С этими мыслями молодой человек устроился на серебряный рудник. Туго ему пришлось по первости, но тело окрепло, а разум обратился внутрь. Вандер Глопп изучал не окружающих людей, а самого себя, толкая по узкому проходу тяжелую тачку. Это было в глубине Ванахейм-ских гор, довольно далеко от дома.
В самых недрах рудника сам собою созрел бунт и вдруг вскипел, вылился наружу. Однообразные стычки и скучная, остервенелая расправа над начальством совсем не понравилась Вандер Глоппу, хоть он и принадлежал к угнетаемому меньшинству. К тому же княжеская дружина вот-вот должна была преодолеть перевал. Все это превратилось в досадное недоразумение, которое мешало самопознанию и в перспективе оборачивалось смертной казнью.
Тогда Вандер Глопп бежал, унося в мешке серебряный самородок, полкаравая хлеба и разрозненные страницы дневника, содержащие меткие наблюдения и мудрые выводы из них. Хлеб скоро был съеден, рукопись при рассмотрении оказалась высокопарным вздором и пошла на растопку костра. Дружинники нашли его утром и велели показать руки. Ладони были черны — серебро въелось под кожу. Вандер Глоппа приговорили к повешению, но по счастью кто-то решил, что в качестве гребца бунтовщик претерпит сильнейшие муки.
— В сущности, здешняя баланда равноценна шахтерской похлебке, — рассуждал философ, прикованный к скамье. — А свежего воздуха здесь больше, чем на руднике. Морской климат полезен...
Полностью ушедший под собственную кожу, Вандер Глопп выполнял тяжелую работу механически, без участия души, и посему не слишком уставал. Вероятно, размышления его были плодотворны. И как знать, может быть, он открыл бы новейшую всеобщую теорию всего, если бы ванахеймскую грузовую галеру не захватил знаменитый пират-поэт Ритч Руфус. Всех пленников, согласных ему служить, Руфус напоил ромом, а несогласных выбросил за борт, без злобы и весело. Душегубство не опьяняло его.
— Я жажду интересного, — говаривал он. — Я хочу найти себе красивый остров в теплом море и стать его правителем. А разбой — это так, эпизод, каприз дженльмена. Я больше, чем пират, и этим хорош.
Остров так и не нашелся, и Руфус закончил так же, как и многие поэты — помер от белой горячки. Вандер Глопп не сумел до конца определить, кем он был, этот человек, — банальным неудачником в нарядном кафтане или тонкой, ранимой личностью? В одном он был уверен — красивый остров нужно иметь в себе самом, а не искать его в бескрайних волнах.
В Аквилонию Вандер Глопп попал через год после того, как «списался» с пиратского судна. Ремесло наемного солдата прельстило его простотой. Топать в хвосте колонны приходилось чаще, чем воевать, а марш-броски весьма способствуют размышлениям. Но подвернувшись ненароком под удар рыцарского копья, лежа на поле боя и вглядываясь в знакомые созвездия, искатель истины вдруг пересмотрел свою точку зрения. Собственная персона перестала казаться ему чем-то значимым, достойным изучения. Жизнь как таковая неожиданно увлекла Вандер Глоппа, и он радовался даже боли в пронзенных кишках. Следовало быстро приучить себя к мысли, что смерть — это тоже жизнь, хоть и другая, но некая маркитантка по имени Фарелла нашла его и втащила в свой возок.
— Если я выхожу тебя, обещай, что не удерешь! — сказала она
Вандер Глопп стал рассказывать ей о неожиданном своем открытии, на что она всплеснула руками и сказала:
— Ну вот, он бредит!
Каким образом Фарелла лечила его — неизвестно, но он не умер, а даже напротив — через два месяца был как новенький.
Смысл бытия открылся ему в обыкновенной земной любви, избавленной от мертвой романтической чешуи и зауми. В любви к женщине с крепкими ногами, бывалым лоном и практичным складом ума. Фарелла работала на войну, переходя от одной армии к другой.
— Подумаешь тоже, наших бьют! — фыркала она. — И новые станут нашими, стоит мне отдаться паре-другой солдат. Что те, что эти — все из одного теста.
Ее философия дала сбой всего однажды, но этого было достаточно: очередные «победители» в виде десятка одуревших молокососов захватили фургон, овладели маркитанткой по очереди и, возомнив себя настоящими «кровавыми псами», повесили ее на березе. Вандер Глопп вырвался, зарубил двоих и убежал.
