Вообще ни звука. Может, бывший дружок ее прикончил? Или она все-таки купила «вольво» и кувыркнулась на нем под откос?
Студенты, изучающие низшие формы жизни, заметят, что даже планарию, то бишь ресничному червю, свойственно извлекать уроки из неприятных ситуаций. Уже тогда мне не были в диковинку порочные связи с женщинами сомнительного поведения (очень немногочисленные, поверьте). Но гомо сапиенс, срамясь перед ничтожными ресничными червями и даже жалкими парамециями, снова и снова повторяет свои ошибки. Чем очень легко объяснить поступки Никсона. И чем очень легко объяснить мою непроходимую тупость в этой истории с Валери. Понадобилось растянуть клубок заговора буквально в прямую нитку, чтобы в мои рыхлые мозги проник свет.
Тринадцатого мая мне предстояло вместе с Рэем Брэдбери выступить на фестивале «Артазия Артс» в Вентуре. И вот наступила эта суббота, следующая после расставания с Валери. Мы с Рэем договорились ехать в Вентуру вместе, и хоть я в некотором роде реалист, то есть не считаю автомобиль эталоном красоты и чувственности, а потому даже свой «Камаро» шестьдесят седьмого года с цифрой 148 000 на счетчике миль ни разу не подвергал водным процедурам, почему-то мне взбрело на ум, что такого корифея и волшебника, как Рэй Брэдбери, негоже везти к поклонникам на говновозе. И я попросил Джима взять мой бумажник с кредитными карточками и сгонять на тачке туда, где ее слегка умоют. Меня по-прежнему держала у пишущей машинки якорная цепь, иначе бы я съездил сам.
Джим наведался в автомойку, пригнал машину назад и положил бумажник туда, где он чаще всего обретался, то есть в стенную нишу. За всю ту неделю бумажник ни разу не отлучался из моих владений, если не считать этой поездки.
На следующий день, в субботу, пришел Рэй, и мы двинули в Вентуру. Там, как полагается, расписались в книге почетных гостей и пошли перекусить. В ресторане я открыл бумажник (в первый раз за неделю) и вдруг заметил, что за некоторыми целлулоидными окошками, где обычно лежали кредитные карточки, подозрительно пусто.
Выдержав приступ ужаса, я заставил себя сосредоточиться, поискал под столом, прогулялся до машины, сунул нос в «бардачок», где всегда возил бумажник, заглянул под сиденья… и сразу позвонил Джиму в Лос-Анджелес, чтобы сообщить приятную новость: меня обчистили.
Поскольку за всю неделю бумажник покинул дом одинединственный раз, напрашивался закономерный вывод: карточкам приделали ноги на автомойке. Видите, сколько времени понадобилось планарию Эллисону, чтобы почуять аромат собственной подгорающей задницы?
Я позвонил в «Безопасность Кредитных Карточек» (заведение, где интересуются украденными и потерянными кредитками) и сообщил номера своих пропаж (для таких вещей у меня специальная записная книжка). Я попросил немедленно разослать куда надо телеграммы и снять меня с крючка. Есть закон, согласно которому по одной карточке нельзя залезть в долг больше чем на пятьдесят баксов, но ведь украли целых пять: «Картбланш», «БанкАмерикард», «Америкэн Экспресс», «Стандард Шеврон Ойл» и «Херц» — в аккурат на двести пятьдесят долларов. Благодаря «Безопасности» срок их действия основательно сократился.
Рассудив а-ля Ниро Вульф, что вор — тот самый паршивец, который выметал из машины мусор, я позвонил в Отдел уголовного розыска Западного управления полиции Лос-Анджелеса, в чьем ведении находилось предполагаемое место преступления, и натравил легавых на след злоумышленника. Затем позвонил владельцам автомойки и попытался добиться, чтобы они связались со следователем, ведущим мое дело. Я им посоветовал проверить ребят, которые в ту пятницу работали в машинах, и особо приглядеться к тем, кто не слишком горит на работе.
