Преступники же, которые приговорены к повешению или должны быть отправлены за море, заковываются в кандалы и содержатся в камере под надежной охраной. Люди, сидящие за незначительные преступления, никогда и не пытаются бежать. Те, у кого нет денег, сидят в кандалах. Те, у кого деньги есть, могут купить себе свободу: им бежать незачем. То есть всем, кроме этой ненормальной девицы. Я думаю, она переоделась и, прижимая платочек к глазам, как будто плачет, сбежала. Нет нигде в мире большей глупости!
– Полегче, – сказал Джеффри, трогая его за локоть. – Полегче, пожалуйста.
Брогден смутился. Когда этот взрыв ярости миновал, он снова стал самим собой: старый, несколько растерянный человек, руководствующийся, казалось бы, лишь чувством долга, но в глубине души – добрый и заботливый. Пламя свечи в его высоко поднятой руке начало подрагивать. Джеффри взял у него подсвечник и поставил обратно на туалетный столик. На секунду клерк прикрыл глаза рукой.
– Вы правы, – признал он. – Я редко поддаюсь эмоциям. Нужно держать себя в руках. В то же время…
– Брогден, так нельзя. Сядьте. Давайте я прикажу подать вам глинтвейн или, лучше, коньяк.
– Не могу успокоиться. Да и не должен. Вы даже не представляете себе всех последствий этого побега.
– Ужасно неприятно, хотя, и не безнадежно. Какая глупость! Боже праведный, ну что за глупость!
– Да, говоря по совести, она повела себя чрезвычайно глупо.
– Я не о Пег. Я о себе. Мне следовало это предвидеть.
– Где сейчас мисс Ролстон? Куда она могла пойти?
– Не знаю.
Расхаживая взад и вперед перед камином, Джеффри искоса наблюдал за Китти Уилкис. Проявив столь живой интерес к ньюгейтским нравам, она опять впала в свою обычную застенчивость.
– Мистер Уинн! Мистер Уинн! Строго между нами. Ну куда она могла отправиться?
– Я же сказал вам: не знаю. Я этот побег не устраивал.
– Было бы лучше, если бы вы ее отыскали. Мне нравится эта юная леди. Она бывает несносной – совсем как мои дочери. Но сейчас она чувствует себя оскорбленной.. И она так вас любит. Будем надеяться, что судья Филдинг проявит к ней снисходительность. А вы по-прежнему не желаете видеть опасности.
– Какой опасности?
– Говорят, сэр Мортимер Ролстон серьезно болен.
– Да, он болен. Я послал к нему врача, моего знакомого. Хотел выяснить… – Джеффри замер на месте. – А откуда вам известно, что он болен? И кто сказал вам, что сегодня вечером я буду здесь, в турецких банях?
– Неважно. Было бы предательством по отношению к его чести, если бы я сказал вам больше. Но что, если сэр Мортимер умрет?
– Умрет?
– Как нам недавно сообщили, у него был приступ. Некоторым нравится называть это заболевание разлитием желчи, но правильнее будет определить его как апоплексический удар. Когда-нибудь у него уже было что-то в этом роде?
– Да, пожалуй. Сейчас, когда вы спросили, я припоминаю… У него… да, было нечто подобное, когда он впервые услышал, что Пег решила пойти в актрисы.
– Это – опасное заболевание мозга, так я слышал. Оно уносило людей покрепче, чем он. На основании его (и, кстати, вашего) заявления его племянницу отправили на месяц в Ньюгейт. Будучи при смерти, станет сэр Мортимер забирать свою жалобу?
– Видимо, нет. Но…
– Подождите, – перебил Брогден, и лицо его пошло морщинами. – За незначительный проступок девушка получает легкое наказание, потом преднамеренно нарушает закон, совершая побег. Это – не пустяки. Тут дело серьезное. Теперь вы меня понимаете?
