Оттуда и пошла поговорка о неграмотном человеке: «для него что алиф, что палочка».
– Нет уж, дружок! Вот и не знаешь! У алифа хвоста не бывает. А у этой палочки, видишь, налево загнут хвост. Это «лям», читается «л».
– Шариф, а я же знаю, как пишется мое имя! – Махмут полез в карман за блокнотом и карандашом, забыв, что их там давно уже нет.
– Я ведь тоже учился писать свое имя! обрадовался Шариф. – Да и писал много раз!
– Сейчас! – Махмут ловко перепрыгнул через камень, принес горсть земли и рассыпал ее у двери.
– Вот это будет для нас бумагой.
Они оба палочкой написали свои имена.
– Вот уже мы знаем десять букв!
Затем вспомнили, как мать Махмута учила их легче запоминать буквы. Есть знак, напоминающий зубчик. Если этот знак стоит с одной точкой под собой, означает букву «б», с двумя точками – «и», с тремя – «п», а если точки стоят не под буквой, а над ней: с одной точкой – это «н», с двумя – «т».
– Постой, постой! – прервал Шариф Махмута, где же в твоем имени «т»? Ты же две точки поставил не над зубчиком, а над какой-то дугой, лежащей на спине.
– В том-то и премудрость. Если эти буквы в конце слова, то, вместо зубчика, пишется такая дуга. Рассматривая знаки в своих именах, они вспомнили еще две буквы. Если над «р», похожей на крючок с опускаемым влево концом, поставить точку, получится «з». Таким же образом букву «ф», состоящую из кружочка с хвостом, можно превратить в «к»,
– Семнадцать букв! – Махмут от радости потирал руки. – Остальные уж можно узнать при чтении.
– Восемнадцать! – поправил его Шариф. – Если у «ш» убрать все три точки, будет «с».
Ребята выбрали лист с более четкой записью и попробовали читать.
– «Б-у»… А это что такое, как носок беговых коньков? Оставим пока… «а-т-н»… Это тоже оставим. «И-а-з-у»… И опять носок конька, но уже под ним есть еще черточка с точкой. Ничего не понятно.
Махмут переписал прочтенные буквы, но уже не по-арабски, и вместо незнакомых букв поставил точки. Получилось:
«БУ. АТН. ИАЗУ…»
– «X» же это! – Шариф указал на знак, похожий на носок конька. – Не можешь узнать букву, которую имеешь в своем имени.
– Так она же у меня вот какая, как прямоугольный треугольник, а это, как сам говоришь, носок конька.
– Значит у вас разные почерки.
– Бухатн…иазух…
– Последняя буква не «х», ведь «х» не имеет черточки с точкой. Подожди-ка, получилось очень длинно, наверно, это не одно слово. – Шариф смотрел то на бумагу, то на буквы, переписанные Махмутом. – «И» перед «а», по-видимому, надо читать как «й». Обе буквы вместе будут «я». «Бухатн. язу…» Ага! Не «х», а – «ч»! «Бу хатны язучи»! Написано на татарском языке. «Пишущий это письмо…» Так обычно в старину начинали письмо, когда обращались к незнакомым или малознакомым людям.
Но тут ребята услышали чьи-то крики. Наверно, Пугало ругает их за опоздание. Шариф поспешно спрятал бумаги в карман.
Позевывая и делая вид, будто только что проснулись, они вышли в огород.
Пять-шесть человек шумели у дверей столовой. Первым бросился в глаза Пугало. Он махал руками и кричал. Остальные окружили его и что-то требовали.
Пугало так и не сменил грязного халата и не умывался, лицо и руки его были в копоти. Глубоко сидящие глаза старика выпучились, зрачки потускнели. На губах слюна.
– Он сошел с ума, – шепнул Шариф.
– Они хотят меня задержать и ограбить, визжал Шульц. – Ограбить хотят!
– Пауль! Пауль! – Василий Федорович обнял его. – Кто же они? Кто хочет обидеть тебя?
– Я их искал давно. Кто посмеет забрать их у меня?
Лицо Шульца было не только неприятным, но и ужасным.