Из меня бы вышел классный детектив… если бы не два пустяковых изъяна: полнейшая тупость и абсолютнейшая интуитивная слепота.
Все вы поняли, что случилось.
А я — нет! Я только через пять дней дошурупил, когда ответил на звонок из Пасадены, из «БанкАмерикард». Звонивший интересовался, подтверждаю ли я покупку большого букета цветов и доставку оного к миссис Эллисон в Сакраменто, в Калифорнийский медицинский центр. Я заверил неведомого собеседника, что миссис Эллисон не существует в природе, потому как я холост. Единственная миссис Эллисон — моя матушка, но она живет в Майами-Бич.
Разумеется, за цветы расплачивались моей кредитной карточкой.
И тут меня будто током ударило!
На следующий день Управление медицинской помощи Сакраменто прислало счет на сорок три доллара за транспортировку некоего пациента из гостиницы «Холидей» в Медицинский центр. Это событие имело место тринадцатого мая, пациента звали Эллисон Харлан, и он сообщил эскулапам мой адрес.
Затем пулеметной очередью ударили сообщения из «БанкАмерикард» о покупке дорогих туалетных принадлежностей, верхней мужской и спортивной женской одежды, фенов и прочая, и прочая… По сему поводу давайте ненадолго отвлечемся и сольемся в генделевской оратории «О, какой же ты тупица!»
Слабо заново пережить тот момент, когда вас в последний раз накололи? Ощущение такое, будто желудок — это лифт, сорвавшийся с троса, и навстречу ему мчится дно шахты. По всему телу этакий специфический зуд, сравнимый разве что с отходняком после всенощного злоупотребления обжигающе горячим крепким кофе и средствами от сна. В глаза точно песку сыпанули, кулаки сами по себе сжимаются и разжимаются, усталость — не передать, и вообще хочется сесть на самолет и… Куда? Туда! Куда не ходят поезда! Одно дело, когда тебя обворовывают, и совсем другое — когда вот так ласково берут и надувают. Ладно, ладно, не спорю, это все нюни засохшего самолюбия да увечной мужской гордости. Но будь я проклят!..
Я подобрал сопли и залез в шкуру Сэма Спэйда, частного сыщика. Первым делом звякнул в Медицинский центр Сакраменто и осведомился, нет ли в списке пациентов Валери Б. Таковой не оказалось. Тогда я поинтересовался насчет миссис Харлан Эллисон.
И угодил в яблочко.
Затем я связался с Отделом безопасности шерифского департамента Сакраменто, под чьей опекой находился Медицинский центр: поговорил с дежурным офицером, выложил ему все как на духу и попросил связаться с офицером Каралекисом из Отдела уголовного розыска Западного управления полиции Лос-Анджелеса,, а еще-с Деннисом Теддером из пасаденского «БанкАмерикард». Я им сообщил (а позже и секретарю-администратору Медицинского центра) о том, что стал жертвой мошенничества и что не намерен оплачивать какие бы то ни было расходы жулика, именующего себя «Эллисоном Харланом», «Харланом Эллисоном» или «миссис Харлан Эллисон». Оба достопочтенных гражданина заверили меня, что немедленно приступят к расследованию.
Потом я позвонил Валери. Она лежала в ортопедическом отделении. Ей помогли дойти до телефона. Она, конечно, ответила — ведь о ее местонахождении знал (как ей мнилось) только один человек. Тот, кто прислал цветы.
Что, друзья мои, помаленьку начинаете просекать? Да, я тоже не сразу допер. А ведь я тупее любого из вас.
Было двадцать третье мая, целых десять дней прошло после того, как «скорая» перевезла Валери из гостиницы «Холидей» в Медицинский центр.
— Алло?
— Валери?
Пауза. Ожидание. Компьютер гудит от перегрузки.
— Да.
— Харлан.
Молчание.
— Ну и как там, в Сан-Франциско?
— Как ты меня нашел?
— Неважно. Уловил спиритуальные флюиды. Тебе надо знать только одно: я тебя нашел, и больше ты нигде от меня не спрячешься.
