И вот снова — то же коварное предчувствие, что дразнило безжалостно, и неотступно кралось по пятам, и шептало… шептало… Она, Брин, и те двое, идущие с нею, играют со смертью и проиграют в конце концов… потому что всегда побеждает смерть. Тогда, в Параноре, Брин действительно думала, что всем им конец, но ведь они спаслись, выбрались из Башни целыми и невредимыми. И вот теперь предчувствие вновь вернулось, возродившись из серой мглы двух предыдущих дней. Словно коварный демон прокрался в сознание, и дразнил, и преследовал, и грозил. Брин гнала его прочь, но ни решимость ее, ни гнев не могли одолеть его.
И решимость начала отступать, растворяясь в щемящем чувстве неизбывного одиночества. Осаждаемая этим странным, неотвязным предчувствием, Брин стала погружаться в себя, чтобы защититься, укрыться от темной силы — силы, стремящейся захватить ее и погубить. Брин пыталась выстроить в сознании крепкие стены, захлопнуть все окна и двери, задвинуть замки, чтобы злобная тварь, захватившая разум, не просочилась наружу.
Но эта мысленная стена отгородила от девушки и Алланона, и Рона. И Брин не могла найти способ вернуть их обратно к себе. Она была одна — пленница внутри себя, опутанная цепями, которые сама же сковала. Что-то едва уловимо изменилось в ней. Одиночество подступало медленно, неотвратимо, и в конце концов Брин сама поверила в него. В то, что она совсем одна. Алланон и раньше не был близок ей, неприступный, далекий. Суровый, таинственный незнакомец… Какую-то странную жалость временами испытывала к нему Брин, и иногда у нее возникало чувство их глубокого духовного родства и близости. И все-таки он оставался чужим, непостижимым. С Роном Ли все было совсем иначе, но в последнее время горец так изменился. Раньше он был ей другом — просто другом, — а теперь стал защитником, таким же грозным и непостижимым, как сам друид. И все это из-за меча Ли, который дал Рону волшебную силу. И эта магическая сила, рожденная темными водами Хейдисхорна и колдовством Алланона (колдовством черным, как эти воды), разрушила прежнего Рона. Чувство глубокой близости, связывающее их когда-то, теперь исчезло. Теперь Рон привязан к друиду. Привязан узами силы. А от нее, Брин, словно бы отдалился.
Потом к ощущению неизбывного одиночества прибавилось еще одно странное чувство. Брин стало казаться, что каким-то непостижимым образом цель ее поисков уже утрачена. Не то чтобы она пропала совсем, нет. Но Брин словно бы сбилась с пути. Раньше цель была ясной: дойти до далекого края Восточной Земли, сквозь дебри Анара и Вороний Срез, до черной ямы, зовущейся Мельморд, спуститься в ее живую утробу и уничтожить Идальч, книгу черной магии. Но прошло время, и, словно рассеявшись в сумраке, холоде и усталости от долгого путешествия, цель эта утратила свою важность и казалась теперь такой далекой, такой незначительной. Рон с Алланоном, они сильные и уверенные… Зачем им она, Брин? Что им в ней? Разве не могут они обойтись без нее, что бы там ни говорил друид? Конечно же могут — Брин почему-то была уверена. А раз так, что же такое она? Просто обуза, ненужная, бесполезная… Нет, ну конечно нет, продолжала твердить себе Брин. Это неправда. Она тоже нужна. И все-таки странное ощущение не покидало ее: то, что она сейчас здесь, — это ошибка. Просто ошибка. И от этого девушка чувствовала себя покинутой и одинокой.
Рассветный туман быстро рассеялся, и к полудню солнце сияло ярко, проливая на землю золотистый свет. Равнина уже не казалась унылой. Словно вместе с солнечным светом в мир вернулись краски жизни. И даже гнетущее чувство одиночества отступило от Брин.
Ближе к ночи всадники прибыли в Сторлок, деревню Целителей-гномов. Знаменитое на все Четыре Земли поселение оказалось просто скоплением каменных и деревянных домиков — весьма скромных, но чистых и аккуратных — на опушке дремучего леса. Именно здесь Вил Омсворд учился искусству Целителя. И сюда, в Сторлок, пришел за ним Алланон и убедил юношу отправиться в долгий поход вместе с эльфийской Избранницей Амбель к источнику жизни волшебного дерева Элькрис. Как раз в этом походе Вил и испытал на себе воздействие магической силы эльфинитов, чудесных эльфийских камней. Это было двадцать лет назад, с какой-то странной горечью думала Брин. Тогда и началось это безумие, которое всегда начиналось с приходом Алланона.