Он вдруг заплакал:
– Они хотят меня задушить своими костяными руками. Не ведите меня к ним! – Он указал в сторону грота. – Боль… ш… ше я туда н… не пой… не пойду!…
Он издавал такие звуки, будто его душат. Вдруг он засмеялся, дрожа всем телом:
– Хи-хи-хи! А я, хи-хи-хи, все равно, камушки забрал себе! Ха-ха-ха!
– Держите его! – Василий Федорович достал из кармана маленький фонарик и быстро зашагал к гроту.
– Не ходи туда! Не ходи! – требовал
– Шульц. – Они все мои! Я их нашел! Мои!
Шульц хотел броситься за Василием Федоровичем. Но его держали крепко, и он не смог вырваться.
– Пустите, он хочет подговорить мертвецов, чтобы они задушили меня. Знаю я его! Он не пожалеет брата.
Теперь Шульц стремился не в сторону грота, а к двери столовой. Наконец, обессиленный, он сел на землю.
Василия Федоровича ждали долго. Очевидно, ему было нужно тщательно просмотреть неизвестную ему часть пещеры, открытую Шульцем.
Как только он вышел из грота и показался между деревьями, Шульц поднялся с земли:
– Они выгнали тебя! Не дали! Нет, они ничего не дадут тебе!
Внезапно Шульц вырвался из рук, упал перед Василием Федоровичем на колени, обнял его ноги.
– Пусти меня, Конрад! Я вернусь к матери. Выпусти отсюда! Отец перед смертью велел мне вернуться к матери.
Он настойчиво умолял Василия Федоровича и рыдал, оскалив редкие, почерневшие зубы. Слюна пенилась на его губах. Смотреть на него было противно, тошно.
Вот он несколько успокоился, встал, пощупал свою грудь и улыбнулся:
– О, я теперь богат. О как богат! У меня будут свои имения, дома, люди! Уйду я отсюда, не задерживай меня, Конрад. Мы же с тобой двоюродные братья! Пусти меня! А я буду кормить тебя еще лучше! Приготовлю сейчас тебе жареное мясо. Хорошо, Конрад?
– Держите его! – приказал Василий Федорович почему-то вдруг притихшим людям.
Но Шульц, размахивая руками, никого к себе не подпускал:
– Отец тебя самого не выпустит отсюда.
Он сумеет с тобой поговорить!
Василий Федорович на мгновенье побледнел, судорожно сжимая челюсти, и на русском языке крикнул Махмуту:
– Воду холодную принеси!
Махмут сбегал к крану. Шульц уже был пойман. Увидев Махмута, он заорал!
– Мертвец идет! Помогите! Пусть он уходит туда, где лежал!
– Не бойся! – сказал Василий Федорович
Махмуту на русском языке. Ему и в голову не приходило, что ребята понимают почти все, о чем они говорят. – Он пьян.
Василий Федорович взял у Махмута кружку. Махмут в какое-то мгновение увидел в его руке маленький блестящий предмет, из которого в кружку упала прозрачная капля.
Василий Федорович подошел к лежащему на земле Шульцу, разжал зубы, влил в рот всю кружку, затем оставшиеся на дне капли вылил на полку с рассадой капусты и пошел к крану мыть руки, заодно и кружку.
К нему подошел Максимыч, который до сих пор стоял в стороне и ни во что не вмешивался:
– Что там случилось? – он кивнул головой в сторону грота.
– Ничего особенного. Шульц обнаружил неизвестное доныне разветвление пещеры. Думаю, что это очень подходящее место для разведения кроликов.
– А это не будет лишней заботой?
– Мясо здесь никогда лишним не бывает…
– Вот мальчики будут ухаживать. – Василий Федорович улыбнулся. – Им это полезно. Только вчера уфимское радио хвалило школьников, которые ухаживают за кроликами…
Он вдруг умолк, увидев в дверях столовой фигуру уже знакомого ребятам «начальника».
– Что случилось, герр Зете? – обратился он к Василию Федоровичу. – Почему до сих пор не подается завтрак?
– Видите, мистер Рестон, – Василий Федорович показал на лежащего Шульца.
