А так - никакой разницы. Да, но что же тогда получается? Технику и сравнить нельзя, а отношение к ней... Хотя с какой стати тут чему-то меняться? Назначение машины осталось прежним, функция двигателя все та же, ну и...
"Вот тебе! - с удовлетворением подумал Кошечкин. - Тоже мне, "философия имени", онтология, или как ее там, высасывания проблемы из пальца!"
Он покосился на свое повисшее в экранной тусклости отражение. Смазанные черты лица, мягкое закругление щек, уступчивый подбородок - все знакомое, трижды привычное, как этот пульт, как все вокруг хозяйство. Нет, не механику высаживаться на чужие планеты, не ему грудью встречать диковинные опасности, не ему надеяться на восторженный шепот: "Вот он идет, герой Сириуса, знаменитый Кошечкин!" Да, не звучит, вернее, смешно звучит. К тому же суета сует. И что бы все эти Прометеевы делали без таких, как он? Носом бы в грязь шмякались на каждом шагу, существуй они в действительности. Космос, однако, не то место, где можно распускать павлиний хвост, здесь трудятся люди, которые терпеть не могут нештатных ситуаций. А посему продолжим осмотр.
Рутина, конечно, отработал так смену - и в спячку. Вот если бы капитану вдруг потребовался какой-нибудь сверхфорсаж, или метеоритная атака вывела из строя, скажем, инвентор, тогда да, тогда шевелись и кумекай, тогда все вокруг, фигурально говоря, на тебя молится, а сам ты творец и кудесник, товарищ Икаров-Кошечкин, по отчеству Прометеевич...
И ведь бывали подобные случаи, бывали, хотя все ухищрения человеческого ума сводятся как раз к тому, чтобы таких случаев не было, а была самая обычная полетная рутина.
Да-а, вот здесь что-то многовато оспинок-повреждений, сейчас мы это подлечим, сейчас подлечим...
Кошечкин, не поворачиваясь, вызвал кибермозг и выразил недоумение, почему тот сам не побеспокоился увеличить число ремонтников на таком-то участке асинхронного вакуум-инвентора и почему о такой мелочи должен заботиться человек.
Последовал немедленный ответ, что нужное в данной ситуации число ремонтников было задействовано, как только э этом возникла необходимость.
- Когда? - спросил Кошечкин и, получив ответ, покивал. - Отлично, тогда мы вскоре должны увидеть результат.
Он продолжил осмотр. Аквамариновая проекция, жемчужно-серая, голубая, как земное небо; блок, блинк-оператор, еще блок, еще; нагоняя сон, вверху шевелятся ритмичные сполохи "северного сияния", снова блинк-оператор, тихо все, как в гробу, музыку что ли включить... И пора вернуться к инвентору, проверить, что там и как.
Экран послушно замерцал опаловым светом, в толще которого, казалось, моросил нескончаемый дождь, но так лишь казалось, поскольку оливковые капельки этого дождя в действительности были ансамблем преобразователей, которые чуть подрагивали при работе инвентора. Реденькая россыпь пятнышек тем не менее алела во всем пространстве, едва ли не каждая сотая "капелька" несла на себе эту недозволенную отметку.
Хватило одного взгляда, чтобы убедиться, что они умножились, но Кошечкин впервые не поверил своим глазам и поспешно включил блинк-оператор. Да, все так и было: некоторые повреждения ремонтники устранили, зато возникли новые и в куда большем числе. Но как же, ведь там усиленный наряд!
Это могло означать только одно. Инвентор не выдерживал рабочего режима, его элементы один за другим выходили из строя, и ремонтники не успевали их заменять. Правда, на ходе корабля это никак не отражалось и долго еще не могло отразиться, поскольку расчетное движение не требовало всей мощности инвентора, да и запас надежности в столь ответственном блоке велик. Тем не менее это никуда не годилось. Скрытый заводской брак, не иначе! "Ну, наливаясь яростью, подумал Кошечкин, - дам же я этим кое-какерам... К высшей мере, к высшей мере! До позора доведу, любимая девушка от них откажется, родная мать отшатнется..."
Руки тем временем сами: делали свое дело, отдавая резерву приказ выделить дополнительный наряд ремонтников. Так и только так! Переключить инвентор всегда успеется, благо их все-таки два, а на такой тяге нужен один; надо сперва все просмотреть в рабочем режиме: достаточно ли новой партии ремонтников, обратится ли процесс разрушения вспять или придется подбросить еще работников, что опасно, резерв велик, но небесконечен и может потребоваться для других целей; надеюсь, все и так обойдется, должно обойтись, хотя то еще удовольствие - всю дорогу чинить инвентор; да ничего, только бы малютки справились, давайте же, ребятишечки, жмите, микробчики, жмите!
