Володька удивленно посмотрел на меня.
Я посмотрел в окно. Зелено-перламутровое небо быстро темнело. Во мне росло внутреннее напряжение. Я что-то делал не так. Время! Как его не хватает.
Скрипнула оконная рама. За окном кружил мой новый знакомый – смерчик. С каждым часом он становился все настырнее…
* * *
Наступал мой последний день. Это с трудом укладывалось в голове, но как бы ни хотелось убедить себя в обратном – так оно и было. Я что-то забыл, упустил, не сделал. Эта мысль не отпускала меня всю ночь. Я ворочался в постели. Потом мерил комнату шагами. До боли в глазах смотрел на рассекаемую острыми, как клинки, тучами почти полную луну.
Может, я все-таки сошел с ума? Если бы кто еще неделю назад рассказал мне нечто подобное, я лишь бы расхохотался в лицо. Собачий бред все это – и весь сказ! А мои ощущения? Уверенность, что все это сущая правда? Так больные никогда не соглашаются на то, что их бред – выдумка… Нет, все не то. Я действительно совершенно нормален. Просто в моем сознании начинает ворочаться, подобно древнему реликтовому животному, странное интуитивное ЗНАНИЕ, жить с которым страшно и неуютно.
Черт побери, что же я все-таки упустил?
Измученный, не выспавшийся, в восемь часов, отведав кофе и показавшийся безвкусным бутерброд, я вышел на улицу. Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями о металлические крыши гаражей. Спешили на работу люди, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачиваясь от летящей в лицо пыли.
Включив скорость, я выжал акселератор, и моя бежевая «шестерка» рванулась вперед. До «Чумазовки» я добрался быстро. Еще ночью я решил найти то, что упустил при обыске. А упустил я что-то – факт. Притом что-то важное.
«Снята вторая печать, – вспомнились мне слова бродяги. – Возьми меч в моем жилище». Какой меч?
Сантиметр за сантиметром осматривал я домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.
Меч я нашел в стопке книг, сваленных в углу большой комнаты. Он лежал на моей ладони – искусно сделанная вещица длиной сантиметров десять, с ручкой из граненого, по-моему, полудрагоценного камня. Серебряная поверхность была покрыта кабалистическими значками… Дурь какая-то! Я хотел положить находку обратно, но, помедлив, сунул ее в нагрудный карман. Теперь что? Время идет, а я понятия не имею, что делать дальше. Сидеть в кабинете и ждать незнамо чего? Толку-то? Пожалуй, надо навестить злодея. Может, его немного привели в чувство и ему можно задать несколько вопросов?
Областной медицинский центр был одним из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей, надеясь на хорошее оборудование и отличных врачей. Оставив машину на стоянке, я прошел через парк с высокими липами, скрывающими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения я напялил белый халат и в сопровождении завотделением – здоровенного, с волосатыми руками лысого детины – прошел в палату.
Один из охранников-долговязый жилистый сержант в белом халате, который делал его похожим не на медперсонал, а на мясника из магазина – дремал на стуле. Другой – широкоплечий старшина – сидя на подоконнике, считал галок во дворе. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:
– Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий…
– Угомонись. Вам что сказали? Глаз не спускать. А ты пейзажем любуешься. А этот вообще…
Старшина ткнул в бок напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.
– Да куда этот злыдень денется? – рассудительно произнес старшина. – Мы его наручником к кровати пристегнули – как приказывали. Трупешником лежит, не шевелится.
– А если придет в себя? Наручник расстегнуть – раз плюнуть… В общем, еще раз такое увижу – пеняйте на себя.
– Орлы, – усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взором милиционеров, потом обратился ко мне: – Я же говорю – без изменений. Жизни его ничего не угрожает. Если, конечно, это жизнь.
Рядом с кроватью стояла тумбочка с аппаратом, щупальца которого тянулись к телу больного, по экрану ползла извилистая линия. Грудь бродяги вздымалась ровно, лицо было окрашено здоровым румянцем. В целом выглядел он неплохо, если не обращать внимания на такие детали, как полная неподвижность.
Я нагнулся над ним, для порядка пощупал пульс. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как вдруг его рука дернулась и впилась в мое запястье с такой силой, что даже мне, кандидату в мастера спорта по штанге, пришлось попотеть, чтобы вырваться. Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:
– Луна… Сломает третью печать… Он придет на старое место и откроет дверь… Ты умрешь…
Рука безжизненно упала. Веки даже не дрогнули. По лицу бродяги начала расползаться зеленоватая бледность. Запищал аппарат на тумбочке. Завотделением бросился к бродяге, затем резко ударил по кнопке вызова сестры. Все мигом закрутилось – забегали врачи, медсестры. Инъекции. Массаж.
