Все необычайно оживились и посмотрели на нескладного парня с растрепанными волосами и едва заметным синяком под глазом. Лоснящаяся кожа на его щеках, лбу и подбородке была бугристой и воспаленной, а само лицо – угрюмым, с безумными глазами.
– А сто услысать? – неожиданно произнес Мэджик Ловер.
Я удивился, но, видно, остальные уже привыкли к его дикции.
– Например, о твоей ревности. Ты продолжаешь ревновать Свободу к остальным членам нашей группы?
– А сто ее ревновать? Как я ее люблю, так ее никто не любит! – твердо сказал Мэджик Ловер.
– Ты за базаром следи! – рявкнул Демон.
– И пусть меня убьет эта обезьяна, я все равно люблю Свободу больсе! Больсе! Больсе!!!
– На улице обсудим, – сухо бросил Демон. – Сегодня огребешь по полной.
– Прекратите ссориться! – хлопнула в ладоши Марта. – Мэджик Ловер, расскажи нам, как ты любишь Свободу?
– Сначала ясыком, – сказал Мэджик Ловер. – Потом спереди. Потом в рот. Потом ссади.
Я напрягся, да и остальные тоже замерли.
– Пиндец тебе, – сказал Демон.
– Это мы есе посмотрим, – огрызнулся Мэджик Ловер.
– Спокойно! – сказала Марта и хлопнула в ладоши. – Мэджик Ловер, но ведь мы уже решили, что пользоваться надувной Свободой из секс-шопа для осужденных – это безнравственно и не приносит покоя душе?
– Дусе не дусе, а все пользуются, – огрызнулся Мэджик Ловер.
– Не все! – зашумела группа.
– Поднимите руки, кто пользуется надувной Свободой? – хлопнула в ладоши Марта.
Наступила тишина, поднял руку только Мэждик Ловер, хотя многие потупили взгляд.
– Демон, поднимай руку! – сказал Мэджик Ловер. – Обезьяна драчливая!
– Видит бог, я не хотел, – буркнул Демон и пружинисто вскочил с кресла.
– Нет! – крикнула Марта.
Но Демон уже нависал над креслом Мэджик Ловера, отводя для удара костлявую руку. И вдруг между ними ярко блеснула вспышка, раздался звук хлыста, и в воздухе остро запахло озоном. Демон как подкошенный рухнул спиной на ковер. По металлической молнии его куртки туда-сюда гуськом бегали синие искры. Испуганно завизжала Марта.
– Разрядник! У него разрядник! – завопил мистер Фольстен и вскочил, заслоняясь ноутбуком, как щитом. – За Свободу!
– За Свободу!!! – взревела группа и метнулась к Мэджик Ловеру.
Я подавил в себе желание кинуться следом, а просто улизнул оттуда, потому что сидел ближе всех к двери. Вспышек за спиной не было – видимо, разрядник отобрали.
* * *
– Джонни! – Элька постучала в дверь. – Звонит Григ, сказать ему, что ты в ванной?
– Пошли его на хер! – крикнул я, откладывая бритву и выключая душ. – Чего ему надо?
– У него сегодня день рождения, приглашает нас с тобой на вечеринку.
– Черт, я и забыл! Поздравь его!
– Он уже повесил трубку. А что мы ему подарим?
Мы долго бродили с Элькой по маркету, взявшись за руки, пока не вышли на этаж одежды. Элька сразу зависла в отделе белья, а я покрутился бесцельно и зашел в отдел шляп. Как обычно, я думал о Свободе. Мне представлялась ее складная фигурка, устремленная вверх, ее властное лицо и длинные ноги с круглыми коленками. В голове крутились сценки и диалоги. Вот я прихожу с ней на день рождения к Григу. Григ открывает дверь – а там я. А рядом – Свобода.
– Познакомься, это Свобода, – говорю будничным тоном.
– Как тебе это удалось?! – изумляется Григ.
– Просто я люблю его! – говорит Свобода и кладет мне руку на плечо.