Всадники тихо проехали через сонную мирную деревеньку к длинному каменному строению — больнице, центру Сторлока. На крыльцо тут же вышли сторы в своих неизменно белых плащах. Они словно ждали прибытия путешественников. Гномы-помощники молча увели лошадей. Также в полном молчании сторы сопроводили Брин, Алланона и Рона в отведенные для них комнаты. Там уже были приготовлены горячая вода, смена одежды, нехитрый ужин и чистые постели. Будто безмолвные призраки в своих белых одеждах, хозяева с невозмутимыми лицами провели гостей по сумрачным коридорам, показали каждому его комнату и удалились, не произнеся ни единого слова.
Оставшись одна, Брин умылась, переоделась и без всякого аппетита поела. Усталость брала свое. В лесу уже сгустились сумерки, и в маленькой комнате с плотно занавешенными окнами стало совсем темно. Вот и еще один день растворился в ночи. С каким-то вялым безразличием Брин сонно глядела, как ночные тени вползают в комнату. Девушка ни о чем не думала. Она просто лежала одетая на покрывале и наслаждалась комфортом и безмятежным покоем, о которых уже успела забыть. На мгновение ей даже вдруг представилось, что она снова дома, в тихом уютном Доле.
А потом кто-то тихонько постучался в дверь; стор в белом плаще вошел, не дожидаясь ответа, и знаками пригласил Брин идти за ним. Девушка не стала спорить. Она поняла сразу: ее зовет Алланон.
Он ждал ее в комнате в самом дальнем конце коридора. Рон Ли уже был там. Они с друидом сидели за маленьким столиком, на котором горела, разгоняя сумрак, масляная лампа. Алланон молча указал девушке на третий стул, и Брин послушно уселась. Стор подождал мгновение, потом повернулся и бесшумно выскользнул из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Очень долго они сидели в полном молчании и разглядывали друг друга. Вернее, Брин и Рон выжидающе глядели на Алланона, а тот смотрел в пространство перед собой, словно изучая что-то не видимое ни горцу, ни девушке. Лицо его было суровым и сосредоточенным, и он выглядел очень старым. Брин даже немного растерялась. Наверное, все, кто хотя бы слышал об Алланоне, знали, что время словно бы не касалось друида: он оставался всегда неизменным. Он не старел. Вот только папа рассказывал, что, когда Алланон прощался с ним, прежде чем надолго — на двадцать лет — исчезнуть из Четырех Земель, друид показался ему усталым и старым… И вот теперь она тоже увидела: будто лет пятнадцать прошло с того дня, когда Алланон пришел за нею в Тенистый Дол, — так изменился друид. Вдруг, в одну ночь. В его черных волосах прибавилось седых прядей, морщины на сумрачном лице стали глубже, и весь он как будто согнулся, придавленный грузом лет. Неумолимое время добралось и до друида.
И тут вдруг Брин заметила, что Алланон смотрит ей прямо в глаза.
— А теперь я расскажу вам о Бремане, — тихо проговорил он. — Брона, который потом стал Чародеем-Владыкой, первым из всех друидов познал темные глубины колдовства и сам пал жертвой его силы. И стал рабом того, чем стремился повелевать. После Первой Битвы Народов Круг посчитал его уничтоженным, и только Бреман не разделял всеобщей уверенности и оказался прав. Брона жил охраняемый темной магической силой, ведомый ею к тайным целям. В Больших Войнах погибли все науки, все знания древнего мира. И место их заняла возрожденная магия еще более древних времен, когда мир населяли волшебные существа. Бреман понял, что эта магия может не только сохранить мир, но и разрушить его.
И, так же как Брона, Бреман бросил вызов Кругу и сам принялся за изучение секретов магической силы, которую выпустил в мир Брона, мятежный друид. Но Бреман-то уже знал, чем это может обернуться, и подошел к своим занятиям очень осторожно. Он был уверен, что Брона еще вернется, и действительно Чародей-Владыка потом захватил Паранор и уничтожил друидов. А Бреман предвидел это и спасся. Он решил во что бы то ни стало обуздать темную силу, освобожденную Броней, и упрятать ее подальше, чтобы никто уже не смог поддаться искушению овладеть ею. Непростая задача, да. И он полностью посвятил себя ей. Друиды возродили магию, и Бреман, последний из них, считал своим долгом очистить мир от темного колдовства. — Алланон помедлил. — И тогда Бреман с помощью древней эльфийской магии создал Меч Шаннары — оружие, способное уничтожить Чародея-Владыку и его черных приспешников, Слуг Черепа.