– Пульс сто сорок. Слабеет. Судорога, – крикнул завотделением, давя больному на грудь, потом поднял глаза на меня: – Да выйдите отсюда!
Минут через десять он появился из палаты.
– Будет жить твой душегуб, товарищ сыщик, – ухмыльнулся он и похлопал меня по плечу…
Отъехав от медцентра, я остановил машину у городского парка. Там было пустынно. Я хлопнул дверцей, подошел к ажурной беседке, оставшейся с тех времен, как здесь было богатое поместье, оперся о перила. Я смотрел на город. К моей ненависти теперь примешивался страх. Я боялся города. До дрожи. До паники.
Ветер все крепчал. Низкие тучи бешено неслись по небу. На миг мне показалось, что огромный смерч засасывает город. Галлюцинация?
Я вернулся в машину и упал на сиденье, провел ладонью по покрытому испариной лбу. Ладно, очнись, майор, надо работать!… Я набрал на рации код частоты дежурного по городу. Из динамика донеслось:
– Буран (позывной дежурного) вызывает машины АП-3 и АП-8. Срочно. Восьмой микрорайон, улица Рылеева, восемнадцать. Вооруженное сопротивление. Перекройте район со стороны Васильевской и Плещеева.
– АП-3 понял.
– АП-8 на связи. Выдвигаемся.
– Буран, ответь Астре-1, – произнес я в микрофон.
– Буран слушает.
– Что случилось?
– Какой-то псих зарубил топором сожительницу, забаррикадировался с ружьем и открыл стрельбу. Район оцеплен, группу спецназа я направил.
– Понял. Выдвигаюсь туда.
Мигалка на крышу. Понеслись. Другой конец города. Быстрее будет по набережной – там почти нет светофоров…
Через двадцать минут я сворачивал с набережной у кинотеатра «Орион». Вот и микрорайон. Здесь поворот. Улица Рылеева передо мной – крошечные наделы земли с деревянными и кирпичными домиками. Новостройки сюда еще не добрались и, видать, уже не доберутся – кто сейчас что строит? На улице стояло несколько автомашин: милицейские «УАЗики», «Жигули», «скорая».
Сновали санитары, милиционеры. У столба курил шка-фообразный Егорыч – командир отряда спецназа. Зеленый бронежилет делал его еще больше. В руке он держал «сферу» – шлем с пуленепробиваемым забралом. С плеча его свисал короткоствольный автомат.
– Ну как, Егорыч?
– Нормально, Сергей Владиславович. Взяли мы его. Бабу он свою топором намертво уложил. Потом ворвался к соседям и ранил еще двух человек. Забаррикадировался с мешком патронов. Мы двенадцать выстрелов насчитали, которые он по нам дал. Пока ружье перезаряжал, Сережа Шипунов и Вася Матюхин его через окно взяли. Живым.
– Пошли, посмотрим на вольного стрелка.
Он забился в угол спецназовского «ПАЗика» – здоровенный татуированный бизон. Разорванная рубаха открывала мощную грудь, на которой тоже приютилась синяя с красным татуировка. Руки в наручниках были заведены за спину. Я подсел к нему.
– Чего так разошелся?
– С-суки, жалко, никого из вас не замочил, – зашипел он и поднял на меня пустые глаза. В них пробежала какая-то искра. – У, начальник, ты-то мне и нужен был. Тебе-то моя пуля и предназначалась. Опоздал ты, сука легавая, на свое счастье. Опоздал.
Что-то совершенно безумное, неудержимо злобное было в нем. У меня возникло ощущение, что и не человек это вовсе, а кукла, зомби, ведомый чьей-то волей.
– Ничего, сука, все равно тебе каюк!
– Вот сволочь, – Семеныч врезал поочередно правой и левой ладонью по ушам негодяя, и тот полетел на пол автобуса. Семеныч примерялся приголубить его десантным башмаком.
– Оставь, – приказал я.
– Надо было этого подонка валить.