Зете… Конрад Зете, мистер Рестон, шепнул Шариф Махмуту. – Запоминай…
– Опять сердце? – спросил Рестон. – А почему его держат?
– Нервное расстройство. Психует, – ответил кто-то.
Рестон брезгливо сморщился, посмотрел на грязную одежду Шульца, пощупал у него пульс, с недоумением взглянул на неподвижное с полуоткрытыми глазами лицо Шульца, быстро расстегнул его халат, взял фляжку и приложил свое ухо к его груди.
Затем медленно поднялся и тихо сказал:
– Отпустите, больше шуметь не будет, он сделал свободной рукой движение, направленное по спирали вверх.
– Не может быть! Ведь только что…
Все собрались вокруг Шульца, потрогали его еще не успевшие затвердеть руки.
Рестон откупорил взятую из-за пазухи Шульца фляжку, вынул из нее несколько светлых камушков, достал из своего грудного кармана какую-то гладкую пластинку, провел камушком на пластинке кривую линию и воскликнул:
– Ого! Алмазы… Чистейшей воды!
Эти слова подействовали на всех как удар электрического тока. Все окружили Рестона.
– Долго она лежала в земле. – Рестон держал фляжку на ладони, словно взвешивая ее. -А камни довольно крупные: каждый из них целое состояние.
– Мистер Рестон! – взволнованно сказал
– Зете, протягивая руку. – Дайте, пожалуйста.
– Они принадлежат мне.
Рестон с недоумением отступил:
– Я не понимаю вас, Конрад Зете! Слава богу, до сих пор еще здесь никто не посягал на имущество безвременно ушедших от нас в лучший мир. Наступит время, и никто в обиде не останется: мы разделим все по справедливости.
– Мистер Рестон, вы меня не поняли. Я не собираюсь нарушать справедливость. Наоборот, я хочу быть справедливым. Я защищаю справедливость. Я требую справедливости.
– Фляжка вместе с содержимым переходит ко мне по наследству. Ставлю вас в известность, что я и покойный Пауль Шульц – двоюродные братья. Моя мать была родной сестрой отца Пауля – Отто Шульца… у него других родственников не осталось… А говорить о том времени, когда будем распределять накопленное нами, думаю, еще рановато. Но скажу, раз вы сами напомнили об этом: я буду полноправным и единственным наследником и Пауля
– Шульца, и ею отца.
Все негромко заговорили:
– Мы никогда об этом не слыхали!
– Тут что-то непонятно!…
– Даже представить трудно!
– А доказательства имеются?
Шариф и Махмут хорошо понимали, что у каждого из этих людей появилась надежда получить какую-то долю из того, что лежало во фляжке. Однако все они, кроме Рестона, держали себя нерешительно. Очевидно, Зете имел над ними власть, и его боялись.
Зете окинул всех презрительным взглядом.
– Вы хотите знать, почему мы не ставили вас в известность о нашем родстве с Паулем раньше?
– Допустим…
– По многим причинам. Скажу лишь об одной. Этого будет достаточно. В прошлые годы мы несколько раз предупреждали измену.
– Изменники свое получили. Об этом вы знаете.
– Если бы хоть один раз нам не стало бы известно о готовящейся измене, было бы плохо, очень плохо. Я не могу сказать, чем бы именно все кончилось: виселицей или пулей. Но даже в лучшем случае этих, – Зете показал на потолок, – светлых огней здесь не было бы, а мы сами… от нас остались бы одни скелеты. Простите, – Зете поклонился Максимычу, – герр
– Миллер в это число не входит. Тогда вы все хвалили меня за бдительность. Да, я раскрывал планы изменников. С помощью Пауля! Об этом знал только мистер Рестон. Он может подтвердить. Остальные о его помощи не догадывались. Изменники ему верили. А если бы они догадались, что Пауль мой родственник? Что было бы тогда?..
– Да, я знал, что он вам помогает. Но из этого еще не вытекает, что он ваш брат. -
Зете усмехнулся:
– Тогда, мистер Рестон, разрешите мне представить вам моих свидетелей. Вот они! – Зете указал на всех, кто был вокруг него. – Только лишь за несколько минут до вашего прихода на этом самом месте покойный Пауль Шульц заявил, что мы двоюродные братья.