Смысла более не было ни в жизни, ни в смерти. Стремясь оказаться подальше от всего знакомого и привычного, Вандер Глопп очутился на берегу полуденного студеного моря и жил тут уже лет десять. Он был и охотником, и старателем, и знахарем. Рубцы затянулись. Одних убивают серые сумерки без конца, а других, напротив — лечат от тоски. Большой Хелль пугал Вандер Глоп-па меньше всего. Впрочем, теперь он вообще ничего не боялся. Смыслом его жизни оказался внутренний покой, и Вандер Глопп обрел его.
Приятелей разбудил резкий, настырный звук: кто-то в кромешной темноте колотил в сигнальный гонг.
— Рановато для начала первой смены, — пробормотал Вандер Глопп.
— Это сигнал тревоги, — сказал варвар. — Что-то стряслось.
— Если это чья-то шутка, оторви шутнику... — хмуро пожелал сосед Конана. Варвар наскоро запахнулся в меховой плащ, пристегнул ножны и выскочил в обжигающий холодный мрак.
У дверей хозяйственного барака плясали огоньки трех факелов и передвигались еле различимые тени. Подойдя ближе, Конан разглядел Зеп-па, Микеля и Гонзу. Гонза был бледел, а Микеля тошнило — он мычал и падал, скрючившись. Тревожный гонг продолжал сотрясать ледяную ночь.
— Там внутри — старатель Скиба, — мрачно изрек Зепп. — Его убили.
— Можно было подождать с этим до утра. — Конан двинул плечом. — Скиба подрался с кем-то, его зарезали — ну и что? К чему будить весь лагерь?
— Его не зарезали.
— Значит, ему проломили голову.
— Нет, это другое, — сказал Зепп. — Совсем другое...
— Его разорвали, как кусок мяса, — проговорил Гонза. — Как сырую отбивную...
Микеля в очередной раз вывернуло.
— Кто это обнаружил? — спросил варвар.
— Мы втроем, — ответил Зепп за всех.
— Когда?
— Недавно. Перед началом смены мы хотели собраться и обсудить кое-что, что тебя не касается. Скиба шел впереди меня, а потом пропал. Мы ждали его здесь, пока не увидели, что дверь в барак открыта.
— Кто заглянул внутрь?
— Я. — Зепп засопел. — Посмотри сам, что с ним случилось. Человеку такое не под силу. Так что меня не подозревай.
Варвар отобрал у Ворчуна факел, отодвинул своего собеседника в сторону и вошел в барак.
Изувеченное тело лежало в двух шагах от порога в большой луже застывшей крови.
— Похоже на снежного леопарда, — сказал Гонза, стоя в дверях. — Глянь — вырван живот и оторвана мякоть бедра.
Конан осветил факелом заледенелые доски пола.
— Следы вовсе не похожи на леопарда, — отметил он. — Может, медведь... А зачем Скиба зашел сюда?
Ему никто не ответил.
Выйдя из барака, варвар осмотрел снег кругом, но все было истоптано. Только две капли крови, упавшие, по всей видимости, с морды неизвестного зверя, выделялись на белой поверхности.
— Кто колотит в гонг? — поинтересовался Конан, потому что сигнал тревоги все еще разносился над лагерем, отчаянно и безнадежно.
— Штырь, — отвечал Гонза.
— Скажите ему, чтобы прекратил. Иди, Ми-кель, скажи ему.
— Я никуда не пойду! Я не пойду никуда! — заорал Микель, барахтаясь в снегу. — Ты, ты должен охранять нас. А его съели! Пока ты спал!
— Заткните его, — велел варвар, но Микель утих без посторонней помощи.
Со стороны жилых бараков приближались голоса и фонарные огоньки.
— А что здесь делал Штырь? — спросил Конан. — Ему не нужно было выходить на утреннюю смену.
— Не твоего ума дело, — с готовностью ответил Зепп Ворчун.
— Может быть, да, а может быть, и нет. Зепп не изъявил желания продолжать беседу. Из числа новоприбывших Конан выбрал Мимбо и еще трех человек, понимавших в охоте. Они принялись бродить кругами и искать следы неизвестного хищника. Но сильный снегопад свел на нет их усилия. Тело погибшего завернули в мешковину и вынесли.
— Зверь вернется, — убежденно сказал Мимбо. — Скоро-скоро вернется. Он большой и сильный, он не наелся. Когда он схватить и жрать кого-нибудь еще, мы его убивать.
Старатели слушали его сумрачно. Друкс, злой и не проспавшийся, велел прекратить валять дурака.
— Лучше возьмите большой ящик, упрячьте в него вчерашнего древнего мертвеца, да снесите на склад, — напомнил он. — За зиму я рассчитываю потерять человек десять, не меньше, это обычное дело. Ступайте работать, нечего прохлаждаться!
Зепп, слышавший это, сверкнул глазом и пробормотал что-то.