Я поежился. А ведь действительно: не загляни я в медицинский центр, обязательно успел бы к основной части программы – к задержанию. По привычке полез бы вперед. Тут его пуля и нашла бы меня…
День выдался безумный. Я такого не припомню за все годы работы. Произошло еще два убийства: наркоманы в притоне до смерти забили своего товарища, посчитав его за стукача; муж спьяну выбросил жену из окна и к приезду наряда повесился. На электролитном заводе рванул котел – несколько человек в тяжелом состоянии. На шоссе молоковоз врезался в автобус – четыре трупа. Взорван кооперативный ларек – слава Богу, обошлось без жертв. О мелких вспышках насилия и говорить не приходится – с утра бесконечный мордобой, пьяные разборы. Все сорвались с катушек. Кровь лилась рекой. Город летел прямиком в преисподнюю.
Меня несколько раз вызывал начальник управления. Его донимали звонками насчет «Вампира». Завтра прилетает оперативник из ГУРа и следователь по особо важным делам Никаноров – утром их надо встретить в аэропорту. Завтра… Будет ли оно для меня? Срок, отведенный мне, истекал. Один раз сегодня я обманул смерть. Получится ли так в другой раз? Время уходит. Время!
Стемнело. Ветер наконец разогнал тучи. На небо выползла большая, налитая отвратительной желтизной луна.
Коридоры управления давно опустели. Большие часы в углу моего кабинета отбили двенадцать раз. Все, пора что-то решать. Полная луна уже овладела этим миром.
Подойдя к несгораемому шкафу, я отпер замок. Так, «Макарыч» в сторону. Двадцатизарядный «Стечкин» подойдет. В кобуру его под мышкой. Все, поехали…
* * *
Машина застряла намертво. Похоже, где-то прорвало трубу. Колеса утонули в жиже. Чем больше я давил на газ, тем глубже мои «Жигули» врастали в землю… Время! Я выскочил из салона, хлопнул с размаху дверцей. До цели метров двеститриста. Вперед!
Ветер достиг ураганной силы. Он валил с ног. Чувство близости смертельной опасности росло. Может быть, надо было кого-нибудь взять с собой? Нет, я понимал, что ни один спецназ тут не поможет – идет какой-то иной счет. Я должен сделать что-то. Эх, кабы знать – что. Разберемся!
Ботинок утонул в луже. Я запыхался. Споткнулся пару раз, карабкаясь по склону. Колючие кусты цеплялись за куртку и брюки. Быстрее!
Я вывалился из кустов, до крови расцарапав колючками руку. Поздно!
«Бульник» был от меня метрах в двадцати.
– Стой! – заорал я.
Как медленно я двигаюсь. И как мне не хватает времени. На бегу я выхватываю «Стечкина». Снять с предохранителя, передернуть затвор… Драгоценные секунды уходят. Хорошо, что он медлит. Он стоит перед «булъником», спиной ко мне. Я вижу его ясно. Он освещен луной. Кажется, сама его фигура соткана из ее лучей и излучает желтый свет. Сквозь вой ветра доносятся каркающие обрывки слов незнакомого языка. В его руке нож. Рука вздымается вверх…
– Остановись! – кричу я.
…и начинает стремительное движение вниз. Я стреляю навскидку. И попадаю. Удар пули в плечо отбрасывает его. Но нож все равно достигает цели… Почти достигает.
Удар ножа был направлен в горло распростертого на «бульнике» ребенка. Однако лезвие лишь пропороло руку. От грохота выстрела и от боли мальчишка очнулся, вскрикнул:
– Мам-ма!
Он скатился на землю. Человек с ножом попытался схватить его, но мальчишка выскользнул и бросился во тьму. Я выстрелил еще пару раз – промахнулся. Только после этого он повернулся ко мне. У меня перехватило дыхание. Я не мог больше нажать на спусковой крючок.
– Ты опоздал! Кровь пролилась и печать сломана. Вход открыт!
Он сделал круговое движение рукой, и смерч, преследовавший меня три дня, налетел с яростью взбесившейся собаки. Он крутил, ломал меня, продирал насквозь. Он высасывал мою жизнь. Пальцы разжались, и «Стечкин» упал на землю.
– Ты мертв! – крикнул человек.
Я узнал его. Это было непросто – настолько он изменился. Сейчас это был не гриб-боровик с мягкой старомодной речью. Он сбросил все лишние годы, движения его наполнились легкостью и быстротой. От него исходила мощь.
– Сбылось! – прогремел его голос.
Он поднял нож и ударил рукояткой по камню. «Бульника» – достопримечательности города – не стало. На его месте колыхалась лоскутная склизкая чернота. Мой враг сделал шаг, и чернота начала поглощать, растворять его в себе. Было в этом что-то донельзя омерзительное.
Он свершил это. И я не мог остановить его. Что делать? Шагнуть следом – в колышущуюся тьму?
1 2 3 4