И как только новая тень пробегала по сцене, изо всех глоток на галерке вырывался одобрительный крик, и вскоре, казалось, дрожал самый воздух. Луна поднялась в раскрашенном небе, а когда достигла высшей точки, последним актом театрального волшебства сменила цвет с бледно–желтого, как в старых преданиях, на родной и привычный багровый, каковым она светит нам и ныне.
Актеров несколько раз вызывали на поклон криками и смехом, но вскоре занавес опустился в последний раз, и представление завершилось.
– Итак, – спросил мой друг, – как вам это понравилось?
– Превосходно! Просто отлично, – ответил я, потирая зудящие от аплодисментов руки.
– Ах вы, чистая душа, – сказал он с улыбкой. – Давайте пройдем за кулисы.
Мы вышли на улицу, обошли здание театра и оказались у служебного входа, где тощая женщина с большой бородавкой на щеке деловито вязала что–то на спицах. Мой друг показал ей визитную карточку, и она провела нас внутрь здания, по короткой лестнице в маленькую общую гримерную.
Масляные лампы м свечи медленно оплывали перед мутными зеркалами, а мужчины и женщины смывали грим и снимали костюмы, ничуть не беспокоясь о благопристойности. Я отвел глаза. Мой друг выглядел невозмутимым.
– Не могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.
Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика – в последней, указала куда–то в глубину комнаты.
– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.
Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.
– Неужели я имею честь лицезреть?..
– Меня зовут Генри Кэмберли, – произнес мой друг, слегка растягивая слова. – Вы могли обо мне слышать.
– Должен признаться, что такого счастья мне не выпало, – ответил Верне.
Мой друг преподнес актеру тисненую визитную карточку.
Тот посмотрел на карточку с неподдельным интересом.
– Антрепренер? Из Нового Света? Бог мой. А это?.. – Он посмотрел на меня.
– Это мой друг, мистер Себастиан. Он не из нашего цеха.
Я пробормотал что–то по поводу того, как мне понравилась постановка, и пожал актеру руку.
Мой друг сказал:
– Вы когда–нибудь бывали в Новом Свете?
– Мне еще не выпадала такая честь, – признался Верне, – хотя это всегда оставалось моей заветной мечтой.
– Ну–с, дорогой вы мой, – сказал мой друг с непосредственностью выходца из Нового Света, – может быть, вам и повезет воплотить вашу мечту в жизнь. Вот эта последняя пьеса. Никогда не видел ничего подобного. Это вы написали?
– Увы, нет. Автор пьесы – мой добрый друг. Впрочем, это я изобрел механизм, который создает движущиеся тени. Лучшего вы на современной сцене не найдете.
– Вы не скажете, как зовут драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с этим вашим другом лично.
Верне покачал головой:
– Боюсь, что это невозможно. Он человек с высокой профессиональной репутацией и не хочет делать свою причастность к театру достоянием общественности.
– Вот как, – мой друг вытащил из кармана трубку и сжал зубами мундштук. Затем он похлопал себя по карманам. – Простите великодушно, – начал он, – я, кажется, где–то забыл кисет с табаком.
– Я курю крепкий черный «шэг», – сказал актер, – но если вы не возражаете…
– Отнюдь! – искренне воскликнул мой друг. – Я и сам курю крепкий «шэг».
И он наполнил трубку табаком актера. Оба закурили, а мой друг расписывал перед Верне блистательные перспективы, которые ожидают труппу, когда она поедет с новой пьесой в турне по городам Нового Света, от острова Манхэттен до самой южной оконечности континента. Первым актом станет последняя из виденных нами сегодня пьес. Затем можно поведать, скажем, о власти Древних над человечеством и его богами, или показать мир варварства и тьмы, которые неизбежно воцарились бы, если бы не присмотр и забота со стороны Правящих семей.