– Я…
– Сейчас вы ничем не можете ей помочь; даже если, к примеру, на ней женитесь. Если сэр Мортимер умрет, а миссис Крессвелл заявит, что девушка неисправима, у судьи Филдинга может не остаться выбора, кроме как выставить ее на суд коллегии присяжных. И коль скоро присяжные признают ее неисправимой, ее могут отправить в Ньюгейт на неопределенный срок.
Наступило молчание.
– Брогден, – произнес Джеффри тоном, который резко звучал в его устах. – Что это, черт возьми, за лицемерие такое?
Китти отступила еще дальше, на этот раз забившись в альков, где стояла кровать; оттуда выглядывало только ее лицо, на котором застыло какое-то странное выражение. Брогден, напротив, весь подобрался и глядел с достоинством.
– Молодой человек, – отвечал он, обращаясь к Джеффри, – советую вам следить за своей речью, когда вам вздумается говорить подобным образом. Я не сделал вам ничего дурного. И я не лицемерю.
– Как и судья Филдинг, я полагаю?
– Да, как и судья Филдинг.
– Допустим, намерения у него были самые лучшие. Он желал спасти Пег от Лавинии Крессвелл и Хэмнита Тониша, не говоря уже об этом жутком негодяе по имени Рутвен Скелли. Справедливость восторжествует не ранее чем всех троих вздернут в Тайберне. Судья и сэр Мортимер затеяли все это, дабы укрыть Пег в тюрьме. Но она неповинна в распутстве. Он это знал, и теперь, я думаю, совесть не дает ему покоя.
– Даже если первоначальное обвинение было ложным…
– … то он все равно заведет свою песенку о возвращении неисправимой Пег в Ньюгейтскую тюрьму? На основании свидетельства миссис Крессвелл, о которой известно, что она – подлая мерзавка? При том, что Пег, заметим себе, невиновна?
– Но сейчас она нарушила закон! А если ее враги желают привлечь ее к суду, то в их действиях ничего противозаконного нет. Могу вам сказать, что его честь намерен отнестись к ней мягче, чем она того заслуживает. Откровенно говоря, он дал мне к вам поручение.
– Понимаю. Дает мне шанс сохранить его достоинство. Что же это за поручение?
– Молодой человек, если вы собираетесь продолжать в том же духе, то мне нечего вам больше сказать. Прощайте.
– Подождите! Остановитесь! – Джеффри наткнулся на столик, где стоял нетронутый чай и пунш, к которому он не прикоснулся, взглянул на графин с оловянной крышкой, будто пытаясь вспомнить что-то.
– Я прошу вас меня простить, – прибавил он. – Я был несколько не в себе.
– Так же, как и я. И вы меня тоже простите. Но вы никак не желаете идти навстречу тем, кто хочет помочь вам.
– О, как это верно! – вздохнула Китти. – Как верно!
– Ну-ка помолчите! – цыкнул на нее Джеффри. – Так что же предлагает судья?
Брогден поправил очки.
– Прежде всего вы должны отыскать девушку и доставить ее в Ньюгейт – желает она того или нет.
– Веселенькая перспектива, мой дорогой сэр. Что еще?
– Опасность для нас заключается в том, что кое-кто из упомянутых вами мерзавцев может вынудить судью Филдинга действовать против мисс Ролстон – я имею в виду миссис Крессвелл. Следовательно, и это вторая ваша задача, вы должны предоставить судье данные, на основании которых эту троицу можно будет упрятать за решетку. Сделайте это, и его честь посмотрит сквозь пальцы на побег из тюрьмы.
– Черт возьми, не так уж много ему надо!
– Разве это плохо? Скажу вам более: частично ваша задача уже выполнена. Судья Филдинг предполагает, – так он мне, во всяком случае, сказал, – что вскоре на Хэмнита Тониша поступит жалоба от одной из его жертв – человека, которого он надул в карты. От другого обманутого жалоба уже поступила сегодня утром. Так что один из них уже у нас на Боу-стрит.
– Вы правы, Брогден, – произнес Джеффри, стукнув кулаком по краю каминной полки. – Эта чертова лиса, магистрат, не требует ничего невозможного. Двое уже у нас в руках, а вскоре я добуду вам и третьего.