Стало тихо. Рестон на мгновение сморщил лоб, оглянулся, и его взгляд упал на покойника:
– Постойте-ка! Вы же сказали, что Шульц потерял рассудок. Так ли это?
Все подтвердили слова Рестона.
– Всякому известно, что показания умалишенного человека не могут быть признаны доказательством.
– Ну тогда, – сказал Зете после паузы, я добьюсь получения доказательств по радио.
– Я требую, чтобы такую возможность вы представили мне при первом же выходе в эфир.
– Герр Зете! Я искренне желаю, чтобы вы успешно доказали свои права. Однако я обязан заявить вот о чем: если бы вы и доказали, что алмазы принадлежат вам, они должны храниться не у вас. По крайней мере, до определенного времени.
Может быть, вы разъясните это?
– С удовольствием! Вам приходится отлучаться, – Рестон показал пальцем вверх. -Нет, нет! Я и не подумаю, что, имея с собой алмазы, вы оставите нас. Нет! Но все же они вам… так сказать… могут принести неприятности.
Шариф и Махмут заметили, что люди смотрят на Зете с плохо скрываемой насмешкой.
– В таком случае, – спокойно сказал 3ете, – дайте мне опись камнем.
– Это мы сделаем, – с иронической улыбкой ответил Рестон. – Но, может быть, сначала надо вашего двоюродного брата проводит!) в последний путь?
Все вдруг вспомнили, что покойник с ними рядом, и постарались принять скорбный вид.
АНДРЕИ.
Место Шульца занял Андрей. Он и вправду не был каким-то Гансом или Джоном. Это было ясно уже по тому, что Зете обычно разговаривал с ним на русском языке.
Он был темнолиц, скуласт. Но кто он по национальности? Ребята подозревали, что Андрей понимает башкирский язык.
Они давно уже приметили его. Этот невысокий человек, с небритым и хмурым лицом, небольшим горбом на спине, чаще всех приходил принимать кварцевые ванны.
Из слов Зете ребята догадались, что он иногда и раньше помогал Шульцу вести хозяйство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Нет уж, дружок! Вот и не знаешь! У алифа хвоста не бывает. А у этой палочки, видишь, налево загнут хвост. Это «лям», читается «л».
– Шариф, а я же знаю, как пишется мое имя! – Махмут полез в карман за блокнотом и карандашом, забыв, что их там давно уже нет.
– Я ведь тоже учился писать свое имя! обрадовался Шариф. – Да и писал много раз!
– Сейчас! – Махмут ловко перепрыгнул через камень, принес горсть земли и рассыпал ее у двери.
– Вот это будет для нас бумагой.
Они оба палочкой написали свои имена.
– Вот уже мы знаем десять букв!
Затем вспомнили, как мать Махмута учила их легче запоминать буквы. Есть знак, напоминающий зубчик. Если этот знак стоит с одной точкой под собой, означает букву «б», с двумя точками – «и», с тремя – «п», а если точки стоят не под буквой, а над ней: с одной точкой – это «н», с двумя – «т».
– Постой, постой! – прервал Шариф Махмута, где же в твоем имени «т»? Ты же две точки поставил не над зубчиком, а над какой-то дугой, лежащей на спине.
– В том-то и премудрость. Если эти буквы в конце слова, то, вместо зубчика, пишется такая дуга. Рассматривая знаки в своих именах, они вспомнили еще две буквы. Если над «р», похожей на крючок с опускаемым влево концом, поставить точку, получится «з». Таким же образом букву «ф», состоящую из кружочка с хвостом, можно превратить в «к»,
– Семнадцать букв! – Махмут от радости потирал руки. – Остальные уж можно узнать при чтении.
– Восемнадцать! – поправил его Шариф. – Если у «ш» убрать все три точки, будет «с».
Ребята выбрали лист с более четкой записью и попробовали читать.
– «Б-у»… А это что такое, как носок беговых коньков? Оставим пока… «а-т-н»… Это тоже оставим. «И-а-з-у»… И опять носок конька, но уже под ним есть еще черточка с точкой. Ничего не понятно.
