Затем налетел этот проклятый шторм, погубивший мой корабль, разбивший все мои надежды и лишивший меня даже возможности видеть женщину, ради которой я так много рисковал. Возможно, она еще полюбит меня. Мне кажется, сэр, что у вас большой житейский опыт, – как вы думаете, она сможет забыть того человека и полюбить меня?
– Мне надоела ваша болтовня, – сказал я, отворачиваясь. – Лично я думаю, что вы величайший болван. Если вы думаете, что ваша любовь пройдет, то вам лучше как-нибудь развлечься. Если же вы считаете, что это неизлечимо, то лучшим выходом для вас будет перерезать себе глотку. Я не могу больше тратить время на эти пустяки.
С этими словами я повернулся и неторопливо зашагал, направляясь к своей лодке. Я ни разу не оглянулся, но чувствовал, что он идет за мной, так как слышал хруст песка под его ногами.
– Я рассказал вам начало своей истории, – сказал он, – но когда-нибудь вы узнаете ее конец. Вы хорошо сделаете, если отпустите девушку.
Я ничего не ответил и молча оттолкнул лодку от берега. Отплыв на некоторое расстояние, я оглянулся и увидел на желтом песке его рослую фигуру; он стоял, задумчиво глядя в мою сторону. Через несколько минут я снова оглянулся, но его уже не было.
Долгое время после этого моя жизнь протекала столь же размеренно и монотонно, как и до кораблекрушения. Иногда мне начинало казаться, что человек из Архангельска совсем убрался отсюда. Однако следы, которые я замечал на песке, и особенно кучка пепла от сигарет, как-то обнаруженная мною за холмиком, из-за которого виден был мой дом, говорили, что он все еще скрывается где-то поблизости. Мои отношения с русской девушкой оставались такими же, как и раньше. Старая Медж вначале несколько подозрительно относилась к ней, видимо, опасаясь лишиться даже той небольшой власти, какой она располагала. Но мало-помалу, видя мое полное безразличие к девушке, она примирилась с создавшимся положением и, как я уже сказал, извлекала из него пользу, поскольку наша гостья выполняла большую часть работы по хозяйству.
Я подхожу к концу своего повествования, которое я предпринял скорее для собственного удовольствия, чем с целью развлечь других. Окончание этого странного эпизода, в котором сыграли роль двое русских, было столь же непредвиденным и внезапным, как и его начало. События одной ночи избавили меня от всех неприятностей и дали возможность вновь остаться наедине со своими книгами и исследованиями, как это было до внезапного появления русских. Позвольте мне рассказать, как все это произошло.
После долгого дня, проведенного в тяжелой работе, я решил предпринять вечером продолжительную прогулку. Выйдя из дому, я сразу же обратил внимание на море. Оно было гладким, как зеркало, ни одна морщинка не бороздила его поверхности. И все же воздух был наполнен теми не поддающимися описанию звуками, о которых я уже говорил раньше, – казалось, души тех, кто лежал глубоко на дне, под этими предательскими водами, посылали своим собратьям на земле предупреждение о грядущих бедах. Жены рыбаков хорошо знали эти зловещие звуки и озабоченно поглядывали на море, ожидая увидеть бурые паруса, направляющиеся к берегу. Услышав эти звуки, я вернулся домой и взглянул на барометр. Он резко падал. Мне стало ясно, что предстоит тревожная ночь.
У подножия холмов, где я гулял в этот вечер, было мрачно и холодно, но их вершины были залиты розоватым светом, а море освещено заходящим солнцем. Небо еще не было затянуто тучами, но глухие стоны моря становились все громче и сильнее. Далеко на востоке я увидел бриг с зарифленными марселями, направлявшийся в Уик. Несомненно, его капитан, так же, как и я, правильно понял предзнаменование погоды. За бригом, нависая над водой и заволакивая горизонт, виднелась длинная, зловещая дымка. «Пожалуй, мне нужно поторопиться, – подумал я, – не то ветер может подняться раньше, чем я доберусь домой».