– Вы сказали: двое?
– Второй – майор Скелли. Вы, конечно же, знаете о нем, раз вы настолько в курсе всех дел судьи Филдинга.
– Конечно. Кто же не слышал о майоре Скелли! И я упомянул его в числе этих троих. Но что с того?
– Судья Филдинг дал мне двух констеблей – Диринга и Лампкина, которые должны были дожидаться меня в условленном месте. Диринг – посообразительней, и я отправил его с заданием, которое он сейчас выполняет. А Лампкин – поздоровее, и ему я велел следовать за мной в Галерею миссис Сомон.
– Да?
– Что он и сделал. Майор Скелли попытался убить меня ударом в спину, но промахнулся. Лампкин все это видел. После он спас мне жизнь, когда я сражался с майором; это – фехтовальщик, которого я не мог бы задеть даже слегка. Лампкин переломил его шпагу своей дубинкой, потом препроводил на Боу-стрит и посадил под арест. Когда вы его там увидите, наш второй охотничий трофей… – Джеффри осекся. – В чем дело? Что с вами?
– Мистер Уинн! – вскричал Брогден, поправляя очки дрожащей рукой. – Что за неостроумные шутки позволяете вы себе в отношении его чести? Лампкин никого не сажал под арест! Я это знаю, так как все утро был на Боу-стрит.
Снова наступило молчание.
Часы на церкви св. Павла начали покашливать, готовясь пробить первый из семи ударов. Вечерний шум пробудил весь Ковент-Гарден, за исключением церкви и богадельни на западной стороне площади. Но Джеффри не поднимал глаз, слушая только бой часов и считая удары: он всегда считал про себя, когда ему нужно было успокоиться.
– И Лампкин? – произнес он. – Снова подкуп?
– Ну, раз вы доверяли ему и у вас не хватило ума самому доставить арестованного…
– Да, я доверял ему.
– Когда вы наконец начнете прислушиваться к тому, о чем постоянно предупреждает его честь? Пока ему не удастся искоренить взяточничество на всех уровнях ниже Высокого суда – среди сыщиков, стражников, констеблей, тюремщиков и – увы! – даже среди магистратов, – трудно сыскать человека, который откажется от мзды, если подвернется случай. Потом они будут клясться, что ничего не было; и поди докажи. Майор Скелли! Мы его упустили.
– Нет, черт возьми, не упустили! Есть же мое свидетельство.
– Нет, если он подкупил Лампкина и тот станет свидетельствовать против вас. Во время слушания суд может поверить вам. А может и не поверить.
– Но не только я все это видел.
– Это уже лучше! А кто еще?
– Вот – она. Китти, расскажите все.
– О, с удовольствием. – Заламывая руки, Китти возникла из алькова. – А что я должна рассказать?
– Правду, Китти.
– Точнее, – вмешался Брогден, – видели ли вы попытку преднамеренного убийства?
Джеффри пришло в голову, что усомниться в ее чистосердечии так же невозможно, как и в кротости, в которую она вкладывала всю свою страсть. Она присела перед мистером Брогденом в реверансе. В обрамлении черных волос глаза ее были – сама искренность. Она являла собой совершеннейшую картину добродетельной служанки – этакая Памела Эндрюс из романа мистера Ричардсона.
– Я находилась за дверью на лестницу, – начала она. – И выглянула оттуда только раз. А выглянув, увидела, как эти два джентльмена сражаются рядом с готическим гротом. Но я слышала их разговор. Слышала, как переломилась шпага. Слышала еще один голос – наверное, голос констебля. Слышала, как майору Скелли было предъявлено обвинение и как его арестовали.
– Нет никакого преступления, – заметил Брогден, – в том, что два джентльмена решили пофехтовать, если ни один из них не ранен. А обвинение – всего лишь косвенное свидетельство, не более того. Я говорю только об ударе в спину – это единственное, что для нас существенно. Его вы видели?
