Над столом пронесся стон.
— Я… не я… — пролепетал Прыг-скок, растерянно глядя на Зайчика, стоявшего в самой угрожающей позе.
— Стыдно, Станислав Сергеевич, — сурово сказал Юрик. — А еще известный артист, заслуженный! Из-за вас могли пострадать ни в чем не повинные порядочные люди. Правда, Шурик?
— Угу, — промычал Шурик, набивая рот свежим теплым хлебом.
— Вот салаки! — восхитился Потапыч. — И смотрят еще, воблы сушеные! Да я сам видел, как они бутылку пустую молоком наливали, а потом настоящую товарищу Прыг-скоку подложили!
Юрик и Шурик, точно сдутые ветром, уже лезли на спасительную сосну. Прыг-скок облегченно вздохнул и вытер платочком вспотевший лоб.
Выстрелила пробка. Мы выпили за Машеньку и ее удачу, за наш Остров Веселых Робинзонов, за Потапыча, за дружбу. Зайчик так расчувствовался, что разрешил братьям-разбойникам сесть за стол, даже налил им по капельке шампанского. Это был самый долгий обед в истории коммуны. Мы сидели, вспоминали, смеялись и записывали адреса. Игорь Тарасович заявил, что на будущий год он этот остров перероет до основания, он заставит его отдать свои клады в смысле костей и разного рода предметов древней материальной культуры. Ладья выразил общее мнение, когда попросил Машеньку будущим летом снова взяться за восстановление наших нервных систем.
— Присоединяюсь к пожеланию коллеги Ладьи, — благосклонно изрек Лев Иванович. — Тем более что это первая толковая мысль, которую я от него услышал.
— Договорились! — с энтузиазмом согласилась Машенька. — Но с одним обязательным условием. Немедленно помиритесь!
Лев Иванович крякнул, и Игорь Тарасович начал набивать трубку.
— Я долго буду ждать? — настаивала Машенька.
— Левушка… — умоляюще произнесла Ксения Авдеевна.
Игорь Тарасович решительно отложил в сторону трубку.
— Я, пожалуй, готов, — проворчал он. — Я… я был не прав, Лев Иванович. Я, если хотите, очень люблю музыку и знаю многие ваши вещи. Я даже часто вспоминаю это прелестное место: ля-ля-ляля-там-там-там-там! Просто и очаровательно.
— Это я был неправ, дорогой коллега! — сияя, возразил Лев Иванович. — Простите меня, вы — благородный человек! Я высоко ценю вашу научную деятельность, и ваша книга лежит в моей библиотеке на видном месте. Руку, коллега!
— Вот она! — воскликнул археолог, вытирая платочком глаза.
И гордость нашей коммуны, два бывших врага крепко обнялись. Над островом разнеслось могучее «ура!».
— Слово для сообщения имеет Потапыч! — провозгласила Машенька.
— Какое там слово, — проворчал Потапыч. — Как на собрании… В общем деньги вам причитаются. Вы платили по сто рублей, а для туристов положено по шестьдесят. Одним словом, получайте по сорок рубликов на душу обратно!
Короткая, но яркая речь Потапыча была встречена бурными аплодисментами.
— Катер! Катер! — закричали Юрик и Шурик.
— Снова они первые заметили, — огорчилась Ксения Авдеевна. — А я-то все глаза проглядела.
— Ну, собирайтесь, друзья, — со вздохом сказала Машенька. — Я приду к причалу с вами проститься.
— А вы? — хором воскликнули все.
— Приезжает директор турбазы, мне нужно сдавать дела, — огорченно ответила Машенька. — В Москве увидимся обязательно!
— Так вы остаетесь? — вырвалось у Антона.
Машенька пристально посмотрела на него и ничего не ответила.
Антон пожал плечами, и мы пошли собираться. Мой друг был неразговорчив. Он запаковывал в чемодан вещи и не смотрел на меня. Несколько раз он равнодушно поглядывал в окно, делая вид, что ищет Шницеля, и мычал про себя что-то невнятное. Потом, чувствуя на себе мой пристальный взгляд, начал бодро насвистывать какую-то мелодию, в которой я с трудом узнал ускоренный раза в три похоронный марш Шопена.
— Приятно уезжать в таком безоблачном, жизнерадостном настроении, правда? — по возможности невинным голосом поделился я своим наблюдением.
— Оставь при себе свои идиотские реплики! — возмутился Антон. — Тоже еще психолог нашелся!
В дверь постучали. Антон вздрогнул. В комнату вошла Машенька.
— Почему вы за столом не записали мой адрес и телефон? — без предисловий набросилась она на Антона.
Мой друг уже взял себя в руки.
— А я и не собираюсь у вас лечиться! — вызывающе ответил он. — Вы сами сказали, что у меня вместо нервов капроновые нитки.
Машенька сердито посмотрела на Антона.
— Вы меня удивляете, — непривычно громким голосом сказала она. — Если вы немедленно не запишете мой адрес, то я…
— То вы? — глядя в сторону, спросил Антон.
— То я рассержусь и никогда не буду с вами разговаривать!
— Может, мне уйти? — спросил я, чувствуя себя явно третьим лишним.
Антон резко повернулся. Лицо его пылало.
— Чего ты хочешь? — яростно спросил он, хватая Машеньку за руку. — Ну, говори… девчонка!
Машенька молча покачала головой.
— Говори же, черт возьми! — взревел Антон.
— Говори сам, — тихо сказала Машенька.
— Ну, что мне с ней делать? — простонал Антон, жалобно глядя на меня. — Я же говорил тебе, что она тигрица!