— Чего ты хочешь?
— Карточки и сотню баксов, на которую ты нагрела Джима.
— У меня их нет.
— Чего именно?
— Ничего.
— Карточки у твоего дружка.
— Он свалил. А куда — не знаю.
— Принцесса, не пудри мне мозги! Когда меня надувают один раз, я становлюсь философом. Когда два раза — извергом.
— Я кладу трубку. Мне плохо.
— Через несколько минут будет еще хуже. К тебе пожалуют с визитом из шерифского департамента Сакраменто. Молчание.
— Чего ты хочешь?
— Я уже сказал, чего хочу. А еще хочу, чтобы ты не тянула кота за хвост. Джим слишком беден, чтобы его кидать на сотню баксов. Ему не пережить такой потери. Остальное я мог бы простить — но не прощу. Я хочу, чтобы ты все вернула.
И немедленно.
— Пока я здесь, никак не получится.
— Тогда через десять минут окажешься в лапах полиции.
Так что уж изволь расстараться.
— Черт, да ты просто тухлый сукин сын! Ну что ты ко мне прицепился?!
Бывают в жизни моменты, когда ты глядишь, как под волнами гибнут твои обожаемые атлантиды, и покоряешься судьбе. Бывают в жизни моменты, когда ты не можешь заплатить по счетам и не видишь выхода, кроме как спустить с цепи дьявола. Бывают в жизни моменты, когда ты каменеешь сердцем и говоришь себе: да гори она синим пламенем, дарохранительница, со всеми святыми иконами и долбаным храмом!
— Валери, я единственный человек, который может упечь тебя в кутузку. Вздумаешь юлить — зенки выколупну и сожру, и да поможет мне Господь!
На другом конце линии — безмолвие.
— Дай подумать минутку, — говорит она чуть позже. Очень уж неожиданно…
Какая, по-вашему, картинка мигом рисуется в моем воображении? Лабиринт, а в нем крыса тычется носом во все щели.
— Конечно-конечно. Минута — твоя. Я подожду.
Пока она думала, я не терял времени и пытался воссоздать из кусочков то, что происходило «за кадром» и во что я так упорно отказывался поверить. Да, мне было просто необходимо схлопотать под занавес в морду — услышать ее голос по телефону. Чтобы убедиться в своей неизлечимой тупости. Но теперь я очухался от зуботычины и начал соображать, что к чему.
Все факты были налицо… Только кое-кто боялся узнать, какой он все-таки лох, и до самого конца ухитрялся их не замечать. Со своим дружком она встретилась или в аэропорту Бербанка, или он прилетел к ней в Сакраменто из Сан-Франциско. В полицейском рапорте, составленном сразу после того, как парень купил цветы и послал их «миссис Эллисон», фигурировал «смуглый, коренастый молодой человек», а воспоминания матери Валери дополняли этот портрет следующим штрихом: «какой-то латинчик, может, кубинец». В гостинице «Холидей» они жили вместе, и там с Валери что-то приключилось. Что-то достаточно серьезное для вмешательства «скорой помощи» и госпитализации в Медицинском центре, а также для трогательной заботы ее дружка, прикарманившего мои кредитные карточки.
И вот я держу над ее головой (как мне кажется) дамоклов меч полиции.
— Пока я здесь, ничего не получится, — сказала Валери наконец.
— Тебе оттуда не слинять. — На этот счет я не испытывал сомнений.
— Тогда и денег не раздобыть.
— А коли так, полезай на шконку. Я обвинения не сниму.
— Слушай, зачем тебе это, а?
— Затем, что я тухлый сукин сын, вот зачем.
Мы еще немного посюсюкали в том же духе, и она бросила трубку. Я повернулся к Джиму Сазерленду.
— Может, мне придется слетать в Сакраменто. Похоже, все будет в порядке, но у меня нехорошие предчувствия насчет раздолбаев из «БанкАмерикард» и полиции. Ну а еще… хотелось бы поглядеть ей в лицо.