Нет! Целует меня прямо в губы! Григ каменеет от зависти. Я обнимаю ее за талию, и она, такая вся запрокинутая, повисает на моей руке…
Я взял с полки черную шляпу с большими полями. Как бы мне хотелось подарить эту шляпу ей! Она бы ей так шла! Ведь эти колючки ей совсем не к лицу, от того оно и кажется слишком суровым.
– Привет, зайка! – говорю я, заходя в комнату, где она развалилась на кровати в одном халатике и читает книгу, покачивая изящной ножкой. – Угадай, какой подарок я тебе принес?
– Вот уж не знаю… – улыбается она своей неповторимой улыбкой. – Может быть, зажигалку?
– Шляпу! Прекрасную черную шляпу! Примерь, я прошу тебя.
Она берет из моих рук шляпу и подходит к зеркалу. Халатик ее полураспахнут. Она надевает шляпу и кокетливо наклоняет голову. Шляпа полностью скрывает колючки.
– Господи! – шепчет она так, что у меня бегут мурашки по позвоночнику. – Только ты мог сделать мне такой подарок! Мне так нравится! Скажи, мне идет? Принеси, пожалуйста, из прихожей мой факел и дощечечку?
– Господи! Зачем Григу эта хасидская шляпа?! – раздался над ухом резкий голос Эльки.
– Элька, до чего ж ты порой мерзкая! – вырвалось у меня.
* * *
– Скучаешь, Джонни? – спросила Сюзен, присаживаясь рядом и одергивая мини-юбку.
– Просто думаю о своем, – уклончиво ответил я, вертя бокал.
– А ты не думай. Ты расслабься и веселись! Потанцуем? – Она качнула белыми кудряшками.
– Да что-то настроения нет.
Сюзен повертелась на диване, выставила вперед изящную ногу и внимательно ее оглядела.
– Григ вашу шляпу измазал тортом.
– Угу.
– Элька пошла с Максом за сигаретами. Второй час их нет.
– Угу.
– Ты ее совсем не ревнуешь?
– Чего ее ревновать?
Сюзен вытянула другую ногу.
– Смотри, какой педикюр сделала. Нравится?
– Нравится.
– Специально открытые туфли надела.
– Специально для меня?
– Специально для всех. Дай отпить? – Она нависла надо мной и прижалась губами к бокалу.
– Для всех – это не для меня. Я осужденный.
– Глупый Джонни. Ты меня совсем-совсем не хочешь? – Сюзен положила ладонь мне на грудь и посмотрела в глаза.
– Хочу. – Я пожал плечами. – Но я люблю Свободу. Я думаю о ней целые дни. Мне тошно. Мне ничего не хочется. Я не могу работать. Я не могу отдыхать. Я не могу спать и есть. Я похудел на десять кило. У меня трясутся руки. Я вздрагиваю, когда раздается телефонный звонок, хотя разумом понимаю, что она не может звонить. Ты не представляешь себе, что это такое. Мне не хочется жить. Мне без нее очень, очень, очень…
– А Элька?
– Что Элька? Элька – дура…
– Верно, Элька не слишком умна, – сказала Сюзен неожиданно трезвым голосом и вдруг шепнула: – Поехали ко мне?
– Прямо сегодня? – засомневался я, – Но, Сюзен…
– Я не Сюзен. Называй меня Свободой. Я похожа! – Она подняла руку и вдруг чиркнула зажигалкой.
– Поехали! – кивнул я.
– Я Свобода! – шепнула Сюзен мне на ухо. – Я хочу тебя! Я люблю тебя, мой единственный!
– Ты прелесть! – прошептал я, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки. – Спасибо тебе, Сюзен!
* * *
Балка под потолком гаража выглядела надежной, и я примотал к ней провод. Помял его в руках – шнур казался вполне гибким. На всякий случай смазал его машинным маслом. Масло воняло неприятно, но, в конце концов, мне не так уж долго его нюхать. А вот сделать хорошую петлю получилось не сразу – шнур елозил в руках и плохо гнулся. Наконец я сделал петлю, вытер масляные руки об штаны и залез на табуретку.
– Тю! – раздалось за моей спиной, и я испуганно обернулся, насколько позволяла петля.