– Тем не менее, автором всей пьесы должен быть этот ваш таинственный друг, и что в ней произойдет – решать только ему, – заметил мой друг. – Наша драма будет создана им. Зато я могу гарантировать вам многочисленную публику и значительную часть прибыли от спектаклей. Скажем, пятьдесят процентов!
– Это просто невообразимо, – откликнулся Верне. – Надеюсь, все эти перспективы не рассеются, как табачный дым!
– О нет, сэр! Ни в коей мере! – сказал мой друг, попыхивая трубкой и усмехаясь шутке актера. – Приходите ко мне в контору на Бейкер–стрит завтра утром, после завтрака, скажем, в десять, и приводите с собой вашего друга–драматурга, а я приготовлю контракты по всей форме.
После этого актер вскарабкался на кресло и захлопал в ладоши, призывая остальных к тишине.
– Дамы и господа! Я должен сделать объявление, – сказал он звучным голосом. – Этот джентльмен – Генри Кэмберли, антрепренер, и он предлагает нам отправиться с ним через Атлантический океан к славе и успеху.
Раздалось несколько радостных возгласов, а комик проворчал:
– Ну что ж, хоть придет конец селедке и квашеной капусте!
Все захохотали.
Провожаемые улыбками актеров, мы вышли из здания театра на окутанные туманом улицы.
– Дорогой друг, – начал я, – что бы вы там ни…
– Ни слова! – сказал он. – В этом городе много ушей.
И ни слова не было произнесено, покуда мы не наняли кеб. Забравшись внутрь, мы потряслись по Чаринг–Кросс–роуд.
И даже тогда, прежде чем сказать хоть что–нибудь, мой друг вынул трубку изо рта и вытряхнул пепел и остатки табака в небольшую жестянку. Он закрыл ее крышкой и спрятал в карман.
– Итак, – сказал он, – высокий найден, или я голландец! Теперь нам остается только надеяться, что жадность и любопытство Хромого Доктора приведут его к нам завтра утром.
– Хромого Доктора?
Мой друг фыркнул.
– Я его так зову. По следам и другим уликам было очевидно, что той ночью в комнату с Принцем вошли два человека: высокий, с которым, если только я не ошибаюсь, мы сегодня познакомились, и хромой, который распотрошил Принца как профессиональный хирург.
– Доктор?
– Именно. Мне неприятно это говорить, но мой опыт свидетельствует, что, когда врач идет по кривой дорожке, он становится более злобным и ужасным существом, чем даже худшие из обычных головорезов. Был ведь Хьюстон с его кислотными ваннами, и Кэмпбелл, который привез в Илинг «прокрустово ложе»… – и в таком духе мой друг продолжал распространяться до самого конца пути.
Кеб остановился у обочины.
– Я вас шиллинг десять пенсов, – сказал кучер. Мой друг бросил ему флорин – кучер поймал монету и прикоснулся к своей драной высокой шляпе.
– Премного вам обоим благодарен! – выкрикнул он, когда лошадь уже уносила кеб в туман.
Мы подошли к дверям нашего дома. Пока я отпирал замок, мой друг заметил:
– Странно. Наш кучер не обратил внимания вон на того господина на углу.
– Они иногда не берут пассажиров в конце смены, – сказал я.
– Бывает и так, – согласился мой друг.
Этой ночью мне снились тени, густые тени, которые заслоняли солнце, в отчаянии я взывал к ним, но они не слышали меня.
5. Косточка и кожура
Надоело есть жесткие отбивные? Свинину проще выбросить, чем разделать? Тогда вам пора в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Работаем в присутствии клиента. Неизменно превосходный результат. Ни единой жалобы за три года! Спешите в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Забьем, освежуем, распотрошим и разделаем за пятнадцать минут. Для дам – особая скидка в МЯСНОЙ ЛАВКЕ ДЖЕКА В УАЙТЧЕПЛЕ! Скидки действуют с 31 августа по 8 ноября.
Первым прибыл инспектор Лестрейд.