– Нет, сэр! Как же я могла его видеть? Но мистер Уинн сказал, что так и было.
– Бога ради, Китти…
– Молодой человек, – сказал Брогден, – не нужно выходить из себя и смущать свидетельницу.
– Конечно, не нужно! – всхлипнула Китти. – То, что я говорю, – чистая правда. Мистер Уинн знает. Я бедная девушка, если хотите знать. Но про меня никто дурного не скажет. Пожалуйста, разрешите мне уйти. Разрешите мне вернуться под крышу дома моей тетушки.
Джеффри уже приготовился задать следующий вопрос, но сдержался. Он взглянул на Китти, потом на Брогдена, затем взял со стула, стоящего рядом с камином, плащ девушки.
– Да, Китти, ступайте. Вот ваш плащ. Одевайтесь.
– И все?
– Сейчас, по крайней мере, – все. Повернитесь, прошу вас, я подам вам плащ. Вот так. А сейчас, с вашего позволения, я провожу вас до дверей и найду вам карету или портшез.
– Карету или портшез? Но откуда у меня деньги на такую роскошь?
– А у мистера Уинна есть эти деньги? – полюбопытствовал Брогден, искоса поглядывая на Джеффри. – Комната для двоих в банях стоит полгинеи.
– Сэр, сэр! – вскричала Китти. – Как вы добры! Но здесь недалеко. Я вполне могу дойти, коротким путем через Стрэнд и Темпл-Бар.
– И на пути вас вполне могут перехватить в темноте. Угрозы майора Скелли адресовывались не только мне. Вы поедете в карете или портшезе.
Китти замерла, прижав пальцы к губам. Брогден снова стал поглядывать куда-то в сторону. Неожиданно все сомнения, страхи, тревоги как будто вырвались наружу и закипели, забурлили в этой комнате с полированными панелями и обилием плоти на картинах.
– Ах так, – произнес Брогден. – Ну, раз нужно, проводите девушку. Но скорее возвращайтесь. Я должен сказать вам пару слов наедине.
– Не беспокойтесь, я тотчас же вернусь, – бросил Джеффри на ходу. – Мне тоже нужно поговорить с вами, и тоже наедине. Но парой слов я не обойдусь.
Они молча прошли по устланным коврами коридорам и спустились по тускло освещенной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Полегче, – сказал Джеффри, трогая его за локоть. – Полегче, пожалуйста.
Брогден смутился. Когда этот взрыв ярости миновал, он снова стал самим собой: старый, несколько растерянный человек, руководствующийся, казалось бы, лишь чувством долга, но в глубине души – добрый и заботливый. Пламя свечи в его высоко поднятой руке начало подрагивать. Джеффри взял у него подсвечник и поставил обратно на туалетный столик. На секунду клерк прикрыл глаза рукой.
– Вы правы, – признал он. – Я редко поддаюсь эмоциям. Нужно держать себя в руках. В то же время…
– Брогден, так нельзя. Сядьте. Давайте я прикажу подать вам глинтвейн или, лучше, коньяк.
– Не могу успокоиться. Да и не должен. Вы даже не представляете себе всех последствий этого побега.
– Ужасно неприятно, хотя, и не безнадежно. Какая глупость! Боже праведный, ну что за глупость!
– Да, говоря по совести, она повела себя чрезвычайно глупо.
– Я не о Пег. Я о себе. Мне следовало это предвидеть.
– Где сейчас мисс Ролстон? Куда она могла пойти?
– Не знаю.
Расхаживая взад и вперед перед камином, Джеффри искоса наблюдал за Китти Уилкис. Проявив столь живой интерес к ньюгейтским нравам, она опять впала в свою обычную застенчивость.
– Мистер Уинн! Мистер Уинн! Строго между нами. Ну куда она могла отправиться?
– Я же сказал вам: не знаю. Я этот побег не устраивал.
– Было бы лучше, если бы вы ее отыскали. Мне нравится эта юная леди. Она бывает несносной – совсем как мои дочери. Но сейчас она чувствует себя оскорбленной.. И она так вас любит. Будем надеяться, что судья Филдинг проявит к ней снисходительность. А вы по-прежнему не желаете видеть опасности.