Я деликатно вышел из комнаты и прикрыл за собой двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Я… не я… — пролепетал Прыг-скок, растерянно глядя на Зайчика, стоявшего в самой угрожающей позе.
— Стыдно, Станислав Сергеевич, — сурово сказал Юрик. — А еще известный артист, заслуженный! Из-за вас могли пострадать ни в чем не повинные порядочные люди. Правда, Шурик?
— Угу, — промычал Шурик, набивая рот свежим теплым хлебом.
— Вот салаки! — восхитился Потапыч. — И смотрят еще, воблы сушеные! Да я сам видел, как они бутылку пустую молоком наливали, а потом настоящую товарищу Прыг-скоку подложили!
Юрик и Шурик, точно сдутые ветром, уже лезли на спасительную сосну. Прыг-скок облегченно вздохнул и вытер платочком вспотевший лоб.
Выстрелила пробка. Мы выпили за Машеньку и ее удачу, за наш Остров Веселых Робинзонов, за Потапыча, за дружбу. Зайчик так расчувствовался, что разрешил братьям-разбойникам сесть за стол, даже налил им по капельке шампанского. Это был самый долгий обед в истории коммуны. Мы сидели, вспоминали, смеялись и записывали адреса. Игорь Тарасович заявил, что на будущий год он этот остров перероет до основания, он заставит его отдать свои клады в смысле костей и разного рода предметов древней материальной культуры. Ладья выразил общее мнение, когда попросил Машеньку будущим летом снова взяться за восстановление наших нервных систем.
— Присоединяюсь к пожеланию коллеги Ладьи, — благосклонно изрек Лев Иванович. — Тем более что это первая толковая мысль, которую я от него услышал.
— Договорились! — с энтузиазмом согласилась Машенька. — Но с одним обязательным условием. Немедленно помиритесь!
Лев Иванович крякнул, и Игорь Тарасович начал набивать трубку.
— Я долго буду ждать? — настаивала Машенька.
— Левушка… — умоляюще произнесла Ксения Авдеевна.
Игорь Тарасович решительно отложил в сторону трубку.
— Я, пожалуй, готов, — проворчал он. — Я… я был не прав, Лев Иванович. Я, если хотите, очень люблю музыку и знаю многие ваши вещи. Я даже часто вспоминаю это прелестное место: ля-ля-ляля-там-там-там-там! Просто и очаровательно.
— Это я был неправ, дорогой коллега! — сияя, возразил Лев Иванович. — Простите меня, вы — благородный человек! Я высоко ценю вашу научную деятельность, и ваша книга лежит в моей библиотеке на видном месте. Руку, коллега!
— Вот она! — воскликнул археолог, вытирая платочком глаза.
И гордость нашей коммуны, два бывших врага крепко обнялись. Над островом разнеслось могучее «ура!».
— Слово для сообщения имеет Потапыч! — провозгласила Машенька.
— Какое там слово, — проворчал Потапыч. — Как на собрании… В общем деньги вам причитаются. Вы платили по сто рублей, а для туристов положено по шестьдесят. Одним словом, получайте по сорок рубликов на душу обратно!
Короткая, но яркая речь Потапыча была встречена бурными аплодисментами.
— Катер! Катер! — закричали Юрик и Шурик.
— Снова они первые заметили, — огорчилась Ксения Авдеевна. — А я-то все глаза проглядела.
— Ну, собирайтесь, друзья, — со вздохом сказала Машенька. — Я приду к причалу с вами проститься.
— А вы? — хором воскликнули все.
— Приезжает директор турбазы, мне нужно сдавать дела, — огорченно ответила Машенька. — В Москве увидимся обязательно!
— Так вы остаетесь? — вырвалось у Антона.
Машенька пристально посмотрела на него и ничего не ответила.
Антон пожал плечами, и мы пошли собираться. Мой друг был неразговорчив. Он запаковывал в чемодан вещи и не смотрел на меня. Несколько раз он равнодушно поглядывал в окно, делая вид, что ищет Шницеля, и мычал про себя что-то невнятное. Потом, чувствуя на себе мой пристальный взгляд, начал бодро насвистывать какую-то мелодию, в которой я с трудом узнал ускоренный раза в три похоронный марш Шопена.
— Приятно уезжать в таком безоблачном, жизнерадостном настроении, правда? — по возможности невинным голосом поделился я своим наблюдением.
— Оставь при себе свои идиотские реплики! — возмутился Антон. — Тоже еще психолог нашелся!
В дверь постучали. Антон вздрогнул. В комнату вошла Машенька.
— Почему вы за столом не записали мой адрес и телефон? — без предисловий набросилась она на Антона.
Мой друг уже взял себя в руки.
— А я и не собираюсь у вас лечиться! — вызывающе ответил он. — Вы сами сказали, что у меня вместо нервов капроновые нитки.
Машенька сердито посмотрела на Антона.
— Вы меня удивляете, — непривычно громким голосом сказала она. — Если вы немедленно не запишете мой адрес, то я…
— То вы? — глядя в сторону, спросил Антон.
— То я рассержусь и никогда не буду с вами разговаривать!
— Может, мне уйти? — спросил я, чувствуя себя явно третьим лишним.
Антон резко повернулся. Лицо его пылало.
— Чего ты хочешь? — яростно спросил он, хватая Машеньку за руку. — Ну, говори… девчонка!
Машенька молча покачала головой.
— Говори же, черт возьми! — взревел Антон.
— Говори сам, — тихо сказала Машенька.
— Ну, что мне с ней делать? — простонал Антон, жалобно глядя на меня. — Я же говорил тебе, что она тигрица!
Я деликатно вышел из комнаты и прикрыл за собой двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15