– Вы расставили своих людей на улице? – спросил мой друг.
– Конечно, – ответил Лестрейд. – И дал им строгий приказ пропускать всех, кто входит, но арестовывать всех, кто будет пытаться покинуть дом.
– Наручники при вас?
Вместо ответа Лестрейд сунул руку в карман и мрачно зазвенел парой наручников.
– Ну, сэр, – сказал он, – пока мы тут ждем, может, пришло время рассказать – чего именно мы тут ждем?
Мой друг вынул из кармана трубку и, вместо того, чтобы раскурить ее, положил на стол перед собой. Затем он вытащил давешнюю жестянку и стеклянный сосуд, в котором я узнал тот, что он привез из Шордитча.
– Взгляните, – произнес он, – вот, как я надеюсь, последний гвоздь в гроб нашего мастера Верне.
Мой друг замолчал. Затем достал из кармана часы и осторожно положил их на стол.
– До их прибытия у нас есть еще несколько минут. – Он обернулся ко мне. – Что вы знаете о Реставрационистах?
– Абсолютно ничего, – ответил я.
Лестрейд кашлянул.
– Если вы говорите о том, о чем мне думается, – проворчал он, – то стоит этот разговор прекратить. Хватит об этом.
– Слишком поздно, – сказал мой друг. – Видите ли, не все согласны с тем, что возвращение Великих Древних было столь благоприятно для людей. Эти анархисты хотели бы восстановить старинные порядки, чтобы, так сказать, человечество само выбирало свою судьбу.
– Это уже похоже на подстрекательство к мятежу, – возмутился Лестрейд. – Я вас предупреждаю…
– Я вас предупреждаю – хватит выставлять себя дураком! – отрезал мой друг. – Это Реставрационисты убили Принца Франца Драго. Они убивают, в тщетной надежде, что смогут вынудить наших властителей оставить нас одних во тьме. Убийца Принца – Rache. Это старинное немецкое обозначение охотничьего пса, инспектор, о чем вы бы знали, если бы заглянули в словарь. Это слово также значит «месть». И охотник оставил свою подпись на месте убийства, как художник на краю холста. Но разделал Принца не он.
– Хромой Доктор! – воскликнул я.
– Именно. Той ночью в комнате был высокий человек – я могу определить его рост, так как слово написано на уровне глаз. Он курил трубку – об этом говорит пепел и остатки табака в камине. Кстати, он легко выбил трубку о каминную полку, что было бы сложно проделать низкорослому человеку. Табак – довольно необычный сорт «шэга». Следы в комнате были большей частью затоптаны вашими людьми, но несколько четких отпечатков осталось под окном и около двери. Там кто–то ждал: человек меньшего роста, судя по длине шагов, припадавший на правую ногу. На тропинке я нашел несколько отчетливых следов, а разные виды глины на скребнице возле парадного входа дали мне дополнительные сведения: высокий человек проводил Принца в комнату, а затем вышел обратно. Их прибытия ждал человек, который так впечатляюще распотрошил Принца…
Лестрейд издал недовольное ворчание, которое так и не оформилось в слова.
– Я потратил много дней на то, чтобы проследить перемещения Его Высочества. Я был в притонах, борделях и сумасшедших домах, я искал там высокого человека с трубкой и его друга. Искал и не мог напасть на его след, пока не догадался просмотреть богемские газеты, в поисках указаний на последние увлечения Принца на родине. Из газет я узнал, что английская театральная труппа побывала в Праге в прошлом месяце и давала представление для Принца Франца Драго…
– Боже мой, – воскликнул я, – так значит, этот самый Шерри Верне…
– Реставрационист. Именно.
Я качал головой, не уставая поражаться острому уму моего друга и его потрясающей наблюдательности, когда раздался стук в дверь.
– А вот и наша добыча! – вскричал мой друг. – Будьте настороже!
Лестрейд глубоко засунул руку в карман, где, не сомневаюсь, держал пистолет. Он нервно сглотнул.