Находясь, по-видимому, на полпути к своему жилью, я вдруг остановился и, затаив дыхание, начал прислушиваться. Я так привык к шумам природы, вздохам бриза и всплескам волн, что любой другой звук мог расслышать на большом расстоянии. Я весь обратился в слух. Да, вот звук послышался опять, – протяжный, пронзительный крик отчаяния разнесся над песками и эхом отдался в холмах позади меня, – жалостный призыв о помощи. Он донесся со стороны моего дома. Я бросился на этот крик, увязая в песке и перескакивая через камни. Мысленно я уже представлял себе, что произошло.
Примерно в четверти мили от моего дома есть высокий песчаный холм, с которого видна вся окрестность. Добравшись до его вершины, я на мгновение остановился. Вот мой старый серый дом, вот лодка. Все выглядело так же, как и до моего ухода. Однако пока я всматривался, вновь послышался пронзительный крик, еще более громкий, чем раньше, и в следующий момент из двери дома показался русский моряк. На плече у него виднелась белая фигура девушки, и я заметил, что даже в такой спешке он нес ее бережно и почтительно. Я слышал ее дикие крики и видел, как она отчаянно сопротивляется, пытаясь вырваться из его объятий. Позади них тащилась моя старуха экономка, верная и преданная, как старый пес, который хотя и не может больше укусить, но все еще скалит беззубую пасть на врага. Она едва поспевала за ними, размахивая длинными руками и щедро осыпая насильника шотландскими проклятиями и ругательствами. Я сразу же понял, что он направляется к лодке. В моей душе внезапно вспыхнула надежда, что я доберусь до лодки раньше них. Изо всех сил я бросился бежать к берегу и, зарядив на ходу револьвер, решил раз навсегда положить конец этим вторжениям.
Но было поздно. К тому времени, когда я добежал до берега, он успел уже отплыть на добрую сотню ярдов, и я видел, как при каждом мощном ударе весел лодку высоко подбрасывало вверх. В бессильной злобе я издал дикий вопль и, как загнанный зверь, начал метаться взад и вперед по берегу. Он обернулся и увидел меня. Встав со скамьи, он изящно поклонился и махнул мне рукой. Это не был жест ликования или насмешки. Как я ни был разъярен и расстроен, я понял, что это торжественное и вежливое прощание. Затем он вновь взялся за весла, и маленькая шлюпка помчалась по морю, уходя из бухты. Солнце уже зашло, оставив на воде лишь мрачную багровую полосу, которая тянулась далеко-далеко и сливалась на горизонте с пурпурной дымкой. Быстро перерезав эту зловещую полосу, шлюпка становилась все меньше и меньше, пока ночные тени не сгустились вокруг нее и она не превратилась в маленькое пятнышко в пустынном море. Затем растворилось и это неясное пятно и его окутала темнота – темнота, которая, казалось, никогда не рассеется.
Но почему я продолжал метаться по безлюдному берегу, взбешенный, как волчица, у которой отняли ее детеныша? Может быть, потому, что я полюбил эту девушку-московитку? Нет, тысячу раз нет! Я не из тех людей, которые ради белого личика или голубых глаз готовы забыть всю свою прежнюю жизнь, изменить направление своих мыслей и отречься от многого. Мое сердце не было затронуто. Но моя гордость – о, как жестоко я был оскорблен! Подумать только, – ведь я не сумел оказать помощь этому слабому созданию, которое так умоляло меня о ней и так полагалось на меня! При этой мысли меня охватывала ярость и кровь бросалась в голову.
В эту ночь с моря подул сильный ветер. Волны в бешенстве бросались на берег, как бы стремясь разрушить его и унести с собой в море. Хаос и грохот гармонировали с моим возбужденным состоянием. Всю ночь я бродил взад и вперед по берегу, мокрый от брызг и дождя, следя глазами за белыми гребнями валов и прислушиваясь к завыванию шторма. В сердце у меня кипела злоба на русского моряка. «О, если бы только он вернулся! – восклицал я, сжимая кулаки. – Если бы только он вернулся!»