Бреман выковал легендарный Меч в смутное время Второй Битвы Народов, когда полчища Зла угрожали Четырем Землям. Выковал, обратившись к магии эльфов и своему колдовскому искусству. Он отдал этот Меч королю эльфов, Ярлу Шаннаре. С волшебным Мечом король должен был выйти на битву с мятежным друидом и уничтожить его.
Но вы знаете, что у Ярла Шаннары ничего не вышло. Он не смог до конца подчинить себе силу Меча, и Чародею-Владыке удалось бежать. Хотя эльфы выиграли ту битву и армия Зла была вынуждена отступить, Брона остался жив. Прежде чем он вернется, должно пройти еще много лет, но в конце концов он обязательно вернется. Это было очевидно. И Бреман хорошо понимал, что, когда этот день настанет, его самого уже не будет в живых. Однако он поклялся остановить Брону… а Бреман всегда исполнял свои клятвы. — Голос друида понизился вдруг до едва различимого шепота, в непроницаемо-черных глазах застыла боль. — И вот тогда он сделал три вещи. Он избрал меня своим сыном, чтобы живой потомок друидов был в мире, когда вернется Властелин Тьмы. Он продлил свою жизнь, а потом и мою с помощью волшебного сна, для того чтобы я мог встретить Чародея-Владыку и защитить от него народы. И еще одно: когда время его уже подходило к концу, Бреман в последний раз обратился к магии и привязал свою душу к этому миру, в котором тело его не могло остаться. Чтобы даже оттуда, из-за пределов жизни, он смог увидеть, как исполнится его клятва. — Друид сжал кулаки. — Он привязал себя, душу без плоти, ко мне! Сильнейшая магия скрепила эту связь, связь отца с сыном. И душа Бремана ушла в темный мир, где прошедшее с будущим слиты воедино, где нет ничего, лишь пустота, но откуда, если вдруг будет нужно, ее можно вызвать сюда. Вот какую судьбу избрал, себе Бреман: существование без надежды, без утешения. И пока все не кончится, освобождения не будет. Пока оба мы не уйдем…
Алланон резко оборвал себя, словно невольно слова его выдали то, о чем он хотел умолчать. И для Брин будто приоткрылась завеса над тайной, окутанной до этой поры мраком, — мелькнул неуловимый, ускользающий проблеск понимания того, что так упорно скрывал друид после своего разговора с духом Бремана в Сланцевой долине, когда дух восстал из вод Хейдисхорна и открыл друиду, что ждет их всех в будущем. И тогда Алланон утаил от них с Роном самое главное. Да, Брин поняла это сразу, и именно скрытность друида и породила, наверное, то навязчивое предчувствие. И какую-то обреченность.
— Однажды я думал, что все уже кончилось, — продолжал Алланон после внезапной паузы. — Когда Шиа Омсворд разгадал тайну Меча Шаннары, подчинил себе его силу и уничтожил Чародея-Владыку. Я действительно думал, что клятва Бремана исполнилась. Но я ошибся. Хотя Чародея-Владыки больше нет, темная магия не исчезла из мира. Она не была уничтожена или хотя бы заключена в недосягаемых пределах. Она сохранилась на страницах Идальч, укрытая в недрах Мельморда, и ждала тех, кто придет за ее темной силой. И они пришли.
— И стали призраками-Мордами, — закончил за него Рон Ли.
— Рабами силы, как раньше — Чародей-Владыка и Слуги Черепа. Думая стать хозяевами, они превратились всего лишь в рабов.
“Но что же за тайну хранишь ты, друид?” — беззвучно шептала Брин и ждала. Ждала, что сейчас он скажет…
— Значит, Бреман не сможет освободиться, пока Идальч существует, пока книга не уничтожена, да? — Рон был слишком захвачен историей Бремана, чтобы разглядеть то, что увидела Брин.
— Он поклялся уничтожить ее, принц Ли, — прошептал Алланон.
“И ты. И ты тоже”, — мелькнуло в сознании Брин.
— И вся-вся черная магия исчезнет с земли? — Рон с сомнением покачал головой. — Но разве такое возможно? После стольких лет, стольких войн из-за нее, стольких отданных жизней…
Друид смотрел куда-то вдаль.
— Век кончается, горец. Этот век на исходе.
Потом настала долгая тишина, она словно излилась из мрака ночи и наполнила собою все пространство маленькой комнатки. Трое людей сидели в глубокой задумчивости, избегая встречаться друг с другом глазами, чтобы невольно не выдать своих мрачных мыслей и опасений. “Такие чужие друг другу — незнакомцы, которых свело общее дело, без искренности, без понимания, — думала Брин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77