Мой друг крикнул:
– Входите, пожалуйста!
Дверь открылась.
За дверью был не Верне и не Хромой Доктор. Это был один из уличных беспризорников, которые зарабатывают себе на корку хлеба, бегая с поручениями – «рассыльный в конторе мистера Подай–Принэсси», так их называли в годы моей юности.
– Господа, – спросил он, – кто из вас мистер Генри Кэмберли? Один джентльмен попросил меня доставить ему записку.
– Я здесь, – ответил мой друг. – Получишь шесть пенсов, если сможешь подробно описать того джентльмена, который дал тебе записку.
Паренек сказал, что его зовут Уиггинс. Он попробовал монету на зуб, затем спрятал ее и поведал нам, что тот весельчак, который передал ему записку, был очень высок, темноволос и – добавил он – курил трубку.
Записка лежит сейчас передо мной, и я позволю себе вольность привести здесь ее содержание.
Дорогой сэр!
Не могу обратиться к Вам, как к «Генри Кэмберли», поскольку у вас нет никаких прав на это имя. Я был немного удивлен, что Вы не представились Вашим подлинным именем, ибо это имя славное, и оно делает Вам честь. Я читал несколько Ваших работ, за которыми я стараюсь следить. Мы даже весьма плодотворно переписывались с Вами два года назад в связи с некоторыми теоретическими противоречиями Вашего труда по динамике движения астероидов.
Вчера вечером я был очень рад, наконец, познакомиться с Вами лично. Позвольте дать несколько небольших советов, которые помогут Вам сэкономить усилия и время, если вы и дальше будете заниматься той профессией, которую избрали. Во–первых, курильщик может, конечно, носить в кармане абсолютно новую, ни разу не опробованную трубку, да еще и без табака, но выглядит он при этом крайне подозрительно – по крайней мере, столь же подозрительно, как и антрепренер, не имеющий ни малейшего представления об обычных расценках на оплату заграничных турне, которого сопровождает молчаливый военный офицер в отставке (Афганистан, насколько я могу судить).
1 2 3 4
Актеров несколько раз вызывали на поклон криками и смехом, но вскоре занавес опустился в последний раз, и представление завершилось.
– Итак, – спросил мой друг, – как вам это понравилось?
– Превосходно! Просто отлично, – ответил я, потирая зудящие от аплодисментов руки.
– Ах вы, чистая душа, – сказал он с улыбкой. – Давайте пройдем за кулисы.
Мы вышли на улицу, обошли здание театра и оказались у служебного входа, где тощая женщина с большой бородавкой на щеке деловито вязала что–то на спицах. Мой друг показал ей визитную карточку, и она провела нас внутрь здания, по короткой лестнице в маленькую общую гримерную.
Масляные лампы м свечи медленно оплывали перед мутными зеркалами, а мужчины и женщины смывали грим и снимали костюмы, ничуть не беспокоясь о благопристойности. Я отвел глаза. Мой друг выглядел невозмутимым.
– Не могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.
Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика – в последней, указала куда–то в глубину комнаты.
– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.
Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.
– Неужели я имею честь лицезреть?..
– Меня зовут Генри Кэмберли, – произнес мой друг, слегка растягивая слова. – Вы могли обо мне слышать.
– Должен признаться, что такого счастья мне не выпало, – ответил Верне.
Мой друг преподнес актеру тисненую визитную карточку.
Тот посмотрел на карточку с неподдельным интересом.
– Антрепренер? Из Нового Света? Бог мой. А это?.. – Он посмотрел на меня.
– Это мой друг, мистер Себастиан. Он не из нашего цеха.
Я пробормотал что–то по поводу того, как мне понравилась постановка, и пожал актеру руку.
Мой друг сказал:
– Вы когда–нибудь бывали в Новом Свете?
– Мне еще не выпадала такая честь, – признался Верне, – хотя это всегда оставалось моей заветной мечтой.