Улучив момент, Конан подошел к хозяину прииска и сказал ему:
— Не нужно осложнять мне работу. Ты злишь людей словно нарочно. Если они выйдут из себя, я не сумею защитить твою жизнь.
— Значит, плакали твои денежки, — рассмеялся Друкс и ушел к себе.
Варвар отправился наблюдать за упаковкой таинственного мертвеца. В штольни внесли громоздкий ящик из-под инструментов, на дне которого лежали потемневшие опилки. Штырь и его подручный спорили, кому держать окаменелое тело за голову.
— Она скользкая, я уроню, — бубнил подручный.
— Я тебе уроню! — злобно шипел Штырь. — А ну, хватай!
Конан глядел на них молча. Его веселило странное смущение Штыря — тот суетился и дергался, словно пойманный на дешевом воровстве.
— Я все равно узнаю, что вы делали возле хозяйственного барака, — сказал он вслух. Штырь прикинулся глухим.
Подручный наконец уступил. Он обхватил голову мертвеца и с невероятным кряхтением оторвал ее от грунта. Штырь взялся за ноги. Вдвоем они сумели приподнять тело, но недостаточно высоко.
— Тяжелый, — прокряхтел подручный и выругался. Малиново-красный Штырь повернулся к Конану и злобно крикнул:
— Не хочешь помочь?
Презрительно ухмыляясь, варвар ухватил тело посередине. Ему случалось поднимать груз и потяжелее этого, хотя он и не ожидал, что мертвец может весить столько. Но самое удивительное: сегодня на ощупь тело было теплым и напоминало не камень, а отполированное дерево. От этого ощущение брезгливости только усилилось.
Его уложили на дно ящика. Штырь изготовился уже накрыть ящик крышкой, однако Конан жестом велел ему повременить. Он внимательно осмотрел загадочного мертвеца еще раз и готов был поклясться, что в нем что-то изменилось. Но что именно? Может быть, усмешка на твердом лице сделалась еще язвительнее?
— Кто сказал, что мертвые не смеются? — пробормотал варвар в задумчивости.
В большой спешке старатели заколотили ящик, им не терпелось избавиться от малоприятного зрелища. Потом, придавливая друг другу руки и переругиваясь, они повлекли ценный груз к подъемнику.
Друкс ждал их на складе. Он был уже хорошо пьян, и это оживило его.
— Снимайте крышку, — приказал он. — Я хочу посмотреть на моего красавца!
Штырь с подручным сделали, как он велел, и быстро удалились. Конан остался.
— Нужно придумать ему имя, — сказал Друкс. — Например — Рупрехт. А? Хорош, хорош, хоть и чучело. Он принесет мне удачу.
В настоящее время Друкс нуждался в удаче, даже очень. Прежде она благоволила ему, как зачастую женщина вопреки здравому смыслу благоволит негодяю. Рано или поздно, но она теряет терпение и покидает недостойного. Так же случилось и с удачей хозяина.
Сын богатых и знатных родителей, Друкс с юности вел двойную жизнь. Для большинства своих знакомых он был спокойным расчетливым человеком, весьма предприимчивым, солидным и скромным. Но были и такие, кто знал Друкса в качестве записного игрока, неистового гуляки, идущего на поводу своих страстей. По ночам он в бешеном весельи проматывал то, что зарабатывал днем.
Огромные суммы уходили на содержанок, хотя странный молодой человек редко пользовался их интимными услугами. Большее удовольствие он получал от власти над этими разукрашенными куклами. Может быть потому, что в детстве его не баловали игрушками.
Еще он окружил себя сворой прихлебал, и каждый прихлебала воображал себя хитрецом, а Друкса — простаком, за чей счет можно поживиться.
Но Друкс видел их насквозь — они забавляли его, он стравливал их друг с дружкой, вынуждал поддакивать себе и исподволь смеялся, а потом отшвыривал их прочь, как негодное тряпье.
Играя на деньги по-крупному, Друкс не испытывал азарта — ему хватало волнения противника, он напивался чужими чувствами, словно вампир. Однажды он осознанно проиграл несколько раз кряду начинающему мошеннику — только для того, чтобы посмеяться над его самонадеянной алчностью.
А по утрам, с неизменно постным и благочестивым видом Друкс занимался почтенными деловыми операциями и слыл образцовым горожанином.
Но однажды, наблюдая за деловой суетой серьезных господинчиков в ратуше, Друкс не выдержал. Он рассмеялся, взъерошил свои волосы, дал пинка секретарю и вылил полную бутылку чернил на голову одному тороватому ремесленнику, с которым за минуту до этого подписал выгодное соглашение. Заливаясь безумным смехом, он прыгал по столам, расшвыривал кипы бумаг и даже запустил абаком в физиономию надзирателю торговой палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9