спросил он.
– Отдай мой замок, – повторил Хэнк.
– А я думаю бросить его в водосточную канаву вместе с цепочкой, – ответил Бобби и сделал шаг по направлению к люку, не понимая, что в этот момент он держал в своем кулаке сердце Хэнка, его индивидуальность, его существование и даже жизнь. Он, конечно, понимал, что Хэнк боится его. Этот страх он мог прочитать в дрожащем, узкогрудом теле Хэнка, по напряженному старанию, с которым тот попытался совладать со своим лицом, по его влажным, вот-вот готовым поддаться потоку слез, глазам. Но Бобби не знал, что он держит в своей руке нечто драгоценное, придающее человеку смысл и значение в лабиринте бетона и асфальта. Он не знал всего этого до тех пор, пока Хэнк не ударил его.
Ударил он Бобби очень сильно, так сильно, что у того из носа мгновенно потекла кровь. Глаза Бобби расширились от изумления. Тогда Хэнк ударил его второй раз, а затем еще и еще, а Бобби, пока его бил Хэнк, пытался понять, что с ним происходит. От сильного удара Бобби упал на горячий асфальт тротуара. Хэнк навалился на него и Бобби почувствовал, как пальцы противника крепко сомкнулись вокруг его гортани. На одно мгновение он с ужасающей ясностью понял, что Хэнк сейчас задушит его до смерти.
– Да отдай ты ему этот замок, Бобби, – сказал один из мальчиков.
Бобби, стараясь увернуться от крепких, как тиски, пальцев Хэнка, задыхаясь и отчаянно мотая головой, промычал:
– Да возьми ты его, на, возьми...
Он разжал кулак и замок упал на тротуар. Хэнк быстро схватил его. Он крепко стиснул его обеими руками, и только тут слезы потоком хлынули по его щекам. Заикаясь, он сказал:
– Зачем, зачем тебе надо было связываться со мной?
– Иди домой, Бобби, – сказал один из мальчиков. – У тебя весь нос в крови.
Таков был конец этой драки, последняя неприятность, которую ему пришлось вынести из-за Бобби. С тех пор он перестал носить этот замок. С того памятного дня он начал носить с собой нечто другое: сознание собственного страха и сознание того, что пойдет на что угодно, лишь бы не показать никому этот страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25