– Ну–с, дорогой вы мой, – сказал мой друг с непосредственностью выходца из Нового Света, – может быть, вам и повезет воплотить вашу мечту в жизнь. Вот эта последняя пьеса. Никогда не видел ничего подобного. Это вы написали?
– Увы, нет. Автор пьесы – мой добрый друг. Впрочем, это я изобрел механизм, который создает движущиеся тени. Лучшего вы на современной сцене не найдете.
– Вы не скажете, как зовут драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с этим вашим другом лично.
Верне покачал головой:
– Боюсь, что это невозможно. Он человек с высокой профессиональной репутацией и не хочет делать свою причастность к театру достоянием общественности.
– Вот как, – мой друг вытащил из кармана трубку и сжал зубами мундштук. Затем он похлопал себя по карманам. – Простите великодушно, – начал он, – я, кажется, где–то забыл кисет с табаком.
– Я курю крепкий черный «шэг», – сказал актер, – но если вы не возражаете…
– Отнюдь! – искренне воскликнул мой друг. – Я и сам курю крепкий «шэг».
И он наполнил трубку табаком актера. Оба закурили, а мой друг расписывал перед Верне блистательные перспективы, которые ожидают труппу, когда она поедет с новой пьесой в турне по городам Нового Света, от острова Манхэттен до самой южной оконечности континента. Первым актом станет последняя из виденных нами сегодня пьес. Затем можно поведать, скажем, о власти Древних над человечеством и его богами, или показать мир варварства и тьмы, которые неизбежно воцарились бы, если бы не присмотр и забота со стороны Правящих семей.
– Тем не менее, автором всей пьесы должен быть этот ваш таинственный друг, и что в ней произойдет – решать только ему, – заметил мой друг. – Наша драма будет создана им. Зато я могу гарантировать вам многочисленную публику и значительную часть прибыли от спектаклей. Скажем, пятьдесят процентов!
– Это просто невообразимо, – откликнулся Верне. – Надеюсь, все эти перспективы не рассеются, как табачный дым!
– О нет, сэр! Ни в коей мере! – сказал мой друг, попыхивая трубкой и усмехаясь шутке актера. – Приходите ко мне в контору на Бейкер–стрит завтра утром, после завтрака, скажем, в десять, и приводите с собой вашего друга–драматурга, а я приготовлю контракты по всей форме.
После этого актер вскарабкался на кресло и захлопал в ладоши, призывая остальных к тишине.
– Дамы и господа! Я должен сделать объявление, – сказал он звучным голосом. – Этот джентльмен – Генри Кэмберли, антрепренер, и он предлагает нам отправиться с ним через Атлантический океан к славе и успеху.
Раздалось несколько радостных возгласов, а комик проворчал:
– Ну что ж, хоть придет конец селедке и квашеной капусте!
Все захохотали.
Провожаемые улыбками актеров, мы вышли из здания театра на окутанные туманом улицы.
– Дорогой друг, – начал я, – что бы вы там ни…
– Ни слова! – сказал он. – В этом городе много ушей.
И ни слова не было произнесено, покуда мы не наняли кеб. Забравшись внутрь, мы потряслись по Чаринг–Кросс–роуд.
И даже тогда, прежде чем сказать хоть что–нибудь, мой друг вынул трубку изо рта и вытряхнул пепел и остатки табака в небольшую жестянку. Он закрыл ее крышкой и спрятал в карман.
– Итак, – сказал он, – высокий найден, или я голландец! Теперь нам остается только надеяться, что жадность и любопытство Хромого Доктора приведут его к нам завтра утром.
– Хромого Доктора?
Мой друг фыркнул.
– Я его так зову. По следам и другим уликам было очевидно, что той ночью в комнату с Принцем вошли два человека: высокий, с которым, если только я не ошибаюсь, мы сегодня познакомились, и хромой, который распотрошил Принца как профессиональный хирург.