– Какой опасности?
– Говорят, сэр Мортимер Ролстон серьезно болен.
– Да, он болен. Я послал к нему врача, моего знакомого. Хотел выяснить… – Джеффри замер на месте. – А откуда вам известно, что он болен? И кто сказал вам, что сегодня вечером я буду здесь, в турецких банях?
– Неважно. Было бы предательством по отношению к его чести, если бы я сказал вам больше. Но что, если сэр Мортимер умрет?
– Умрет?
– Как нам недавно сообщили, у него был приступ. Некоторым нравится называть это заболевание разлитием желчи, но правильнее будет определить его как апоплексический удар. Когда-нибудь у него уже было что-то в этом роде?
– Да, пожалуй. Сейчас, когда вы спросили, я припоминаю… У него… да, было нечто подобное, когда он впервые услышал, что Пег решила пойти в актрисы.
– Это – опасное заболевание мозга, так я слышал. Оно уносило людей покрепче, чем он. На основании его (и, кстати, вашего) заявления его племянницу отправили на месяц в Ньюгейт. Будучи при смерти, станет сэр Мортимер забирать свою жалобу?
– Видимо, нет. Но…
– Подождите, – перебил Брогден, и лицо его пошло морщинами. – За незначительный проступок девушка получает легкое наказание, потом преднамеренно нарушает закон, совершая побег. Это – не пустяки. Тут дело серьезное. Теперь вы меня понимаете?
– Я…
– Сейчас вы ничем не можете ей помочь; даже если, к примеру, на ней женитесь. Если сэр Мортимер умрет, а миссис Крессвелл заявит, что девушка неисправима, у судьи Филдинга может не остаться выбора, кроме как выставить ее на суд коллегии присяжных. И коль скоро присяжные признают ее неисправимой, ее могут отправить в Ньюгейт на неопределенный срок.
Наступило молчание.
– Брогден, – произнес Джеффри тоном, который резко звучал в его устах. – Что это, черт возьми, за лицемерие такое?
Китти отступила еще дальше, на этот раз забившись в альков, где стояла кровать; оттуда выглядывало только ее лицо, на котором застыло какое-то странное выражение. Брогден, напротив, весь подобрался и глядел с достоинством.
– Молодой человек, – отвечал он, обращаясь к Джеффри, – советую вам следить за своей речью, когда вам вздумается говорить подобным образом. Я не сделал вам ничего дурного. И я не лицемерю.
– Как и судья Филдинг, я полагаю?
– Да, как и судья Филдинг.
– Допустим, намерения у него были самые лучшие. Он желал спасти Пег от Лавинии Крессвелл и Хэмнита Тониша, не говоря уже об этом жутком негодяе по имени Рутвен Скелли. Справедливость восторжествует не ранее чем всех троих вздернут в Тайберне. Судья и сэр Мортимер затеяли все это, дабы укрыть Пег в тюрьме. Но она неповинна в распутстве. Он это знал, и теперь, я думаю, совесть не дает ему покоя.
– Даже если первоначальное обвинение было ложным…
– … то он все равно заведет свою песенку о возвращении неисправимой Пег в Ньюгейтскую тюрьму? На основании свидетельства миссис Крессвелл, о которой известно, что она – подлая мерзавка? При том, что Пег, заметим себе, невиновна?
– Но сейчас она нарушила закон! А если ее враги желают привлечь ее к суду, то в их действиях ничего противозаконного нет. Могу вам сказать, что его честь намерен отнестись к ней мягче, чем она того заслуживает. Откровенно говоря, он дал мне к вам поручение.
– Понимаю. Дает мне шанс сохранить его достоинство. Что же это за поручение?
– Молодой человек, если вы собираетесь продолжать в том же духе, то мне нечего вам больше сказать. Прощайте.
