Аносов. Ничего, с сестрой посидишь, а нам и спать пора. А Федору Ивановичу передай ты, Сашенька, высокое почитание и скажи ему: день и ночь благодарим мы его со старухой за Ниночку, что приютил сироту. Потому что у таких родителей, как мы, несостоятельных должников, и дети сироты. Подарочек я ему один приготовил, мундштук пенковый приобрёл на толкучке. Очень занятной конструкции, с голой женщиною — старуха даже смотреть не хочет, хотя женщина при всем своём справедливом фасоне… Но об этом молчок.
Уходят, и Александра Павловна их провожает. Во время дальнейшего разговора в передней Анфиса быстро ходит по комнате и несколько раз хватается за голову.
Аносов. Ну, как, дочка?
Александра Павловна. Да уж седьмой месяц.
Аносов. Ну, и напьюсь же я у тебя на крестинах, дебош произведу. Да музыканта энтого пригласи, уж очень он весёлый человек. Как хватит!.. Постой, старуха, что это ты под тальму прячешь? Не воруй, городового позову.
Аносова (робко). Это мне… Саша свечку на всякий случай дала. Огарочек!
Аносов. Э, нет. Отдай назад. У неё там целые паникадила горят, а она — огарочек! Э-э-эх! Не коснулся, видно, Господь ещё женщины, и сколько ты её ни корми, а она все в лес смотрит.
Александра Павловна. Это я, папаша.
Аносов. Ну, и ты хороша. Огарочек… То есть из-за какого-нибудь огарочка она тебе…
Голоса смолкают. Александра Павловна возвращается.
Александра Павловна (смеётся). Вот история! Так рассердился старик, что даже прощаться не захотел, — грозит, что ходить не станет.
Анфиса. Я слышала.
Александра Павловна. А у мамаши в левой руке целковый зажат, всю дорогу теперь дрожать будет, как бы не попасться. (Ласково.) Что с тобой, Анфисушка, мрачная ты какая?
Анфиса. Так, голова немного болит.
Александра Павловна. Ой, смотри, боюсь я этой головной боли. А не поташнивает тебя?
Анфиса (весело). А отчего меня будет тошнить? Хотя, конечно, при мигрени…
Александра Павловна. Я и говорю, что при мигрени. Вот странная вещь: когда я Верочкой беременна была, так просто не знала, куда деваться от тошноты, а вот теперь как-то незаметно прошло. Отчего бы это?
Анфиса. Не знаю, право, я так давно беременна была, что уж все… перезабыла. Кажется, и меня тошнило.
Александра Павловна (смеётся). Ну, конечно, откуда тебе и знать? Живёшь ты, как честная вдова… А вот выдам тебя замуж, тогда опять вспомнишь. (Серьёзно.) И вот что, сестра, не забудь своего обещания.
Анфиса (тревожно). Какого?
Александра Павловна. Такого. Неужели позабыла? Ах, нехорошо, нехорошо, сестра, так я на тебя полагалась, так я тебе верила всегда — ведь я тебя чуть ли не святой считала, ей-Богу!
Анфиса. Да про что ты?
Александра Павловна (смеётся). А в крёстные матери-то. Помнишь, ты сказала: как только второй ребёнок родится, обязательно тебя, Саша, в крёстные матери позову.
Анфиса (смеётся). Разве обещала? Ну, тогда, правда, забыла совсем, ведь ты знаешь, как я далека от всего от этого.
Александра Павловна. Всякий знает.
Анфиса. Ты вот говоришь — замуж, а я как вспомню про это несчастное замужество своё, мне становится так грустно, так обидно… Слепая я тогда была. Вон пословица: кого Бог хочет погубить, того сперва лишит разума. А нас всех Он раньше лишил разума, — пусть выбирается, которая сумеет.
Александра Павловна (громко). А офицера в Смоленске помнишь?
Анфиса (испуганно). Тише! (Строго.) И ни не вспоминай мне этого, слышишь? Этого не было когда. Я ничего не помню, и ты забудь, и пусть никто не знает о моем позоре.
Александра Павловна (с раскаянием). Ах, Ты, Господи, что же я наделала? Дело, думаю, прошлое, и потом же не чужому говорю, а своему…
Анфиса. Ты рассказала?
Александра Павловна. Да, Феде.
Молчание.
Александра Павловна. Ты бы, Анфиса, ментолу попробовала, а то можно в аптеку за карандашом послать. Мишка живо сбегает. (Подходит к окну, кричит.) Миша!
Анфиса. Нет, не надо. У меня уже совсем прошла. Просто от жары. Такой душный день сегодня. (Пьёт воду, говорит насмешливо.) Ну, и что же сказал твой благоверный, удивился?
Александра Павловна. Представь себе очень. Только засмеялся и говорит…
Анфиса. Ну, хорошо, будет об этом, неинтересно. Какая жара!
Александра Павловна. Да. Хоть бы ветер был. Да вот ещё, кстати, все забываю тебе сказать: у меня одна часть твоего туалета лежит, возьми, пожалуйста.
Анфиса. Что? От стирки что-нибудь осталось?