– Доктор?
– Именно. Мне неприятно это говорить, но мой опыт свидетельствует, что, когда врач идет по кривой дорожке, он становится более злобным и ужасным существом, чем даже худшие из обычных головорезов. Был ведь Хьюстон с его кислотными ваннами, и Кэмпбелл, который привез в Илинг «прокрустово ложе»… – и в таком духе мой друг продолжал распространяться до самого конца пути.
Кеб остановился у обочины.
– Я вас шиллинг десять пенсов, – сказал кучер. Мой друг бросил ему флорин – кучер поймал монету и прикоснулся к своей драной высокой шляпе.
– Премного вам обоим благодарен! – выкрикнул он, когда лошадь уже уносила кеб в туман.
Мы подошли к дверям нашего дома. Пока я отпирал замок, мой друг заметил:
– Странно. Наш кучер не обратил внимания вон на того господина на углу.
– Они иногда не берут пассажиров в конце смены, – сказал я.
– Бывает и так, – согласился мой друг.
Этой ночью мне снились тени, густые тени, которые заслоняли солнце, в отчаянии я взывал к ним, но они не слышали меня.
5. Косточка и кожура
Надоело есть жесткие отбивные? Свинину проще выбросить, чем разделать? Тогда вам пора в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Работаем в присутствии клиента. Неизменно превосходный результат. Ни единой жалобы за три года! Спешите в МЯСНУЮ ЛАВКУ ДЖЕКА! Забьем, освежуем, распотрошим и разделаем за пятнадцать минут. Для дам – особая скидка в МЯСНОЙ ЛАВКЕ ДЖЕКА В УАЙТЧЕПЛЕ! Скидки действуют с 31 августа по 8 ноября.
Первым прибыл инспектор Лестрейд.
– Вы расставили своих людей на улице? – спросил мой друг.
– Конечно, – ответил Лестрейд. – И дал им строгий приказ пропускать всех, кто входит, но арестовывать всех, кто будет пытаться покинуть дом.
– Наручники при вас?
Вместо ответа Лестрейд сунул руку в карман и мрачно зазвенел парой наручников.
– Ну, сэр, – сказал он, – пока мы тут ждем, может, пришло время рассказать – чего именно мы тут ждем?
Мой друг вынул из кармана трубку и, вместо того, чтобы раскурить ее, положил на стол перед собой. Затем он вытащил давешнюю жестянку и стеклянный сосуд, в котором я узнал тот, что он привез из Шордитча.
– Взгляните, – произнес он, – вот, как я надеюсь, последний гвоздь в гроб нашего мастера Верне.
Мой друг замолчал. Затем достал из кармана часы и осторожно положил их на стол.
– До их прибытия у нас есть еще несколько минут. – Он обернулся ко мне. – Что вы знаете о Реставрационистах?
– Абсолютно ничего, – ответил я.
Лестрейд кашлянул.
– Если вы говорите о том, о чем мне думается, – проворчал он, – то стоит этот разговор прекратить. Хватит об этом.
– Слишком поздно, – сказал мой друг. – Видите ли, не все согласны с тем, что возвращение Великих Древних было столь благоприятно для людей. Эти анархисты хотели бы восстановить старинные порядки, чтобы, так сказать, человечество само выбирало свою судьбу.
– Это уже похоже на подстрекательство к мятежу, – возмутился Лестрейд. – Я вас предупреждаю…
– Я вас предупреждаю – хватит выставлять себя дураком! – отрезал мой друг. – Это Реставрационисты убили Принца Франца Драго. Они убивают, в тщетной надежде, что смогут вынудить наших властителей оставить нас одних во тьме. Убийца Принца – Rache. Это старинное немецкое обозначение охотничьего пса, инспектор, о чем вы бы знали, если бы заглянули в словарь. Это слово также значит «месть». И охотник оставил свою подпись на месте убийства, как художник на краю холста. Но разделал Принца не он.