Махмут переписал прочтенные буквы, но уже не по-арабски, и вместо незнакомых букв поставил точки. Получилось:
«БУ. АТН. ИАЗУ…»
– «X» же это! – Шариф указал на знак, похожий на носок конька. – Не можешь узнать букву, которую имеешь в своем имени.
– Так она же у меня вот какая, как прямоугольный треугольник, а это, как сам говоришь, носок конька.
– Значит у вас разные почерки.
– Бухатн…иазух…
– Последняя буква не «х», ведь «х» не имеет черточки с точкой. Подожди-ка, получилось очень длинно, наверно, это не одно слово. – Шариф смотрел то на бумагу, то на буквы, переписанные Махмутом. – «И» перед «а», по-видимому, надо читать как «й». Обе буквы вместе будут «я». «Бухатн. язу…» Ага! Не «х», а – «ч»! «Бу хатны язучи»! Написано на татарском языке. «Пишущий это письмо…» Так обычно в старину начинали письмо, когда обращались к незнакомым или малознакомым людям.
Но тут ребята услышали чьи-то крики. Наверно, Пугало ругает их за опоздание. Шариф поспешно спрятал бумаги в карман.
Позевывая и делая вид, будто только что проснулись, они вышли в огород.
Пять-шесть человек шумели у дверей столовой. Первым бросился в глаза Пугало. Он махал руками и кричал. Остальные окружили его и что-то требовали.
Пугало так и не сменил грязного халата и не умывался, лицо и руки его были в копоти. Глубоко сидящие глаза старика выпучились, зрачки потускнели. На губах слюна.
– Он сошел с ума, – шепнул Шариф.
– Они хотят меня задержать и ограбить, визжал Шульц. – Ограбить хотят!
– Пауль! Пауль! – Василий Федорович обнял его. – Кто же они? Кто хочет обидеть тебя?
– Я их искал давно. Кто посмеет забрать их у меня?
Лицо Шульца было не только неприятным, но и ужасным.
Он вдруг заплакал:
– Они хотят меня задушить своими костяными руками. Не ведите меня к ним! – Он указал в сторону грота. – Боль… ш… ше я туда н… не пой… не пойду!…
Он издавал такие звуки, будто его душат. Вдруг он засмеялся, дрожа всем телом:
– Хи-хи-хи! А я, хи-хи-хи, все равно, камушки забрал себе! Ха-ха-ха!
– Держите его! – Василий Федорович достал из кармана маленький фонарик и быстро зашагал к гроту.
– Не ходи туда! Не ходи! – требовал
– Шульц. – Они все мои! Я их нашел! Мои!
Шульц хотел броситься за Василием Федоровичем. Но его держали крепко, и он не смог вырваться.
– Пустите, он хочет подговорить мертвецов, чтобы они задушили меня. Знаю я его! Он не пожалеет брата.
Теперь Шульц стремился не в сторону грота, а к двери столовой. Наконец, обессиленный, он сел на землю.
Василия Федоровича ждали долго. Очевидно, ему было нужно тщательно просмотреть неизвестную ему часть пещеры, открытую Шульцем.
Как только он вышел из грота и показался между деревьями, Шульц поднялся с земли:
– Они выгнали тебя! Не дали! Нет, они ничего не дадут тебе!
Внезапно Шульц вырвался из рук, упал перед Василием Федоровичем на колени, обнял его ноги.
– Пусти меня, Конрад! Я вернусь к матери. Выпусти отсюда! Отец перед смертью велел мне вернуться к матери.
Он настойчиво умолял Василия Федоровича и рыдал, оскалив редкие, почерневшие зубы. Слюна пенилась на его губах. Смотреть на него было противно, тошно.
Вот он несколько успокоился, встал, пощупал свою грудь и улыбнулся:
– О, я теперь богат. О как богат! У меня будут свои имения, дома, люди! Уйду я отсюда, не задерживай меня, Конрад. Мы же с тобой двоюродные братья! Пусти меня! А я буду кормить тебя еще лучше! Приготовлю сейчас тебе жареное мясо. Хорошо, Конрад?
– Держите его! – приказал Василий Федорович почему-то вдруг притихшим людям.