– Подождите! Остановитесь! – Джеффри наткнулся на столик, где стоял нетронутый чай и пунш, к которому он не прикоснулся, взглянул на графин с оловянной крышкой, будто пытаясь вспомнить что-то.
– Я прошу вас меня простить, – прибавил он. – Я был несколько не в себе.
– Так же, как и я. И вы меня тоже простите. Но вы никак не желаете идти навстречу тем, кто хочет помочь вам.
– О, как это верно! – вздохнула Китти. – Как верно!
– Ну-ка помолчите! – цыкнул на нее Джеффри. – Так что же предлагает судья?
Брогден поправил очки.
– Прежде всего вы должны отыскать девушку и доставить ее в Ньюгейт – желает она того или нет.
– Веселенькая перспектива, мой дорогой сэр. Что еще?
– Опасность для нас заключается в том, что кое-кто из упомянутых вами мерзавцев может вынудить судью Филдинга действовать против мисс Ролстон – я имею в виду миссис Крессвелл. Следовательно, и это вторая ваша задача, вы должны предоставить судье данные, на основании которых эту троицу можно будет упрятать за решетку. Сделайте это, и его честь посмотрит сквозь пальцы на побег из тюрьмы.
– Черт возьми, не так уж много ему надо!
– Разве это плохо? Скажу вам более: частично ваша задача уже выполнена. Судья Филдинг предполагает, – так он мне, во всяком случае, сказал, – что вскоре на Хэмнита Тониша поступит жалоба от одной из его жертв – человека, которого он надул в карты. От другого обманутого жалоба уже поступила сегодня утром. Так что один из них уже у нас на Боу-стрит.
– Вы правы, Брогден, – произнес Джеффри, стукнув кулаком по краю каминной полки. – Эта чертова лиса, магистрат, не требует ничего невозможного. Двое уже у нас в руках, а вскоре я добуду вам и третьего.
– Вы сказали: двое?
– Второй – майор Скелли. Вы, конечно же, знаете о нем, раз вы настолько в курсе всех дел судьи Филдинга.
– Конечно. Кто же не слышал о майоре Скелли! И я упомянул его в числе этих троих. Но что с того?
– Судья Филдинг дал мне двух констеблей – Диринга и Лампкина, которые должны были дожидаться меня в условленном месте. Диринг – посообразительней, и я отправил его с заданием, которое он сейчас выполняет. А Лампкин – поздоровее, и ему я велел следовать за мной в Галерею миссис Сомон.
– Да?
– Что он и сделал. Майор Скелли попытался убить меня ударом в спину, но промахнулся. Лампкин все это видел. После он спас мне жизнь, когда я сражался с майором; это – фехтовальщик, которого я не мог бы задеть даже слегка. Лампкин переломил его шпагу своей дубинкой, потом препроводил на Боу-стрит и посадил под арест. Когда вы его там увидите, наш второй охотничий трофей… – Джеффри осекся. – В чем дело? Что с вами?
– Мистер Уинн! – вскричал Брогден, поправляя очки дрожащей рукой. – Что за неостроумные шутки позволяете вы себе в отношении его чести? Лампкин никого не сажал под арест! Я это знаю, так как все утро был на Боу-стрит.
Снова наступило молчание.
Часы на церкви св. Павла начали покашливать, готовясь пробить первый из семи ударов. Вечерний шум пробудил весь Ковент-Гарден, за исключением церкви и богадельни на западной стороне площади. Но Джеффри не поднимал глаз, слушая только бой часов и считая удары: он всегда считал про себя, когда ему нужно было успокоиться.
– И Лампкин? – произнес он. – Снова подкуп?
– Ну, раз вы доверяли ему и у вас не хватило ума самому доставить арестованного…
– Да, я доверял ему.
– Когда вы наконец начнете прислушиваться к тому, о чем постоянно предупреждает его честь? Пока ему не удастся искоренить взяточничество на всех уровнях ниже Высокого суда – среди сыщиков, стражников, констеблей, тюремщиков и – увы! – даже среди магистратов, – трудно сыскать человека, который откажется от мзды, если подвернется случай. Потом они будут клясться, что ничего не было; и поди докажи. Майор Скелли! Мы его упустили.