Я имел в виду, что хотел бы узреть на ее смазливой мордашке клеймо двуличности. Я имел в виду, что у меня появился растущий внутрь волос и надо было его выщипнуть. Как типичному мазохисту, мне до зарезу требовалось вышибить клин клином, добровольно подвергнуться мукам, выяснить, как я превратился в такого дремучего лоха, почему готов идти на поводу чуть ли не у первого встречного жулика и отчего, столько всего повидав в жизни, я совершаю глупейшую ошибку, растрачивая эмоции черт знает на что. Меня донимала навязчивая тяга к просветлению, к пониманию людских душ; мне не хотелось чапать вслепую по жизненному пути, спотыкаясь на каждом шагу и считая себя непревзойденным знатоком человеческой сущности, которого никто и никогда не посадит в галошу. Валери обвела меня вокруг пальца, да так ловко, что, даже все поняв, я не поверил! Вернее, какая-то придурковатая частичка моего разума во время беседы по телефону нашептывала мне, что ее волнение и уступчивость не притворны.
Вот так мы и увековечиваем в бронзе собственный идиотизм.
Через пятнадцать минут она мне позвонила и спросила более решительным тоном:
— Что ты им рассказал?
— Кому?
— Легавым. Ко мне только что приходил полицейский.
— То же, что и тебе. Сказал, что ты воровка на доверие, живешь под кликухами, что я не собираюсь оплачивать твои расходы и что им лучше подержать тебя за изящную попку, пока судьи не придумают, как с тобой быть.
— Ты и впрямь решил довести до суда?
— Объясни, почему я не должен этого делать.
— Я верну деньги Джиму.
— Это начало.
— Больше ничего не могу.
— Карточки.
— У меня их нет. — И она назвала имя приятеля, который, по ее словам, улетучился вместе с ними. Меня эта новость не слишком опечалила, я уже аннулировал карточки. Звали дружка Ларри Лопес (произносится Лопец; мелочь, а почему-то запомнилась).
— Ладно.
1 2 3
Студенты, изучающие низшие формы жизни, заметят, что даже планарию, то бишь ресничному червю, свойственно извлекать уроки из неприятных ситуаций. Уже тогда мне не были в диковинку порочные связи с женщинами сомнительного поведения (очень немногочисленные, поверьте). Но гомо сапиенс, срамясь перед ничтожными ресничными червями и даже жалкими парамециями, снова и снова повторяет свои ошибки. Чем очень легко объяснить поступки Никсона. И чем очень легко объяснить мою непроходимую тупость в этой истории с Валери. Понадобилось растянуть клубок заговора буквально в прямую нитку, чтобы в мои рыхлые мозги проник свет.
Тринадцатого мая мне предстояло вместе с Рэем Брэдбери выступить на фестивале «Артазия Артс» в Вентуре. И вот наступила эта суббота, следующая после расставания с Валери. Мы с Рэем договорились ехать в Вентуру вместе, и хоть я в некотором роде реалист, то есть не считаю автомобиль эталоном красоты и чувственности, а потому даже свой «Камаро» шестьдесят седьмого года с цифрой 148 000 на счетчике миль ни разу не подвергал водным процедурам, почему-то мне взбрело на ум, что такого корифея и волшебника, как Рэй Брэдбери, негоже везти к поклонникам на говновозе. И я попросил Джима взять мой бумажник с кредитными карточками и сгонять на тачке туда, где ее слегка умоют. Меня по-прежнему держала у пишущей машинки якорная цепь, иначе бы я съездил сам.
Джим наведался в автомойку, пригнал машину назад и положил бумажник туда, где он чаще всего обретался, то есть в стенную нишу. За всю ту неделю бумажник ни разу не отлучался из моих владений, если не считать этой поездки.
На следующий день, в субботу, пришел Рэй, и мы двинули в Вентуру. Там, как полагается, расписались в книге почетных гостей и пошли перекусить. В ресторане я открыл бумажник (в первый раз за неделю) и вдруг заметил, что за некоторыми целлулоидными окошками, где обычно лежали кредитные карточки, подозрительно пусто.