Но Шульц, размахивая руками, никого к себе не подпускал:
– Отец тебя самого не выпустит отсюда.
Он сумеет с тобой поговорить!
Василий Федорович на мгновенье побледнел, судорожно сжимая челюсти, и на русском языке крикнул Махмуту:
– Воду холодную принеси!
Махмут сбегал к крану. Шульц уже был пойман. Увидев Махмута, он заорал!
– Мертвец идет! Помогите! Пусть он уходит туда, где лежал!
– Не бойся! – сказал Василий Федорович
Махмуту на русском языке. Ему и в голову не приходило, что ребята понимают почти все, о чем они говорят. – Он пьян.
Василий Федорович взял у Махмута кружку. Махмут в какое-то мгновение увидел в его руке маленький блестящий предмет, из которого в кружку упала прозрачная капля.
Василий Федорович подошел к лежащему на земле Шульцу, разжал зубы, влил в рот всю кружку, затем оставшиеся на дне капли вылил на полку с рассадой капусты и пошел к крану мыть руки, заодно и кружку.
К нему подошел Максимыч, который до сих пор стоял в стороне и ни во что не вмешивался:
– Что там случилось? – он кивнул головой в сторону грота.
– Ничего особенного. Шульц обнаружил неизвестное доныне разветвление пещеры. Думаю, что это очень подходящее место для разведения кроликов.
– А это не будет лишней заботой?
– Мясо здесь никогда лишним не бывает…
– Вот мальчики будут ухаживать. – Василий Федорович улыбнулся. – Им это полезно. Только вчера уфимское радио хвалило школьников, которые ухаживают за кроликами…
Он вдруг умолк, увидев в дверях столовой фигуру уже знакомого ребятам «начальника».
– Что случилось, герр Зете? – обратился он к Василию Федоровичу. – Почему до сих пор не подается завтрак?
– Видите, мистер Рестон, – Василий Федорович показал на лежащего Шульца.
Зете… Конрад Зете, мистер Рестон, шепнул Шариф Махмуту. – Запоминай…
– Опять сердце? – спросил Рестон. – А почему его держат?
– Нервное расстройство. Психует, – ответил кто-то.
Рестон брезгливо сморщился, посмотрел на грязную одежду Шульца, пощупал у него пульс, с недоумением взглянул на неподвижное с полуоткрытыми глазами лицо Шульца, быстро расстегнул его халат, взял фляжку и приложил свое ухо к его груди.
Затем медленно поднялся и тихо сказал:
– Отпустите, больше шуметь не будет, он сделал свободной рукой движение, направленное по спирали вверх.
– Не может быть! Ведь только что…
Все собрались вокруг Шульца, потрогали его еще не успевшие затвердеть руки.
Рестон откупорил взятую из-за пазухи Шульца фляжку, вынул из нее несколько светлых камушков, достал из своего грудного кармана какую-то гладкую пластинку, провел камушком на пластинке кривую линию и воскликнул:
– Ого! Алмазы… Чистейшей воды!
Эти слова подействовали на всех как удар электрического тока. Все окружили Рестона.
– Долго она лежала в земле. – Рестон держал фляжку на ладони, словно взвешивая ее. -А камни довольно крупные: каждый из них целое состояние.
– Мистер Рестон! – взволнованно сказал
– Зете, протягивая руку. – Дайте, пожалуйста.
– Они принадлежат мне.
Рестон с недоумением отступил:
– Я не понимаю вас, Конрад Зете! Слава богу, до сих пор еще здесь никто не посягал на имущество безвременно ушедших от нас в лучший мир. Наступит время, и никто в обиде не останется: мы разделим все по справедливости.
– Мистер Рестон, вы меня не поняли. Я не собираюсь нарушать справедливость. Наоборот, я хочу быть справедливым. Я защищаю справедливость. Я требую справедливости.
– Фляжка вместе с содержимым переходит ко мне по наследству. Ставлю вас в известность, что я и покойный Пауль Шульц – двоюродные братья. Моя мать была родной сестрой отца Пауля – Отто Шульца… у него других родственников не осталось… А говорить о том времени, когда будем распределять накопленное нами, думаю, еще рановато. Но скажу, раз вы сами напомнили об этом: я буду полноправным и единственным наследником и Пауля
– Шульца, и ею отца.