– Нет, черт возьми, не упустили! Есть же мое свидетельство.
– Нет, если он подкупил Лампкина и тот станет свидетельствовать против вас. Во время слушания суд может поверить вам. А может и не поверить.
– Но не только я все это видел.
– Это уже лучше! А кто еще?
– Вот – она. Китти, расскажите все.
– О, с удовольствием. – Заламывая руки, Китти возникла из алькова. – А что я должна рассказать?
– Правду, Китти.
– Точнее, – вмешался Брогден, – видели ли вы попытку преднамеренного убийства?
Джеффри пришло в голову, что усомниться в ее чистосердечии так же невозможно, как и в кротости, в которую она вкладывала всю свою страсть. Она присела перед мистером Брогденом в реверансе. В обрамлении черных волос глаза ее были – сама искренность. Она являла собой совершеннейшую картину добродетельной служанки – этакая Памела Эндрюс из романа мистера Ричардсона.
– Я находилась за дверью на лестницу, – начала она. – И выглянула оттуда только раз. А выглянув, увидела, как эти два джентльмена сражаются рядом с готическим гротом. Но я слышала их разговор. Слышала, как переломилась шпага. Слышала еще один голос – наверное, голос констебля. Слышала, как майору Скелли было предъявлено обвинение и как его арестовали.
– Нет никакого преступления, – заметил Брогден, – в том, что два джентльмена решили пофехтовать, если ни один из них не ранен. А обвинение – всего лишь косвенное свидетельство, не более того. Я говорю только об ударе в спину – это единственное, что для нас существенно. Его вы видели?
– Нет, сэр! Как же я могла его видеть? Но мистер Уинн сказал, что так и было.
– Бога ради, Китти…
– Молодой человек, – сказал Брогден, – не нужно выходить из себя и смущать свидетельницу.
– Конечно, не нужно! – всхлипнула Китти. – То, что я говорю, – чистая правда. Мистер Уинн знает. Я бедная девушка, если хотите знать. Но про меня никто дурного не скажет. Пожалуйста, разрешите мне уйти. Разрешите мне вернуться под крышу дома моей тетушки.
Джеффри уже приготовился задать следующий вопрос, но сдержался. Он взглянул на Китти, потом на Брогдена, затем взял со стула, стоящего рядом с камином, плащ девушки.
– Да, Китти, ступайте. Вот ваш плащ. Одевайтесь.
– И все?
– Сейчас, по крайней мере, – все. Повернитесь, прошу вас, я подам вам плащ. Вот так. А сейчас, с вашего позволения, я провожу вас до дверей и найду вам карету или портшез.
– Карету или портшез? Но откуда у меня деньги на такую роскошь?
– А у мистера Уинна есть эти деньги? – полюбопытствовал Брогден, искоса поглядывая на Джеффри. – Комната для двоих в банях стоит полгинеи.
– Сэр, сэр! – вскричала Китти. – Как вы добры! Но здесь недалеко. Я вполне могу дойти, коротким путем через Стрэнд и Темпл-Бар.
– И на пути вас вполне могут перехватить в темноте. Угрозы майора Скелли адресовывались не только мне. Вы поедете в карете или портшезе.
Китти замерла, прижав пальцы к губам. Брогден снова стал поглядывать куда-то в сторону. Неожиданно все сомнения, страхи, тревоги как будто вырвались наружу и закипели, забурлили в этой комнате с полированными панелями и обилием плоти на картинах.
– Ах так, – произнес Брогден. – Ну, раз нужно, проводите девушку. Но скорее возвращайтесь. Я должен сказать вам пару слов наедине.
– Не беспокойтесь, я тотчас же вернусь, – бросил Джеффри на ходу. – Мне тоже нужно поговорить с вами, и тоже наедине. Но парой слов я не обойдусь.
Они молча прошли по устланным коврами коридорам и спустились по тускло освещенной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35