Выдержав приступ ужаса, я заставил себя сосредоточиться, поискал под столом, прогулялся до машины, сунул нос в «бардачок», где всегда возил бумажник, заглянул под сиденья… и сразу позвонил Джиму в Лос-Анджелес, чтобы сообщить приятную новость: меня обчистили.
Поскольку за всю неделю бумажник покинул дом одинединственный раз, напрашивался закономерный вывод: карточкам приделали ноги на автомойке. Видите, сколько времени понадобилось планарию Эллисону, чтобы почуять аромат собственной подгорающей задницы?
Я позвонил в «Безопасность Кредитных Карточек» (заведение, где интересуются украденными и потерянными кредитками) и сообщил номера своих пропаж (для таких вещей у меня специальная записная книжка). Я попросил немедленно разослать куда надо телеграммы и снять меня с крючка. Есть закон, согласно которому по одной карточке нельзя залезть в долг больше чем на пятьдесят баксов, но ведь украли целых пять: «Картбланш», «БанкАмерикард», «Америкэн Экспресс», «Стандард Шеврон Ойл» и «Херц» — в аккурат на двести пятьдесят долларов. Благодаря «Безопасности» срок их действия основательно сократился.
Рассудив а-ля Ниро Вульф, что вор — тот самый паршивец, который выметал из машины мусор, я позвонил в Отдел уголовного розыска Западного управления полиции Лос-Анджелеса, в чьем ведении находилось предполагаемое место преступления, и натравил легавых на след злоумышленника. Затем позвонил владельцам автомойки и попытался добиться, чтобы они связались со следователем, ведущим мое дело. Я им посоветовал проверить ребят, которые в ту пятницу работали в машинах, и особо приглядеться к тем, кто не слишком горит на работе.
Из меня бы вышел классный детектив… если бы не два пустяковых изъяна: полнейшая тупость и абсолютнейшая интуитивная слепота.
Все вы поняли, что случилось.
А я — нет! Я только через пять дней дошурупил, когда ответил на звонок из Пасадены, из «БанкАмерикард». Звонивший интересовался, подтверждаю ли я покупку большого букета цветов и доставку оного к миссис Эллисон в Сакраменто, в Калифорнийский медицинский центр. Я заверил неведомого собеседника, что миссис Эллисон не существует в природе, потому как я холост. Единственная миссис Эллисон — моя матушка, но она живет в Майами-Бич.
Разумеется, за цветы расплачивались моей кредитной карточкой.
И тут меня будто током ударило!
На следующий день Управление медицинской помощи Сакраменто прислало счет на сорок три доллара за транспортировку некоего пациента из гостиницы «Холидей» в Медицинский центр. Это событие имело место тринадцатого мая, пациента звали Эллисон Харлан, и он сообщил эскулапам мой адрес.
Затем пулеметной очередью ударили сообщения из «БанкАмерикард» о покупке дорогих туалетных принадлежностей, верхней мужской и спортивной женской одежды, фенов и прочая, и прочая… По сему поводу давайте ненадолго отвлечемся и сольемся в генделевской оратории «О, какой же ты тупица!»
Слабо заново пережить тот момент, когда вас в последний раз накололи? Ощущение такое, будто желудок — это лифт, сорвавшийся с троса, и навстречу ему мчится дно шахты. По всему телу этакий специфический зуд, сравнимый разве что с отходняком после всенощного злоупотребления обжигающе горячим крепким кофе и средствами от сна. В глаза точно песку сыпанули, кулаки сами по себе сжимаются и разжимаются, усталость — не передать, и вообще хочется сесть на самолет и… Куда? Туда! Куда не ходят поезда! Одно дело, когда тебя обворовывают, и совсем другое — когда вот так ласково берут и надувают. Ладно, ладно, не спорю, это все нюни засохшего самолюбия да увечной мужской гордости. Но будь я проклят!..