Все негромко заговорили:
– Мы никогда об этом не слыхали!
– Тут что-то непонятно!…
– Даже представить трудно!
– А доказательства имеются?
Шариф и Махмут хорошо понимали, что у каждого из этих людей появилась надежда получить какую-то долю из того, что лежало во фляжке. Однако все они, кроме Рестона, держали себя нерешительно. Очевидно, Зете имел над ними власть, и его боялись.
Зете окинул всех презрительным взглядом.
– Вы хотите знать, почему мы не ставили вас в известность о нашем родстве с Паулем раньше?
– Допустим…
– По многим причинам. Скажу лишь об одной. Этого будет достаточно. В прошлые годы мы несколько раз предупреждали измену.
– Изменники свое получили. Об этом вы знаете.
– Если бы хоть один раз нам не стало бы известно о готовящейся измене, было бы плохо, очень плохо. Я не могу сказать, чем бы именно все кончилось: виселицей или пулей. Но даже в лучшем случае этих, – Зете показал на потолок, – светлых огней здесь не было бы, а мы сами… от нас остались бы одни скелеты. Простите, – Зете поклонился Максимычу, – герр
– Миллер в это число не входит. Тогда вы все хвалили меня за бдительность. Да, я раскрывал планы изменников. С помощью Пауля! Об этом знал только мистер Рестон. Он может подтвердить. Остальные о его помощи не догадывались. Изменники ему верили. А если бы они догадались, что Пауль мой родственник? Что было бы тогда?..
– Да, я знал, что он вам помогает. Но из этого еще не вытекает, что он ваш брат. -
Зете усмехнулся:
– Тогда, мистер Рестон, разрешите мне представить вам моих свидетелей. Вот они! – Зете указал на всех, кто был вокруг него. – Только лишь за несколько минут до вашего прихода на этом самом месте покойный Пауль Шульц заявил, что мы двоюродные братья.
Стало тихо. Рестон на мгновение сморщил лоб, оглянулся, и его взгляд упал на покойника:
– Постойте-ка! Вы же сказали, что Шульц потерял рассудок. Так ли это?
Все подтвердили слова Рестона.
– Всякому известно, что показания умалишенного человека не могут быть признаны доказательством.
– Ну тогда, – сказал Зете после паузы, я добьюсь получения доказательств по радио.
– Я требую, чтобы такую возможность вы представили мне при первом же выходе в эфир.
– Герр Зете! Я искренне желаю, чтобы вы успешно доказали свои права. Однако я обязан заявить вот о чем: если бы вы и доказали, что алмазы принадлежат вам, они должны храниться не у вас. По крайней мере, до определенного времени.
Может быть, вы разъясните это?
– С удовольствием! Вам приходится отлучаться, – Рестон показал пальцем вверх. -Нет, нет! Я и не подумаю, что, имея с собой алмазы, вы оставите нас. Нет! Но все же они вам… так сказать… могут принести неприятности.
Шариф и Махмут заметили, что люди смотрят на Зете с плохо скрываемой насмешкой.
– В таком случае, – спокойно сказал 3ете, – дайте мне опись камнем.
– Это мы сделаем, – с иронической улыбкой ответил Рестон. – Но, может быть, сначала надо вашего двоюродного брата проводит!) в последний путь?
Все вдруг вспомнили, что покойник с ними рядом, и постарались принять скорбный вид.
АНДРЕИ.
Место Шульца занял Андрей. Он и вправду не был каким-то Гансом или Джоном. Это было ясно уже по тому, что Зете обычно разговаривал с ним на русском языке.
Он был темнолиц, скуласт. Но кто он по национальности? Ребята подозревали, что Андрей понимает башкирский язык.
Они давно уже приметили его. Этот невысокий человек, с небритым и хмурым лицом, небольшим горбом на спине, чаще всех приходил принимать кварцевые ванны.
Из слов Зете ребята догадались, что он иногда и раньше помогал Шульцу вести хозяйство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20