Волтузили друг друга и катались по снегу, пока не вышел во двор Савушкин. Как действовал будущий милиционер, неизвестно, однако драчуны немедленно помирились и ушли домой. Свидетель Илье попался умелый, веселый, забавлял невесту с женихом и гостей бесконечными рассказами про детство Рогожникова, врал много, конечно, но врал смешно и толково. В самый разгар явился откуда-то рулевой моторист с «Золотой», исчезнувший из Туруханска сразу же по окончании навигации. Пришел в меру пьяный, расцеловал молодых и, отодвинув Савушкина, уселся с женихом. «Бери, назад, — сказал он, распахнув пиджак, одетый на голое тело. — Тельник еще целый, вот, гляди сюда!» От горла и до пупа у рулевого, по всей груди, были наколоты синие полоски, так называемая вечная тельняшка. А на руках и пальцах — якоря, кольца, стрелы. Савушкин только глянул на разрисованного моториста, как сразу же взял его за руку и хотел выпроводить из-за стола. «Погоди, — попытался остановить его Илья. — Пусть сидит, плавали вместе…» Рулевой у Ильи дважды успел побывать в местах не столь отдаленных, парень был аховый, гонористый, но любил свою работу и речной флот неистово, как свободу. Вместе с ним Рогожников таранил забереги, чтобы причалиться и набрать дров, вместе с ним мерз в рубке, отдав единственный вахтовый тулуп замерзающей Лиде… «Погоди, он же гость, — уговаривал Илья Савушкина, — нехорошо получается…» — «Ты его плохо знаешь, Илья, — резал Савушкин. — Он сейчас напьется и поднимет бучу! Он весь праздник испортит! Ты знаешь, где он бывал?!.» — «Да знаю… — отмахивался Рогожников. — Он неплохой мужик, я его возьму рулевым в навигацию…» — «Пусть останется, — попросила Лида, — не выгоняйте его!» И Савушкин сдался. Сверкнул глазами, отодвинулся от рулевого и сдался. Однако рулевой встал, вздохнул глубоко и, хлопнув по плечу своего капитана, медленно вышел из дома. На пороге оглянулся, подмигнул невесте и, скрылся. Мелькнуло среди голов и лиц гостей его лицо, виноватая улыбка, под нуль стриженный затылок… Гармошки, обе сразу, наяривали плясовую, гости плясали, рулевого почти никто не заметил.
«Медали мне за тебя не дадут, Илья, — проговорил наконец Савушкин и, придвинув стул, сел рядышком, как тогда, на свадьбе. — Мне выговор надо давать, а может, вообще увольнять с работы к чертовой матери! Если я допустил, что мой друг под суд попал, какой тогда с меня толк? Польза какая? С чужими-то мне совсем не справиться!.. Я, выходит, тоже успокоился. Свой человек, думал, понимать должен… Ну чего тебе не хватало, Илья?»
Так и не вернулся в кубрик Рогожников. До четырех утра, до начала вахты, просидел он под днищем моторной лодки, прижимаясь спиной к поленнице сухих дров и завернувшись с головой в край брезента. Знобил холодный ветер, чакали зубы, кончились папиросы и спички — не вылез.
Перед тем как выбраться из своего убежища, Илья вдруг подумал о том, что его никто не хватился и не разыскивает. Невозмутимо стоит за штурвалом рулевой Типсин, а Саша, наверное, спит в кубрике, так и не дождавшись капитана? А ведь они должны были забеспокоиться? Что, если он упал за борт? Утонул? Как же судно без капитана?
Однако он решил, вернее, сообразил и за Типсина, и за Луневу: моторист, видимо, думает, что он — с Сашей, а та — что в рубке, с мотористом, ведет свой корабль…
Подслеповатой белой ночке, казалось, не будет конца, как и речным поворотам. Илья старался смотреть только вперед, но на глаза попадал белый верх кубрика, торчащий на носу самоходки. Он притягивал взгляд и мысли. Он будил воспоминания, колол и царапал сознание, с настойчивостью и неумолимостью гвоздя в сапоге. Рогожников прокрутил в мыслях все события и детали того рейса, когда он спускался в Туруханск, рискуя вмерзнуть в лед. И все, кажется, открестился, но сами собой потянулись мысли о ребятишках, о доме. В кубрике, видно, давно прогорела печь, и в рубке выстыло. Илья стоял за штурвалом в одной жилетке, мерз и изредка крупно вздрагивал. Ему представлялась сейчас уютная, тихая спальня в тещином доме. Рогожников сам перестроил ее, сделал вход не из кухни, а из смежной комнаты, и стало очень удобно ребятишкам. Не толкутся теперь на тещиной половине, поужинали и в постель. И Лиде стало хорошо по вечерам работать, свет никому не мешает. Спят, наверное, сейчас Витька с Любашкой, сопят носами в подушки. У Витьки, у того вечно, как крепко заснет, рот открывается и слюна бежит. Верно, с носом у него не все в порядке, дышать во сне тяжело. И Лида тоже спит… А может, нет, может, думала всю ночь. Суд-то на четырнадцатое назначен, а сегодня одиннадцатое уже. Мужика все-таки судить будут. Не шутка, шесть лет прожили. Жалеет ли она его теперь? Жили-то когда, — будто не жалела, да и не любила… «Жизнь ты мне испортил!..» А потом-то, на очной ставке, которую затеял следователь, что сказала? «Он на меня не покушался, он в Николая Васильевича выстрелить хотел». Следователь все напирал, что-то ему надо было точно узнать. «Он бы на меня не посмел руку поднять! — твердила Лида, а сама глядела в пол. — Никогда даже не замахивался…» По Туруханску-то все равно поехало: Илюха бабу с ружьем погонял!
