Пол сделал в голове зарубку. Одержимость чистотой половых органов может вывести на природу всего расстройства.
«Если оно вообше есть. Как бы благие намерения не завели меня в ад.
Слишком мгного загадок для моего скромного ума.» – Думаю, из этой ситуации есть весьма простой выход, – сказал он вслух, – пусть она принимает душ или ванну.
– Но мы обычно по утрам этого не делаем, – с затаенным злорадством проговорила экономка. – Остальные пациенты могут расценить это как особую привилегию. Как вы думаете, сестра?
– Боюсь, что так, – согласилась сестра Уэллс.
– Знаете, это уже не лезет ни в какие ворота, – терпение его, наконец, лопнуло, – женщину исключительной чистоплотности называют грязной. Это просто поразительно, это сумасшествие! Пошевелите мозгами, что проще: заставлять ее мыться на глазах у всех или отправить в душ. Все, у меня много работы, да и у вас тоже.
14
– Это Холинхед, – буркнула телефонная трубка. – Зайдите, пожалуйста, ко мне.
«Чтоб ты провалился! Как будто у меня мало своих забот! Завтра ночью дежурство, комитет и море бумаг.» Но отрывая дверь холинхедовского кабинета, Пол не забыл натянуть на лицо самую вежливую маску.
– А, Фидлер! Садитесь. Вы ведь знакомы с инспектором Хоффордом?
Полицейский в расстегнутом плаще с болтающимся по полу поясом приветливо кивнул.
– Простите, что беспокою вас, доктор, – сказал он. – Это насчет той девушки, Арчин. Мистер Фабердаун не хочет оставлять это дело. Я пытался, как мог, спустить его на тормозах, и доктор Холинхед готов был помочь, но:
– Вы собираетесь предъявить девушке обвинение?
– У меня нет другого выхода, – вздохнул Хоффорд.
Тут вмешался Холинхед, голос его звучал непривычно мягко.
– Инспектор рад был содействовать всеми возможными способами, но это максимум, что он мог для нас сделать. Я полагаю, самый простой выход – признать девушку неспособной давать показания под присягой.
– Разве только: – пробормотал Хоффорд, – из того, о чем мы с вами говорили раньше, доктор, у меня сложилось впечатление, что у нее не стойкое умственное расстройство, а она просто: гм: была в шоке из-за попытки изнасилования, и ее страх окащался сильнее, чем разница в комплекции.
– Фабердаун все еще держится за свою версию? – спросил Пол.
– Вцепился, как пиявка, – проворчал в ответ Хоффорд. – Но вы, кажется, еще не нашли для девушки переводчика, и, значит, она не может опровергнуть его слова, так ведь?
Пол, принялся прокручивать в голове возможные варианты.
«Выставлять ее напоказ в суде было бы слишком жестоко, хотя, боюсь, все к тому идет. Но есть что-то совсем безнадежное в листе бумаги, на котором черным по белому будет написано: такая-то такая-то клинчески невменяема.
Претит мне это.
Мирза прав. Даже в самых тяжелых наших больных остаются крупицы здравомыслия.» – Инспектор, это очень срочно? – спросил он.
– Конечно, нам бы хотелось разобраться с этим делом как можно быстрее, но, впрочем: нет, нельзя сказать, что это очень срочно. Мистер Фабердаун сам все еще в больнице и не выйдет оттуда раньше следующего понедельника, девушка, насколько я понял, тоже останется здесь.
Холинхед деликатно кашлянул.
– Вас что-то беспокоит, Фидлер. Могу я узнать причину?
– Если честно, сэр, я не готов признать ее невменяемой. И не могу представить, что это сделает кто-то другой.
– Но старшая сестра сообщила, что она вела себя сегодня в палате, гм, неподобающим образом.
«Что-то я совсем недавно думал о том, что у сумасшедших – своя версия правды.
Собственно, почему только у сумасшедших?» – Насколько мне известно, сэр, она подверглась нападению другой больной, и, как утверждает сестра, не сделала даже попытки защититься.
Старшая сестра настаивала, чтобы я назначил ей транквилизаторы, но я отказался.
«Ох, кажется, я зашел слишком далеко.» В глазах Холинхеда блеснул холодный огонек.
– Если я правильно вас понял, вы утверждаете, что она – несчастная жертва обстоятельств, а коммивояжер, несмотря на его категорические заявления, – именно тот человек, который должен предстать перед судом?