Похоже, они поднажали, число зловещих крапинок стало убывать. Однако медленней, чем того хотелось бы. Кошечкин взмок, даже мускулы заболели. Эх, гаечным ключом бы поорудовать! Или вселиться в машину, пронизав ее волей, побороть всю дрянь, как он сам только что пришиб свои вирусы. Увы, ни то, ни другое невозможно, а потому лучше пока пойти пообедать, дать отдых заслезившимся глазам. Кошечкин с усилием выдрал себя из кресла и, внутренне сопротивляясь разумному решению, с оглядкой двинулся к выходу, словно отец, оставляющий ребенка наедине с болезнью. Ничего, ничего, подстегнул он себя; все не так скоро, машине я сейчас не нужен, да и вообще...
Снова, как и утром, он опоздал; дообедывал лишь один человек, на этот раз капитан Торосов, наглухо погруженный в какие-то свои заботы.
"Знал бы ты, какой я пожарчик заливаю! - с мрачным удовлетворением подумал Кошечкин, дуя на обжигающий суп. - Но это уж моя забота, вот наведу порядок, тогда узнаешь..."
Хорошо, что некому было заводить разговоры, не до них было сейчас. Кошечкин заставил себя все спокойно доесть, но вниз ноги понесли его почти бегом. С той же поспешностью он включил развертку. Ну?..
От обвального толчка сердца охолодели ноги. Алых крапинок стало больше! Это было так дико и неожиданно, что внутри Кошечкина все ухнуло в душную пропасть страха, который, оказывается, жил в нем с тех пор, когда корабельный двигатель чуть не пошел вразнос, а он, юный и самоуверенный тогда практикант, застыл в обморочном оцепенении. А ведь сейчас-то еще ничего не случилось, ровным счетом ничего. Надо лишь задействовать второй инвентор, ну да, в отключенный дослать ремонтников, которые мигом наведут порядок, уж это аксиома, коль скоро нагрузка снята и там больше нечему будет ломаться...
Руки все сами проделали с таким мастерством, что переключение не отозвалось даже мимолетным сбоем хода. Вот вам) Кошечкин перевел дух. Все сделано, как надо, исход предрешен с математической неизбежностью. Откуда же цепенящий страх, почему обмякло тело? Неужели все это память о том давнем мгновении, когда покорная тебе сила вдруг рванулась из повиновения? Иные на этом ломались и более уже не годились в механики. Движением ладони Кошечкин согнал с лица пот. Как грозно ревет двигатель, как вкрадчив его гул здесь, в пультовой! Еще бы, ведь там, за переборками, ежемгновенно взрывающаяся звезда, крохотный, прирученный людьми пульсар... И он будет работать, Кошечкин вам не кто-нибудь!
Оставалось дожидаться результата, но даже секунда безделья была невыносима, и Кошечкин, убрав алеющую крапинками развертку, на которой "дождь" замер и потемнел, тотчас заменил ее проекцией второго инвентора, благо такая проверка все равно требовалась. Мозг не сразу понял, в чем дело, когда перед глазами предстала та же, что и минуту назад, картина: моросящая, с красноватыми точками муть. Показалось, что это ошибка, пальцы было дернулись к переключателям, чтобы повторить сделанное движение, исправить его, но тут Кошечкин осознал, что видит именно второй инвентор. Второй, а не первый! И он разрушается, как и предыдущий, хотя крапинок там и поменьше.
На этот раз сердце не ухнуло, не зашлось в обморочном страхе, так велика была оторопь, с которой разум воспринял непостижимую истину. Это не брак, сразу с двумя инвенторами такого произойти заведомо не могло. Но тогда почему?!
Бессмысленно, в слепой надежде Кошечкин трижды переключил развертку с объекта на объект, в мозгу, вспыхивая, мелькали десятки вариантов, и рассудок так же лихорадочно браковал все. Шальным зигзагом сознание прочертила вовсе дурацкая мысль: Прометеева бы сюда! Наконец Кошечкин зачем-то встал и, стоя на негнущихся ногах, вызвал Торосова, видя и не видя на диске связи, как тот на полуслове обрывает разговор с кем-то вроде Басаргина и кивком головы подтверждает принятие вызова.
Войдя и сразу же глянув на экран, Торосов застыл над пультом.
- Докладывайте.
Голос прозвучал уставно, хотя капитан, разумеется, уже кое-что понял. Но не все, далеко не все... Механически четким голосом Кошечкин объяснил ему все.