Я подобрал сопли и залез в шкуру Сэма Спэйда, частного сыщика. Первым делом звякнул в Медицинский центр Сакраменто и осведомился, нет ли в списке пациентов Валери Б. Таковой не оказалось. Тогда я поинтересовался насчет миссис Харлан Эллисон.
И угодил в яблочко.
Затем я связался с Отделом безопасности шерифского департамента Сакраменто, под чьей опекой находился Медицинский центр: поговорил с дежурным офицером, выложил ему все как на духу и попросил связаться с офицером Каралекисом из Отдела уголовного розыска Западного управления полиции Лос-Анджелеса,, а еще-с Деннисом Теддером из пасаденского «БанкАмерикард». Я им сообщил (а позже и секретарю-администратору Медицинского центра) о том, что стал жертвой мошенничества и что не намерен оплачивать какие бы то ни было расходы жулика, именующего себя «Эллисоном Харланом», «Харланом Эллисоном» или «миссис Харлан Эллисон». Оба достопочтенных гражданина заверили меня, что немедленно приступят к расследованию.
Потом я позвонил Валери. Она лежала в ортопедическом отделении. Ей помогли дойти до телефона. Она, конечно, ответила — ведь о ее местонахождении знал (как ей мнилось) только один человек. Тот, кто прислал цветы.
Что, друзья мои, помаленьку начинаете просекать? Да, я тоже не сразу допер. А ведь я тупее любого из вас.
Было двадцать третье мая, целых десять дней прошло после того, как «скорая» перевезла Валери из гостиницы «Холидей» в Медицинский центр.
— Алло?
— Валери?
Пауза. Ожидание. Компьютер гудит от перегрузки.
— Да.
— Харлан.
Молчание.
— Ну и как там, в Сан-Франциско?
— Как ты меня нашел?
— Неважно. Уловил спиритуальные флюиды. Тебе надо знать только одно: я тебя нашел, и больше ты нигде от меня не спрячешься.
— Чего ты хочешь?
— Карточки и сотню баксов, на которую ты нагрела Джима.
— У меня их нет.
— Чего именно?
— Ничего.
— Карточки у твоего дружка.
— Он свалил. А куда — не знаю.
— Принцесса, не пудри мне мозги! Когда меня надувают один раз, я становлюсь философом. Когда два раза — извергом.
— Я кладу трубку. Мне плохо.
— Через несколько минут будет еще хуже. К тебе пожалуют с визитом из шерифского департамента Сакраменто. Молчание.
— Чего ты хочешь?
— Я уже сказал, чего хочу. А еще хочу, чтобы ты не тянула кота за хвост. Джим слишком беден, чтобы его кидать на сотню баксов. Ему не пережить такой потери. Остальное я мог бы простить — но не прощу. Я хочу, чтобы ты все вернула.
И немедленно.
— Пока я здесь, никак не получится.
— Тогда через десять минут окажешься в лапах полиции.
Так что уж изволь расстараться.
— Черт, да ты просто тухлый сукин сын! Ну что ты ко мне прицепился?!
Бывают в жизни моменты, когда ты глядишь, как под волнами гибнут твои обожаемые атлантиды, и покоряешься судьбе. Бывают в жизни моменты, когда ты не можешь заплатить по счетам и не видишь выхода, кроме как спустить с цепи дьявола. Бывают в жизни моменты, когда ты каменеешь сердцем и говоришь себе: да гори она синим пламенем, дарохранительница, со всеми святыми иконами и долбаным храмом!
— Валери, я единственный человек, который может упечь тебя в кутузку. Вздумаешь юлить — зенки выколупну и сожру, и да поможет мне Господь!
На другом конце линии — безмолвие.
— Дай подумать минутку, — говорит она чуть позже. Очень уж неожиданно…
Какая, по-вашему, картинка мигом рисуется в моем воображении? Лабиринт, а в нем крыса тычется носом во все щели.
— Конечно-конечно. Минута — твоя. Я подожду.