Жалеет ли, думает ли о нем?.. Тяжелая ночь была у капитана. Уже под утро заметил он по левому берегу оранжевую палатку, шест с антенной, несколько резиновых лодок разбросано. Завидев самоходку, появился мужик, весь с ног до головы в коже, рукой махнул. Рогожников на всякий случай пристал, не выключая двигателя, высунулся из рубки — чего надо?
Мужик торопливо вскарабкался на борт, улыбаясь сонным лицом, поздоровался. Сразу видно — не местный, чужой. Верно, уже отпускники из города повалили…
— Слушай-ка, дружище! — доверчиво заговорил мужик, поскрипывая кожей. — У тебя сетей продажных не найдется? Заехали, а сетей маловато взяли. Сейчас язь по кустам идет — во! И нельма на подходе!.. Могу спиртом рассчитаться, могу деньгами…
— Браконьеры? — в упор спросил Илья. — Грабите помаленьку? Ну, давайте, давайте. Может, динамиту надо, так я дам, у меня полный трюм.
— Шутишь, — криво улыбнулся мужик. — Продай сеток, старина?
— Я одному продал! — неожиданно озлился капитан и включил реверс. — Приду из рейса — в тюрьму сяду. За убийство, понял?
Мужик недоверчиво оглядел пижонистого капитана и отступил назад.
— Вали-вали! — поторопил Рогожников. — А то я тебе килограмм пять привяжу к затылку и шнур запалю, как тому покойничку.
Самоходка взревела и задним ходом стала сползать с отмели. Опешивший гость торопливо спрыгнул на берег и покрутил пальцем у виска. Илья отчалил и дал полный вперед. Снова потянулись низкие, полузатопленные берега, темные зубья хвойной тайги и повороты, повороты… Придремавшие в тальниках утки срывались, визгливо и пронзительно оглашая реку, уносились над самой водой в спасительные протоки. Илья ощутил, что начинает дремать и явь пропадает на мгновения, заменяясь то зевом жарко горящей печи в кубрике, то видом заснеженной и обледеневшей палубы, сиротливо торчащей среди густых по-зимнему вод. Потом все окончательно смешалось, и только видимым оставался пенный след фарватера на быстрой, закрученной в спираль реке…
Рулевой сменил его, когда сквозь тучи уже пробивалось размазанное солнце. Капитан пришел в кубрик, скинул ботинки и нырнул в нагретую Типсиным постель. Тулуп давил, как стадо баранов, и сон приходил такой же тяжелый, жесткий и душный…
Сквозь приглушенный рев двигателя и монотонный шум воды за бортом пробивался еще какой-то непонятный костяной звук. То редкие отдельные щелчки, то вдруг целая очередь, как из детского электрического автомата. «Шуга! — догадался Рогожников. — Видно, был сильный мороз, а теперь забереги сорвало и несет по фарватеру». Он открыл глаза и выглянул в иллюминатор: серый, невзрачный день, мутная вода колышется за бортом, на шугу никакого намека.
— Как наш двигатель, капитан? — раздался за спиной насмешливый голос Саши. — Не запороли?
И здесь же последовала новая очередь звонких щелчков бухгалтерских счетов.
— Нормально… — буркнул Илья, в один момент вспомнив вчерашний побег. — Двигатель работает.
Александра что-то записала на бумагах, разложенных по столу, и откинулась спиной на переборку. Глаза ее все еще смеялись, смех бушевал у нее в груди, отчего мелко подрагивала голубая, в обтяжку, блузка, и только губы были поджаты серьезно и озабоченно.
— Пыталась разбудить тебя на завтрак — не смогла! — сказала Саша. — Здоров же ты поспать! Завидно стало… Я едва в три часа уснула. Тут же человек, можно сказать, в двух шагах от тюрьмы и спит как младенец!