- ...Остается задействовать весь резерв ремонтников. Но даже если они справятся, то и в этом случае...
- Понятно!
Но и в этом случае он, механик, ничего гарантировать не может. По неподвижному лицу капитана, зыбко меняя его, бежали мерные отсветы "полярного сияния", которое вскоре могло угаснуть, и Кошечкина пронзила внезапная боль сочувствия к человеку, обязанному сейчас, принять окончательное решение. За него, беспомощного, вместо него, невиновного и все-таки виновного этой своей беспомощностью. Плечи Кошечкина поникли.
- Если я правильно понял, - Торосов с хрустом сцепил пальцы, - то и в худшем случае мы успеем лечь на обратный курс?
Кошечкин облизал пересохшие губы.
- Успеем...
- Уже лучше, не люблю изображать из себя "Летучего Голландца"... - к уголкам глаз капитана сбежались морщинки, которых прежде, вроде бы, не было. - И, главное, есть время подумать, не так ли? Тогда давай помечтаем о докторской мантии.
- Мантии?..
- Именно! Раз двигатель эксплуатировался правильно, что для меня несомненно, заводской брак исключен, никакого разрушающего воздействия извне нет, уж я бы знал, то перед нами проблема куда важнее очередной звезды. Согласен? Вот поразмысли, а там и мантия обеспечена, говорят, в Кембридже это одеяние до сих пор в моде. Что на меня так смотришь? Думаешь, у меня поджилки не трясутся?
- У тебя затрясутся, - со слабой улыбкой сказал Кошечкин. - У тебя затрясутся...
Ему захотелось быстрее очутиться за пультом.
- Вот и прекрасно. Запускай для начала свой резерв. Посмотрим, что будет.
- Разрешите прежде один вопрос, - грубо раздалось у них за плечами.
Разом повернувшись, оба с гневным недоумением уставились на невесть откуда взявшегося Басаргина, но на того это не произвело никакого впечатления, он так и остался стоять, стиснув пальцы и подавшись вперед с предельно сосредоточенным выражением лица.
- Ну?.. - невольно сорвалось с губ капитана.
- Пожалуй, вопросов все-таки два. Первый: что делают ремонтники с негодными деталями? Выбрасывают?
- Нет, это неэкономно, - недоуменно ответил Кошечкин. - Цикл замкнут, они используются для других целей, для нас каждый грамм - это...
- Для каких "других"? Точнее. Сами ремонтники, конечно, тоже ломаются и нужны новые; создаются ли они только из вещества погибших или в ход идут еще и бракованные детали?
- Да, если так эффективней. Процесс, видите ли, саморегулирующийся, иной здесь невозможен...
- То есть, следуя заданным критериям эффективного использования любых отходов, какие возникают в машине, самовосстанавливаясь и самосозидаясь, ремонтники потребляют всякий пригодный для этих целей дефектный материал. Похоже на работу антител человеческого организма, вы не находите?
- С той разницей, - хмуро отозвался Кошечкин, - что это машинная, нами созданная и запрограммированная подсистема.
- Которая, раз ее создали люди, может забарахлить и сломаться, но не может посамовольничать? Вот теперь я уже почти убежден, что причина грозящей нам аварии кроется не в машине, а в вашем к ней отношении!
- Поясните, - резко сказал капитан. - И, пожалуйста, покороче.
- Покороче не выйдет, - упрямо наклонил голову Басаргин. - Понимаете, конструкторы обязаны вам дать сверхмощный, высокоэффективный, надежный двигатель, и они его вам дают, используя свои знания, свои методы и, понятно, не обращаясь ко всякой посторонней философии вроде теории объект-объектных преобразований или раскрытия метаинтервальной неопределенности. А если и обращаясь, то лишь в связи с давним беспокойством насчет возможности создания машинного, уже неподконтрольного нам интеллекта. Но эволюция никогда не бывает односторонней!
- А-а! - взгляд Кошечкина напрягся. - Уж не считаете ли вы...
- Да! Любая предоставленная самой себе эволюция расщепляется на линию прогрессирующего усложнения и линию регрессирующего упрощения. Так биологическая эволюция породила, с одной стороны, человека, а с другой паразитов человеческого организма вроде гельминтов и вирусов. Так в социуме век за веком возникали всевозможные тунеядцы, которых, сами знаете, трудно оказалось изжить. В техноэволюции до сих пор не наблюдалось ничего подобного единственно потому, что в силу ее простоты и контролируемости мы автоматически отсекали ненужную нам паразитарную ветвь.
1 2 3