Дверь гаража была распахнута, похоже, я не запер ее. Или запер? В дверном проеме на фоне холодной осенней ночи маячила знакомая фигура – пузатый плащ и беспорядочные патлы вокруг здоровенной лысой макушки.
– Скотти Вильсон? – не спросил, а скорее кивнул я.
– Привет, малыш Джонни, – сказал Вильсон. – Вот зашел тебя проведать, а дома никого нет. Прочел твою записку. Какие красивые слова! Жаль, она их никогда не прочтет.
– Вильсон, что тебе надо? – заорал я и почувствовал, что краснею.
– Мне очень и очень скверно, – сказал Вильсон. – Мне нужен человек, который со мной поговорит. Я знаю поблизости одно уютное местечко.
– Очень скверно? – недоверчиво спросил я, слезая с табуретки.
– Ужасно, – подтвердил Вильсон. – Штаны переодень, все в масле. Кто же вешается в белых штанах? На них так плохо будет смотреться моча…
– А почему тебе скверно, дядька Вильсон? У тебя же вторая судимость? Так сильно страдаешь по Свободе?
– Я страдаю, когда вижу молодых дурачков вроде тебя. Джонни, ты мужик или нет? Тебе не стыдно так страдать из-за бабы?
– Как? – растерялся я.
– Ныть из-за бабы. Хныкать. Жаловаться. Вешаться. – Вильсон говорил кратко и требовательно. – Посмотри на кого ты похож! Нытик, а не мужик! Возьми себя в руки! Вытри розовые сопли! Наплюй!
– Хорошо тебе говорить, дядька Вильсон, – я достал платок и высморкался, – со второй-то судимостью…
– Не второй, а четвертой, если уж на то пошло… Ты мне другое скажи – кто она? На кого ты повелся, дурень? Железяка с факелом! Рожа квадратная! Глаза пустые! Ни сисек тебе, ни писек!
– Как… – опешил я. – Как ты можешь так говорить про свою любовь?!
– Кто тебе сказал, что я ее люблю?
– Погоди… – я уже начал догадываться. – Так ты… ты любишь Гагарина?
– Я люблю деньги.
– Как же это? – совсем растерялся я.
И тут до меня дошло.
– Вильсон… Ты… Ты мне поможешь?
– Это будет немножко стоить… – сказал Вильсон.
– Я готов!
– Это будет немножко больно…
– Что может быть больнее?!
– Это может не получиться…
– Я верю, это получится!
– Об этом может кто-нибудь узнать…
– Об этом никто никогда не узнает!!!
– Переодень штаны, я жду тебя в машине, – цыкнул зубом Вильсон и вышел из гаража.
* * *
– Я расскажу вам историю великого самоубийства! – гремел под сводами голос мистера Броукли. – Мы знаем, что многие осужденные решаются на это. Многие погибают. Иные остаются калеками на всю жизнь. И никто не судит их за это! Но не таков наш Джонни! Да, он пытался убить себя! Убить невиданным, уникальным способом! Но убил лишь свою любовь к Свободе! Можем ли мы осуждать Джонни за то, что он хотел умереть и не умер? За то, что хотел жить и выжил?
– Разблокировал судебное наказание при помощи самодельного прибора Скотти Вильсона, также проходящего по делу о досрочно освободившихся преступниках, – сообщил обвинитель монотонным голосом.
– Не перебивайте адвоката! – обиделся мистер Броукли. – Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Он оступился? Да! Он в порыве отчаяния бросился на крайние меры? Да! Но можем ли мы осуждать его? Нет! Мы просто дадим ему еще один шанс продолжить свое наказание! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
Мистер Броукли замер с поднятой рукой, будто держал в ней факел. Наступила тишина. Вокруг руки кружились молодые весенние мошки. А потом был удар молотка.
– Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном обретении внутренней свободы. Суд приговаривает Джонни Кима к трем годам лишения внутренней свободы в дополнение к сроку предыдущего наказания…

5 октября 2002, Москва
редактура АСТ
© А эту иллюстрацию к рассказу сделал художник Андрей Кленин:

1 2