Однако, – продолжал он, поднимая руку и не давая Полу себя перебить, – эта точка зрения представляется мне ничем не обоснованной. Где следы попытки изнасилования? Я не нашел упоминания о них в отчете. В любом случае, судя по словам инспектора Хоффорда, это приведет к многочисленным осложнениям.
– В общем, да, – согласился последний. – Хуже всего то, что она, по-видимому, нездешняя, и если мы начнем разбираться, что делала иностранка в Шропширском лесу без одежды, или займемся установлением личности, мы тут же увязнем в объяснениях с иммиграционными службами, министерством иностранных дел, и еще Бог знает, с кем.
– Вы проверяли в службе пропавших без вести?
– Это еще одна причина, из-за которой я здесь. Хотелось бы иметь ее фотографию.
– Хорошо. Завтра ее повезут в Бликхем делать рентген. У них есть договор с фотографом, я, наверно, смогу это организовать.
– Был бы весьма признателен, – сказал Хоффорд, вставая. – Думаю, это все, что мы можем на сегодня сделать, доктор Холинхед, – добавил он.
– Минутку, – остановил его Холинхед и перевел взгляд на Пола. – Доктор Элсоп разделяет ваше мнение, что эта девушка фактически здорова?
– Я не утверждал, что она здорова, – огрызнулся Пол, – но все время учебы мне вдалбливали в голову, что нельзя записывать в психическое расстройство нестандартное поведение или физические затруднения.
– А какие: гм: физические затруднения у этой девушки?
– Старщая сестра сообщила вам об утренней ссоре. Но, по-видимому, не сочла нужным упомянуть, что она пытается учиться английскому у сестер и пациентов.
– Серьезно? – оживился Хоффорд. – Это утешает. Конечно, вы не научите ее языку за один день, но если постараться, мы скоро узнаем, что она сама думает об этой истории. Кстати, только сейчас пришло в голову! Вы не выяснили, на каком языке она разговаривает?
– Если у меня будет сегодня время, – Пол выразительно посмотрел на Холинхеда, – я попробую записать ее речь на пленку и пошлю вмесье с образцами письма на филологический факультет университета. Кто-нибудь наверняка узнает.
– Что узнает? – откликнулся Холинхед. – А если она сама выдумала этот язык?
Пол с трудом удержал себя в руках.
– Как счтает мой друг, преподаватель лингвистики, выдумать целиком новый язык практически невозможно. Что-нибудь всегда останется от родного – структура предложений или корни слов. Если выяснится, что она говорит на исскуственной форме какого-нибудь языка, это и будет доказательством ее умственного расстройства.
«Так-то. Это ты упустил.»
Холинхед бросил на него подозрительный взгляд – а не дуришь ли ты меня?
Но голос его звучал благодушно, словно это он подал Полу идею.
«Завтра ты будешь искренне убежден, что додумался первым.» – Если это все, инспектор: – произнес главный врач.
– Да, благодарю вас, сэр.
«Если я когда-нибудь научусь разбираться в больничной политике, я себя возненавижу.» Пол повалился в кресло, снял телефонную трубку и набрал номер.
– Склад, – ответил голос.
– Это доктор Фидлер. У нас есть магнитофон?
– Да, сэр. Но он сейчас у доктора Радж. Она подбирает музыку для субботних танцев.
– Понятно. Но она уехала с доктором Рошманом в Бликхем. Вам не трудно будет прислать магнитофон мне?
«Суббота? Проклятье, это завтра. Как раз на мое дежурство. Жалкая пародия на праздник. Жест в сторону нормальной жизни.» Он снова набрал номер, на этот раз – палаты Арчин, и попросил привести ее через десять минут к нему в кабинет.
За это время он наскоро приготовился к завтрашнему заседанию управленческого комитета. Это был полуаморфный орган, включавший в себя старший и младший медицинский персонал, администрацию и представителей попечительского совета, надзирающего сразу за несколькими больницами. Если Холинхед когда-нибудь уйдет на пенсию, в работе комитета, возможно и появится какой-то смысл, может даже у Чента будет шанс получить современное и компетентное управление. Пока же Холинхед, как и большинство главных врачей в округе, предпочитал не выпускать власть из своих рук, несмотря на все дифирамбы, которые он пел современным методам руководства.
«Клянусь, он устраивает эти субботние заседания только для того, чтобы держать их всех на коротком поводке. Иначе кто-нибудь вырвется.» Затем дверь открылась: принесли магнитофон, но без ленты, потому что ту, на которую Натали записывала музыку для танцев, сняли, и пришлось посылать еше и за лентой, а потом привели Арчин, и целая кипа работы оказалась отложенной на вечер.