Илья опустил ноги на пол и свалил с себя тулуп. Брюки и жилет измялись, а на рукаве сорочки чуть ниже локтя темнело масляное пятно. Он инстинктивно прикрыл его ладонью и глянул на Сашу: кажется, ничего не заметила… Видимо, вчера ночью где-то испачкался.
Рогожников отыскал туфли, обулся и пошел к выходу.
— Стой! — сказала Александра. — Это ты где так зад себе вымазал? Посмотри, в мазут, что ли, сел?
Илья отряхнул брюки, пытаясь глянуть на пятно и заворачивая назад голову.
— Дня не поносил, а уже… — сокрушенно вздохнула Саша. — Снимай, я почищу.
Ему вдруг стало обидно и жалко нового костюма. Как теперь появиться в суде? А там придется наверняка задом стоять к залу, и все сразу поймут, что приоделся он только для виду, бдительность судей притупить. На самом же деле костюм с пятном, — значит, подсудимый Рогожников неряха и плохой семьянин. Илья тихонечко выругался и снял брюки. Огромное черное пятно графитно поблескивало, и Рогожников сразу понял, что его так просто не отчистить. А в мазутных пятнах он разбирался. Пришлось надеть старые замасленные штаны, но теперь изящная жилетка и рубашка выглядели на нем смешно и нелепо.
— Я, пожалуй, переоденусь, — сказал он себе вслух и торопливо начал стаскивать жилет и сорочку.
— Я быстро, — замахала руками Саша, — принеси мне бензину!
— Говорил же, измажу, — бурчал Илья, — ночью… это, двигатель барахлил…
Он натянул привычный и как-то по-родному пахнущий свитер, намотав портянки, с удовольствием сунул ноги в болотники. Затем отправился на корму, где была привязана бочка с бензином, и налил его полведра.
— Куда столько?! — ужаснулась Александра.
— А ты вот так, — сказал Илья и, взяв штаны, окунул все пятно в бензин. — Поклади, пусть отмокают.
Рогожников выставил ведро на палубу, чтобы не воняло, и зашел в рубку. Типсин стоял за штурвалом, широко расставив ноги, и легонько насвистывал. Самоходка в его руках шла плавно, ровный гул дизеля и мощная фигура рулевого внушали уверенность и надежность.
«А что? Возьму Да отдам Ваське „Золотую“? — возникла мысль у капитана. — После рейса договорю с начальником ОРСа. Зачем искать какого-то капитана? Удостоверение у него есть: парень он надежный!..»
От этой мысли Рогожникову стало хорошо, радостно. «Двигатель новый, корпус мы хорошо заштопали, — продолжал думать он, — авось еще года два-три протянет. А там… Черт знает, сколько сроку дадут? Первая судимость все-таки, — может, года два-три и дадут. Приду и — снова на „Золотую“! В хороших руках-то она еще поработает, поплавает!.. На суде покаюсь, прощенья у Лиды попрошу, у ребятишек. Не железная она, поймет. Куда я без них-то? Что за жизнь будет?.. Освобожусь, посажу всех на самоходку и поплывем по Енисею! Витьку — за штурвал. Ящик подставить — как раз будет. Вообще-то он и подрастет за это время. Любашу — на камбуз. А мы с Лидой будем сидеть на скамеечке под рубкой и смотреть вперед…»
— Давай, Васька, привыкай! — капитан похлопал Тилсина по плечу. По-хозяйски, значит, относись!
— Я уж привык, — небрежно ответил рулевой и снова засвистел.
«Только наказать Ваське надо, пусть за следующую зиму рубку переделает, — думал Илья. — Эта дребезжит и скрипит, зараза. Сварить железную, а внутри деревом для тепла обделать. И приборную панель заменить. Неплохо бы мачту и флагшток новые заказать. В Игарке их делают и недорого берут. Как ласточка пошла бы „Золотая“!»
— Так идти — ночью в Совречке будем! — сказал Илья. Ему очень хотелось поговорить с мотористом, но тот упорно молчал.
Капитан полистал вахтовый журнал, без дела сунулся в аптечку, сорвал несколько листков с календаря — до суда оставалось два дня.
— Меня скоро — того… — проговорил он, — на скамью…
— Ага, — равнодушно бросил Типсин.
— Чего «ага»? — спросил Илья. — Меня на скамью, а тебе — ага!.. Я вот думаю, это… прощенья попросить на суде, у жены, у ребятишек…
— У ребятишек-то зачем? Они малые, ничего не понимают, — проронил рулевой и хохотнул: — И у этого еще попроси, у фраера, который с бабой твоей шухарил.
Илья насупился:
— Если от него будет зависеть мой дальнейшая жизнь — и попрошу… Он-то что, он только из школы ее провожал, портфель помог донести…
— И-эх! — вздохнул Васька и, крутанув головой, выматерился. — Я б такую бабу… Портфель донести! После такой помощи у баб пузо начинает расти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10