Пока она думала, я не терял времени и пытался воссоздать из кусочков то, что происходило «за кадром» и во что я так упорно отказывался поверить. Да, мне было просто необходимо схлопотать под занавес в морду — услышать ее голос по телефону. Чтобы убедиться в своей неизлечимой тупости. Но теперь я очухался от зуботычины и начал соображать, что к чему.
Все факты были налицо… Только кое-кто боялся узнать, какой он все-таки лох, и до самого конца ухитрялся их не замечать. Со своим дружком она встретилась или в аэропорту Бербанка, или он прилетел к ней в Сакраменто из Сан-Франциско. В полицейском рапорте, составленном сразу после того, как парень купил цветы и послал их «миссис Эллисон», фигурировал «смуглый, коренастый молодой человек», а воспоминания матери Валери дополняли этот портрет следующим штрихом: «какой-то латинчик, может, кубинец». В гостинице «Холидей» они жили вместе, и там с Валери что-то приключилось. Что-то достаточно серьезное для вмешательства «скорой помощи» и госпитализации в Медицинском центре, а также для трогательной заботы ее дружка, прикарманившего мои кредитные карточки.
И вот я держу над ее головой (как мне кажется) дамоклов меч полиции.
— Пока я здесь, ничего не получится, — сказала Валери наконец.
— Тебе оттуда не слинять. — На этот счет я не испытывал сомнений.
— Тогда и денег не раздобыть.
— А коли так, полезай на шконку. Я обвинения не сниму.
— Слушай, зачем тебе это, а?
— Затем, что я тухлый сукин сын, вот зачем.
Мы еще немного посюсюкали в том же духе, и она бросила трубку. Я повернулся к Джиму Сазерленду.
— Может, мне придется слетать в Сакраменто. Похоже, все будет в порядке, но у меня нехорошие предчувствия насчет раздолбаев из «БанкАмерикард» и полиции. Ну а еще… хотелось бы поглядеть ей в лицо.
Я имел в виду, что хотел бы узреть на ее смазливой мордашке клеймо двуличности. Я имел в виду, что у меня появился растущий внутрь волос и надо было его выщипнуть. Как типичному мазохисту, мне до зарезу требовалось вышибить клин клином, добровольно подвергнуться мукам, выяснить, как я превратился в такого дремучего лоха, почему готов идти на поводу чуть ли не у первого встречного жулика и отчего, столько всего повидав в жизни, я совершаю глупейшую ошибку, растрачивая эмоции черт знает на что. Меня донимала навязчивая тяга к просветлению, к пониманию людских душ; мне не хотелось чапать вслепую по жизненному пути, спотыкаясь на каждом шагу и считая себя непревзойденным знатоком человеческой сущности, которого никто и никогда не посадит в галошу. Валери обвела меня вокруг пальца, да так ловко, что, даже все поняв, я не поверил! Вернее, какая-то придурковатая частичка моего разума во время беседы по телефону нашептывала мне, что ее волнение и уступчивость не притворны.
Вот так мы и увековечиваем в бронзе собственный идиотизм.
Через пятнадцать минут она мне позвонила и спросила более решительным тоном:
— Что ты им рассказал?
— Кому?
— Легавым. Ко мне только что приходил полицейский.
— То же, что и тебе. Сказал, что ты воровка на доверие, живешь под кликухами, что я не собираюсь оплачивать твои расходы и что им лучше подержать тебя за изящную попку, пока судьи не придумают, как с тобой быть.
— Ты и впрямь решил довести до суда?
— Объясни, почему я не должен этого делать.
— Я верну деньги Джиму.
— Это начало.
— Больше ничего не могу.
— Карточки.
— У меня их нет. — И она назвала имя приятеля, который, по ее словам, улетучился вместе с ними. Меня эта новость не слишком опечалила, я уже аннулировал карточки. Звали дружка Ларри Лопес (произносится Лопец; мелочь, а почему-то запомнилась).
— Ладно.
1 2 3