Александра Павловна. Нет. (Смеётся.) Представь себе какой случай: наша Катя в кабинете Федора Ивановича подняла. Ну, конечно, ко мне и принесла, возьми, пожалуйста, не забудь.
Анфиса (смеётся). Этого не может быть, что ты говоришь! Какие пустяки!
Александра Павловна. Отчего же не может быть? Сидела в кабинете, подшивала, а тебя кто-нибудь позвал, ты и забыла. Там и сейчас кружевцо немного оборвано. Ты не волнуйся! Я так Кате все и объяснила. А то ты знаешь, какой у нас народ на кухне, — пойдут разговоры. (Строго.) Если тебе другой раз понадобится что-нибудь работать, так приходи ко мне. А то все-таки кабинет адвоката, клиенты, посторонние люди бывают, неудобно, если вдруг на полу…
Анфиса. Да, конечно, конечно. Федор Иванович любит порядок. Я вообще редко встречала человека, который, с одной стороны, был бы так безалаберен, как Федя, а с другой… Хоть бы гроза, что ли! Знаешь, не пройтись ли нам хоть по улице около дома? Засиделись мы с тобой, как старухи. Когда я в Смоленске жила, там тоже есть сад, Лопатинский называется…
Александра Павловна. Что ж, пойди, а я Федю ждать буду. Он такой милый стал за последнее время, что я и не знаю, как тебя благодарить. (Смеётся.) Ну, что я теперь? Беременная, некрасивая, самой на себя в зеркало взглянуть противно, а он меня целует, как невесту. Позавчера ночью я даже испугалась. Кто это, думаю вошёл?
Анфиса. Ну?
Александра Павловна. Так тебе все и рассказывать, какая ты любопытная! (С нескрываемой насмешкой.) Сама, я думаю, прекрасно знаешь, что бывает между мужчиной и женщиной, когда они друг друга любят.
Анфиса. Но он…
Александра Павловна (вызывающе). Что он? Не любит?
Молчание. Смотрят друг на друга.
Анфиса (упавшим голосом). Жарко.
За окном голос Татаринова:
— Можно? Я только на минутку.
Александра Павловна (с сожалением отрывая взгляд от Анфисы). Эка, принесла нелёгкая! (В окно, со смехом.) Заходите, заходите, Иван Петрович, очень рады. Мы здесь с Анфисой, как две безутешные вдовы. (К Анфисе.) Милый человек — я его очень люблю. Ты рада, что он пришёл?
Анфиса (смеётся). Только уж очень он скучный. Про него верно Розенталь говорит…
«Входит Татаринов, его радушно встречают, но он мрачен.» Александра Павловна. Что это вы так мрачный, Иван Петрович? (Беспокойно.) Случилось что-нибудь?
Татаринов. Нет, нездоровится. С желудком что-то неладное, завтра к доктору пойду. Какой-нибудь в ресторане накормили.
Анфиса. Вы откуда?
Татаринов. Откуда же! — из городского сада. С Федром Ивановичем там сидели, он пиво пил, а я ничего не стал. Ну, конечно, Розенталь. Но только (разгорячась и ходя по комнате) я больше этого терпеть не стану. Пусть у Федора Ивановича будет хоть гений, а я этого терпеть не стану. Эта… развратнейшая личность, этот нахал Розенталь…
Александра Павловна. Опять?
Татаринов (останавливаясь). Вы знаете эту собаку в саду, приблудная какая-то, все её знают, вертится постоянно? (Мрачно.) Жучкой её зовут.
Александра Павловна. Не знаю.
Татаринов. А, Господи, её все знают. Но только черт её знает, откуда она. И вот сегодня вертится она вокруг нашего стола, а Розенталь говорит шёпотом Федору Ивановичу: «посмотри, как нынче Татаринов мрачен». Ну, а я, знаете, нездоров, и мне даже приятно показалось, что такой негодяй тоже имеет человеческое сердце. И что же? «Это оттого, говорит, Татаринов так мрачен, что не знает верно, кто Жучкин отец, и не может назвать по отчеству». А?
Обе женщины смеются.
Татаринов (горько). Смешно? И вот такое кабацкое остроумие всегда будет иметь успех, а то, что я не подаю ему руки, то, что я член совета сословия присяжных поверенных…
Анфиса (примирительно). Да оставьте, голубчик, да охота же вам! Болтун, говорит глупости, а, в сущности говоря, — очень безобидный и даже хороший человек.
Татаринов. Я буду жаловаться на него в совет.
Александра Павловна. Ну и жалуйтесь. Пусть ему зададут хорошенько. Ну, а что Федя?
Татаринов. Там эта Беренс…
Обе женщины. Что?? Беренс?
Татаринов. Успокойтесь, все обошлось прекрасно. Я как раз и рассказать хотел, что совсем наоборот. Можно говорить? Впрочем, вы обе…
Александра Павловна. Да, обе. Говорите.