И он вернулся. Когда на востоке забрезжил серый рассвет и осветил огромную пустыню желтых бушующих волн, над которыми низко проносились мрачные облака, я вновь увидел его. В нескольких стах ярдов от меня лежал длинный черный предмет, подбрасываемый сердитыми валами. Это была моя лодка, изуродованная до неузнаваемости. Немного поодаль, на мелком месте, качалось что-то бесформенное, покрытое галькой и водорослями. Я сразу же понял, что это был мертвый русский, лежавший лицом вниз. Я бросился в воду и вытащил его на берег. И только перевернув его, я увидел, что русский моряк держал в объятиях девушку, словно защищая ее своим искалеченным телом от ярости шторма. Бурное море могло отнять у него жизнь, но всей его злобы не хватило, чтобы оторвать этого упрямого человека от любимой девушки. Судя по некоторым признакам, я понял, что в течение этой ужасной ночи даже легкомысленная женщина, наконец, поняла, что означает верное сердце и мощные руки, которые боролись за нее и так бережно охраняли ее. Иначе почему же она так нежно прижималась головкой к его широкой груди, а ее золотистые волосы переплелись с его черной бородой? И почему на его смуглом лице застыла такая ясная улыбка невыразимого счастья и ликования, что даже сама смерть не смогла стереть ее? Казалось, смерть была к нему более милостивой, чем жизнь.
Мы с Медж похоронили их на берегу пустынного Северного моря. Глубоко в желтом песке лежат они в общей могиле. В мире вокруг них будут происходить разные события. Империи будут создаваться и исчезать, будут возникать и заканчиваться великие войны, рушиться династии, но эти двое, равнодушные ко всему, вечно обнимая друг друга, будут лежать в своей одинокой могиле на берегу шумного океана. Порой мне кажется, что их души, подобно призрачным чайкам, носятся над бурными водами бухты. Над их могилой нет креста или другого какого-либо знака, но иногда старая Медж приносит сюда дикие цветы. И когда во время своих ежедневных прогулок я прохожу мимо могилы и вижу рассыпанные на песке свежие цветы, мне вспоминается странная пара, которая явилась сюда издалека и на короткое время нарушила скучное однообразие моей безрадостной жизни.
1 2 3 4
– Мне надоела ваша болтовня, – сказал я, отворачиваясь. – Лично я думаю, что вы величайший болван. Если вы думаете, что ваша любовь пройдет, то вам лучше как-нибудь развлечься. Если же вы считаете, что это неизлечимо, то лучшим выходом для вас будет перерезать себе глотку. Я не могу больше тратить время на эти пустяки.
С этими словами я повернулся и неторопливо зашагал, направляясь к своей лодке. Я ни разу не оглянулся, но чувствовал, что он идет за мной, так как слышал хруст песка под его ногами.
– Я рассказал вам начало своей истории, – сказал он, – но когда-нибудь вы узнаете ее конец. Вы хорошо сделаете, если отпустите девушку.
Я ничего не ответил и молча оттолкнул лодку от берега. Отплыв на некоторое расстояние, я оглянулся и увидел на желтом песке его рослую фигуру; он стоял, задумчиво глядя в мою сторону. Через несколько минут я снова оглянулся, но его уже не было.
Долгое время после этого моя жизнь протекала столь же размеренно и монотонно, как и до кораблекрушения. Иногда мне начинало казаться, что человек из Архангельска совсем убрался отсюда. Однако следы, которые я замечал на песке, и особенно кучка пепла от сигарет, как-то обнаруженная мною за холмиком, из-за которого виден был мой дом, говорили, что он все еще скрывается где-то поблизости. Мои отношения с русской девушкой оставались такими же, как и раньше. Старая Медж вначале несколько подозрительно относилась к ней, видимо, опасаясь лишиться даже той небольшой власти, какой она располагала. Но мало-помалу, видя мое полное безразличие к девушке, она примирилась с создавшимся положением и, как я уже сказал, извлекала из него пользу, поскольку наша гостья выполняла большую часть работы по хозяйству.