– Хромой Доктор! – воскликнул я.
– Именно. Той ночью в комнате был высокий человек – я могу определить его рост, так как слово написано на уровне глаз. Он курил трубку – об этом говорит пепел и остатки табака в камине. Кстати, он легко выбил трубку о каминную полку, что было бы сложно проделать низкорослому человеку. Табак – довольно необычный сорт «шэга». Следы в комнате были большей частью затоптаны вашими людьми, но несколько четких отпечатков осталось под окном и около двери. Там кто–то ждал: человек меньшего роста, судя по длине шагов, припадавший на правую ногу. На тропинке я нашел несколько отчетливых следов, а разные виды глины на скребнице возле парадного входа дали мне дополнительные сведения: высокий человек проводил Принца в комнату, а затем вышел обратно. Их прибытия ждал человек, который так впечатляюще распотрошил Принца…
Лестрейд издал недовольное ворчание, которое так и не оформилось в слова.
– Я потратил много дней на то, чтобы проследить перемещения Его Высочества. Я был в притонах, борделях и сумасшедших домах, я искал там высокого человека с трубкой и его друга. Искал и не мог напасть на его след, пока не догадался просмотреть богемские газеты, в поисках указаний на последние увлечения Принца на родине. Из газет я узнал, что английская театральная труппа побывала в Праге в прошлом месяце и давала представление для Принца Франца Драго…
– Боже мой, – воскликнул я, – так значит, этот самый Шерри Верне…
– Реставрационист. Именно.
Я качал головой, не уставая поражаться острому уму моего друга и его потрясающей наблюдательности, когда раздался стук в дверь.
– А вот и наша добыча! – вскричал мой друг. – Будьте настороже!
Лестрейд глубоко засунул руку в карман, где, не сомневаюсь, держал пистолет. Он нервно сглотнул.
Мой друг крикнул:
– Входите, пожалуйста!
Дверь открылась.
За дверью был не Верне и не Хромой Доктор. Это был один из уличных беспризорников, которые зарабатывают себе на корку хлеба, бегая с поручениями – «рассыльный в конторе мистера Подай–Принэсси», так их называли в годы моей юности.
– Господа, – спросил он, – кто из вас мистер Генри Кэмберли? Один джентльмен попросил меня доставить ему записку.
– Я здесь, – ответил мой друг. – Получишь шесть пенсов, если сможешь подробно описать того джентльмена, который дал тебе записку.
Паренек сказал, что его зовут Уиггинс. Он попробовал монету на зуб, затем спрятал ее и поведал нам, что тот весельчак, который передал ему записку, был очень высок, темноволос и – добавил он – курил трубку.
Записка лежит сейчас передо мной, и я позволю себе вольность привести здесь ее содержание.
Дорогой сэр!
Не могу обратиться к Вам, как к «Генри Кэмберли», поскольку у вас нет никаких прав на это имя. Я был немного удивлен, что Вы не представились Вашим подлинным именем, ибо это имя славное, и оно делает Вам честь. Я читал несколько Ваших работ, за которыми я стараюсь следить. Мы даже весьма плодотворно переписывались с Вами два года назад в связи с некоторыми теоретическими противоречиями Вашего труда по динамике движения астероидов.
Вчера вечером я был очень рад, наконец, познакомиться с Вами лично. Позвольте дать несколько небольших советов, которые помогут Вам сэкономить усилия и время, если вы и дальше будете заниматься той профессией, которую избрали. Во–первых, курильщик может, конечно, носить в кармане абсолютно новую, ни разу не опробованную трубку, да еще и без табака, но выглядит он при этом крайне подозрительно – по крайней мере, столь же подозрительно, как и антрепренер, не имеющий ни малейшего представления об обычных расценках на оплату заграничных турне, которого сопровождает молчаливый военный офицер в отставке (Афганистан, насколько я могу судить).
1 2 3 4