Татаринов. Ну вот, сидим мы это за столиком тут, и Нина Павловна с нами была, и вдруг эта Беренс подходит к нам прямо к столику, — вы представляете себе эту дерзость? — колышет этак шляпой и говорит: «Федор Иванович, я случайно осталась одна, не можете ли вы проводить меня до дому?» Нина Павловна даже побледнела, а я…
Александра Павловна. Да ну, скорей же говорите.
Татаринов (торжественно). И Федор Иванович взял её за руку, вот так, и просто отвёл от стола, как ребёнка или как собаку, и сказал ей только два каких-то слова, и она ушла одна, как пришла. Но если бы видели, как она уходила.
Александра Павловна (смеётся). Я представляю!
Анфиса (мрачно). Мне её жаль.
Александра Павловна (с негодованием). Её-то? Ты совсем… порешилась, Анфиса.
Татаринов. Скажу по правде, и мне её жаль стало — уж очень гордо она пришла и уж очень… жалко она ушла. И хотя Федор Иванович был вполне вежлив…
За окном тревожные голоса.
Ниночка (в окно). Саша, ты здесь? Саша!.. Саша, ты знаешь, Померанцев застрелился.
Александра Павловна (хватаясь за грудь). Ах, какой ещё Померанцев?
Петя. Мой товарищ, гимназист. Он под Новый год у вас был. Прямо в сердце.
Татаринов. Да когда же это? Не больше часу, как я ушёл из саду.
Ниночка. Вы только что ушли, прибегает Петя и говорит…
Александра Павловна. Зайдите, Петя, расскажите.
Петя. Не могу, Александра Павловна. Мы, гимназисты, решили дежурить около него ночь.
Анфиса. Петя, это он от любви?
Петя (поучительно). Разве только любовь и есть на Анфиса Павловна? Есть и другие проклятые вопросы.
Ниночка. Он любви не признавал.
Анфиса. Цветов ему хороших насобирайте. Цветов…
Ниночка (плачет). Мы и то все розы в саду обломали. И дядя Федя с нами ломал.
Александра Павловна. Какое мальчишество! А где же Федя сейчас?
Петя. Он к полицеймейстеру поехал.
Ниночка. Он велел мне около больницы его подождать. Я так только на минутку прибежала сказать. Мы сейчас с ним приедем.
Анфиса (уходящим). Цветов ему насбирайте.
Татаринов (морщась). Какая неприятность! И что делается с этой молодёжью, экзамен он, не выдержал?
Александра Павловна. А у меня сегодня точно предчувствие какое-то…
Анфиса горько плачет.
Татаринов. Что с вами, Анфиса Павловна? Да успокойтесь же вы.
Александра Павловна (недовольно). Что ещё за комедия, Анфиса?
Анфиса. Хорошо умереть молодым… (Плачет.) Александра Павловна (всхлипывает). Ну, вот ты и меня расстроила. Уж я так берегусь, чтобы не волноваться, а ты…
Анфиса. Ну, ничего, ничего. Так вспомнилось. (Улыбается сквозь слезы.) Смешной мальчик. Любви не признавал, проклятые вопросы… Хорошо умереть молодым!
Татаринов. Да вот ещё что! Очень важно! Я только что хотел рассказать, как пришли они и помешали. Дело касается Федора Ивановича и, боюсь, очень серьёзно. Дело в том…
Александра Павловна. Ну, что же ещё, Господи? Разве уж мало того, что есть?
Татаринов. Когда мы с Фёдором Ивановичем проходили по террасе, нам встретился Ставровский. И хотя с того случая на суде они с Федей, так сказать, незнакомы и руки друг другу не подают, Федор просто из вежливости поклонился ему. И Ставровский не ответил. Может быть, не видел — не знаю. Но только Федор отвёл меня в угол и говорит мне спокойно, но сам белый, как бумага. И да на «вы». «Передайте, говорит, Ставровскому, что если в следующий раз он не ответит на мой поклон, — а я и в следующий раз ему поклонюсь, — то мы будем драться, или просто убью его, как собаку». Только вы, ради Бога, не передавайте Федору, что я рассказал.
Александра Павловна (растерянно). Как же теперь?
Татаринов. Не знаю. Я, конечно, приму все меры для того, чтобы уговорить Ставровского, но за успех не ручаюсь: он ужасно самолюбивый и, наверно, станет на дыбы. Главное, вы постарайтесь повлиять на Федора Ивановича. Вы, Анфиса Павловна, имеете на него такое большое влияние…
Александра Павловна. Да, Анфиса, пожалуйста. Я умоляю тебя!
Анфиса. Я не знаю… Конечно, я постараюсь. Успокойся, Сашечка!..
Хочет погладить её по плечу, но та явно уклоняется.
Татаринов. Ну, надо бы идти. Посидел бы ещё, да так меня расстроили все эти истории, что едва на ногах держусь. Прощайте. (Из передней.) А бабушка-то ещё не спит? Как шёл, огонь у неё видел.
Александра Павловна. Не спит. Она у нас как сова — всю ночь глаза раскрыты.
Татаринов. Прощайте.
Александра Павловна. Прощайте… Ну, и я пойду спать, тоже едва на ногах держусь. А ты ещё не ляжешь?
Анфиса. Нет, подожду.
Александра Павловна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11