Я подхожу к концу своего повествования, которое я предпринял скорее для собственного удовольствия, чем с целью развлечь других. Окончание этого странного эпизода, в котором сыграли роль двое русских, было столь же непредвиденным и внезапным, как и его начало. События одной ночи избавили меня от всех неприятностей и дали возможность вновь остаться наедине со своими книгами и исследованиями, как это было до внезапного появления русских. Позвольте мне рассказать, как все это произошло.
После долгого дня, проведенного в тяжелой работе, я решил предпринять вечером продолжительную прогулку. Выйдя из дому, я сразу же обратил внимание на море. Оно было гладким, как зеркало, ни одна морщинка не бороздила его поверхности. И все же воздух был наполнен теми не поддающимися описанию звуками, о которых я уже говорил раньше, – казалось, души тех, кто лежал глубоко на дне, под этими предательскими водами, посылали своим собратьям на земле предупреждение о грядущих бедах. Жены рыбаков хорошо знали эти зловещие звуки и озабоченно поглядывали на море, ожидая увидеть бурые паруса, направляющиеся к берегу. Услышав эти звуки, я вернулся домой и взглянул на барометр. Он резко падал. Мне стало ясно, что предстоит тревожная ночь.
У подножия холмов, где я гулял в этот вечер, было мрачно и холодно, но их вершины были залиты розоватым светом, а море освещено заходящим солнцем. Небо еще не было затянуто тучами, но глухие стоны моря становились все громче и сильнее. Далеко на востоке я увидел бриг с зарифленными марселями, направлявшийся в Уик. Несомненно, его капитан, так же, как и я, правильно понял предзнаменование погоды. За бригом, нависая над водой и заволакивая горизонт, виднелась длинная, зловещая дымка. «Пожалуй, мне нужно поторопиться, – подумал я, – не то ветер может подняться раньше, чем я доберусь домой».
Находясь, по-видимому, на полпути к своему жилью, я вдруг остановился и, затаив дыхание, начал прислушиваться. Я так привык к шумам природы, вздохам бриза и всплескам волн, что любой другой звук мог расслышать на большом расстоянии. Я весь обратился в слух. Да, вот звук послышался опять, – протяжный, пронзительный крик отчаяния разнесся над песками и эхом отдался в холмах позади меня, – жалостный призыв о помощи. Он донесся со стороны моего дома. Я бросился на этот крик, увязая в песке и перескакивая через камни. Мысленно я уже представлял себе, что произошло.
Примерно в четверти мили от моего дома есть высокий песчаный холм, с которого видна вся окрестность. Добравшись до его вершины, я на мгновение остановился. Вот мой старый серый дом, вот лодка. Все выглядело так же, как и до моего ухода. Однако пока я всматривался, вновь послышался пронзительный крик, еще более громкий, чем раньше, и в следующий момент из двери дома показался русский моряк. На плече у него виднелась белая фигура девушки, и я заметил, что даже в такой спешке он нес ее бережно и почтительно. Я слышал ее дикие крики и видел, как она отчаянно сопротивляется, пытаясь вырваться из его объятий. Позади них тащилась моя старуха экономка, верная и преданная, как старый пес, который хотя и не может больше укусить, но все еще скалит беззубую пасть на врага. Она едва поспевала за ними, размахивая длинными руками и щедро осыпая насильника шотландскими проклятиями и ругательствами. Я сразу же понял, что он направляется к лодке. В моей душе внезапно вспыхнула надежда, что я доберусь до лодки раньше них. Изо всех сил я бросился бежать к берегу и, зарядив на ходу револьвер, решил раз навсегда положить конец этим вторжениям.