«Я так никогда не добирусь до диплома: Да уж, придется сидеть завтра всю ночь впихивая в голову учебник и выуживая оттуда бой этих проклятых часов.» Он с трудом улыбнулся и жестом показал Арчин в сторону кресла.
– Спасибо, сестра, вы можете идти, – сказал Пол девушке, которая привела Арчин.
И когда дверь закрылась, добавил с горечью, зная точно, что вопрос останется без ответа: – Как же мне узнать, Господи, сумасшедшая ты или нет?
15
Она нерешительно улыбнулась и проговорила:
– П'ол!
Он улыбнулся в ответ.
«В чем-то изменилась, пока я ее не видел. Похорошела, несмотря на уродское платье. Да и не такое уж уродское. Где-то раздобыла пояс.
Экономка будет недовольна. Вдруг она задушится или повесится в туалете: Пожалуй, лучше начать с письма.» Открыв блокнот, он изобразил над ним пантомиму с шариковой ручкой. В ответ она сделала странное и быстрое движение головой, которое, поскольку оно отличалось от ее недавнего квази-балканского отрицания, очевидно, означало «да».
Взяв ручку, она принялась не столько писать, сколько рисовать какие-то символы.
Пол собирался понаблюдать за движениями руки, но взгляд застрял по дороге, и он вдруг обнаружил, что вниматнльно изучает ее лицо. У Арчин оказалась забавная детская привычка сосредоточенно просовывать сквозь зубы кончик языка.
Она развернула к нему бумагу, и он не сразу понял, что там написано ЖЕНСКАR ПАVАТА.
«Неплохо для человека, который предположительно не знает алфавита.
Указывает на хорошую зрительную память. Только это не то, что я хотел.» Он взял блокнот, перегнул страницу и попытался изобразить те остроконечные значки, которые она рисовала в первый вечер. Поначалу она растерялась, но через несколько секунд звонко рассмеялась и схватилась за ручку.
На этот раз она действовала быстрее. В результате на листе появилась квадратная таблица из двадцати пяти символов. Подвинув стул так, чтобы сидеть с той же стороны стола, что и Пол, она принялась указывать ручкой на каждый значок.
– Бех, – назвала она первый, – вех, пех, фех, уех. – Ручка дошла до конца ряда.
«Уверенно держишься, юная леди. Не похоже, что ты учишь меня алфавиту, который от нечего делать сочинила сама. Хорошо бы еще знать, какие звуки соответствуют каким буквам.» Со вздохом, потому что это отнимало время, которого и так было мало, он начал записывать транскрипцию каждого звука. Затем в замешательстве остановился. Два или три звука переводу не поддавались – в английском языке не было ничего похожего. Один из них отдаленно напоминал резкое придыхание, похожее на шведское «tj» , которое он не мог даже повторить.
Еще:
«Более чем странно. Нет гласных. Тем не менее в такой структуре больше логики, чем в обычном алфавите. Сгруппированы по сериям: звонкие, глухие, взрывные согласные, и соответствие по вертикали: Если ты все это выдумала сама, ты определенно не глупа.» Он вырвал лист из блокнота и хотел убрать, чтобы отправить потом в университет, но Арчин с обиженным видом его остановила.
«Черт возьми, ты думаешь, мы собрались учить языки? Как же тебе объяснить, что у меня просто нет времени?» Он показал на кипу бумаг, сложенных на столе и изобразил пантомиму, как складывает их, перелистывает, раскладывает, и наконец выбрасывает в корзину. Она наблюдала за ним, и выражение ее лица сменилось трижды: замешательство, понимание и, наконец, радость от этого понимания. Она остановила его, схватив за руку, и на мгновение ее холодные тонкие пальцы переплелись с его.
С чувством, похожим на погружение в воду, Пол вдруг осознал, в какое трудное положение он попал.
«О, боги: Ты симпатизируешь мне и ты доверяешь мне. И значит, я обязан помочь тебе больше, чем кто угодно другой.» И он безропотно смирился и потратил довольно много своего невосполнимого времени на то, что при желании можно было бы счесть прихотью ее больной фантазии. В обмен на ее таблицу символов он написал на листе английский алфавит, добавил, где можно, соответствующие буквы из ее набора, затем произнес звуки.
В ответ она продемонстрировала ему, что ее система является на самом деле силлаботонической, а не алфавитной, и что к таблице букв прилагается еще набор, состоящих из точек и тире, огласовок, как в иврите. В довершение она написала внизу страницы два коротких слова – свое имя и его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35