Но было поздно. К тому времени, когда я добежал до берега, он успел уже отплыть на добрую сотню ярдов, и я видел, как при каждом мощном ударе весел лодку высоко подбрасывало вверх. В бессильной злобе я издал дикий вопль и, как загнанный зверь, начал метаться взад и вперед по берегу. Он обернулся и увидел меня. Встав со скамьи, он изящно поклонился и махнул мне рукой. Это не был жест ликования или насмешки. Как я ни был разъярен и расстроен, я понял, что это торжественное и вежливое прощание. Затем он вновь взялся за весла, и маленькая шлюпка помчалась по морю, уходя из бухты. Солнце уже зашло, оставив на воде лишь мрачную багровую полосу, которая тянулась далеко-далеко и сливалась на горизонте с пурпурной дымкой. Быстро перерезав эту зловещую полосу, шлюпка становилась все меньше и меньше, пока ночные тени не сгустились вокруг нее и она не превратилась в маленькое пятнышко в пустынном море. Затем растворилось и это неясное пятно и его окутала темнота – темнота, которая, казалось, никогда не рассеется.
Но почему я продолжал метаться по безлюдному берегу, взбешенный, как волчица, у которой отняли ее детеныша? Может быть, потому, что я полюбил эту девушку-московитку? Нет, тысячу раз нет! Я не из тех людей, которые ради белого личика или голубых глаз готовы забыть всю свою прежнюю жизнь, изменить направление своих мыслей и отречься от многого. Мое сердце не было затронуто. Но моя гордость – о, как жестоко я был оскорблен! Подумать только, – ведь я не сумел оказать помощь этому слабому созданию, которое так умоляло меня о ней и так полагалось на меня! При этой мысли меня охватывала ярость и кровь бросалась в голову.
В эту ночь с моря подул сильный ветер. Волны в бешенстве бросались на берег, как бы стремясь разрушить его и унести с собой в море. Хаос и грохот гармонировали с моим возбужденным состоянием. Всю ночь я бродил взад и вперед по берегу, мокрый от брызг и дождя, следя глазами за белыми гребнями валов и прислушиваясь к завыванию шторма. В сердце у меня кипела злоба на русского моряка. «О, если бы только он вернулся! – восклицал я, сжимая кулаки. – Если бы только он вернулся!»
И он вернулся. Когда на востоке забрезжил серый рассвет и осветил огромную пустыню желтых бушующих волн, над которыми низко проносились мрачные облака, я вновь увидел его. В нескольких стах ярдов от меня лежал длинный черный предмет, подбрасываемый сердитыми валами. Это была моя лодка, изуродованная до неузнаваемости. Немного поодаль, на мелком месте, качалось что-то бесформенное, покрытое галькой и водорослями. Я сразу же понял, что это был мертвый русский, лежавший лицом вниз. Я бросился в воду и вытащил его на берег. И только перевернув его, я увидел, что русский моряк держал в объятиях девушку, словно защищая ее своим искалеченным телом от ярости шторма. Бурное море могло отнять у него жизнь, но всей его злобы не хватило, чтобы оторвать этого упрямого человека от любимой девушки. Судя по некоторым признакам, я понял, что в течение этой ужасной ночи даже легкомысленная женщина, наконец, поняла, что означает верное сердце и мощные руки, которые боролись за нее и так бережно охраняли ее. Иначе почему же она так нежно прижималась головкой к его широкой груди, а ее золотистые волосы переплелись с его черной бородой? И почему на его смуглом лице застыла такая ясная улыбка невыразимого счастья и ликования, что даже сама смерть не смогла стереть ее? Казалось, смерть была к нему более милостивой, чем жизнь.
Мы с Медж похоронили их на берегу пустынного Северного моря. Глубоко в желтом песке лежат они в общей могиле. В мире вокруг них будут происходить разные события. Империи будут создаваться и исчезать, будут возникать и заканчиваться великие войны, рушиться династии, но эти двое, равнодушные ко всему, вечно обнимая друг друга, будут лежать в своей одинокой могиле на берегу шумного океана. Порой мне кажется, что их души, подобно призрачным чайкам, носятся над бурными водами бухты. Над их могилой нет креста или другого какого-либо знака, но иногда старая Медж приносит сюда дикие цветы. И когда во время своих ежедневных прогулок я прохожу мимо могилы и вижу рассыпанные на песке свежие цветы, мне вспоминается странная пара, которая явилась сюда издалека и на короткое время нарушила скучное однообразие моей безрадостной жизни.
1 2 3 4