— Неизвестное и должно быть парадоксальным, иначе это общее место.
— Хм… Хочешь, я тоже выдам дикий парадокс?
— Ещё бы!
— Ты заклинаешь явления.
— Как, как? — Лодка под профессором заколыхалась. — Заклинаю? А знаешь, ведь это неглупо! В чем смысл многих табу — не поминай дьявола, не произноси имя злого духа? В убеждении, что слово материализует призраки воображения. Чепуха, конечно, но дыма без огня не бывает. Древние смутно чувствовали в этом какую-то правду, мы сейчас понимаем какую. И заклинаем по-научному. Спасибо за парадокс.
— К вашим услугам, герр…
Темин рванулся, едва не опрокинув лодку. Клевало! Вмиг были забыты все рассуждения по поводу науки, и сама наука, и профессор с его парадоксами — клевало! Энергично, уверенно. Темин подсёк и, трепеща от восторга, выбросил в лодку приличного окуня.
И началось! Брало с налёта, на любого червя, на огрызок червя, на видимость червя. Это было какое-то неистовство. Добро бы попадались только окуни — подошла стая, все ясно. Но попадались и плотва, и подлещик, даже щурёнок повис на крючке.
Они вернулись, когда солнце миновало зенит, а голод свёл желудки. Все же Темин не удержался и, спрыгнув на мелководье, кинулся в погоню за раками, которые, оставляя туманный след взбаламученного ила, спешили укрыться под корягами. Накидав их в ведро, Темин завёл лодку на берег и принялся разжигать костёр.
После обеда оба впали в состояние лёгкой прострации. Все было так хорошо, что лучшего и не желалось. В высоком небе кулисами белели облака, кроны сосен казались тихо плывущими. Прокалённое солнцем тело нежил ветерок. Он перекатывал смолистый запах хвои, тепло нагретой почвы, аромат трав, доносил дыхание озера. Лениво взъерошив кустик черники, который был тут же рядом, Темин сорвал несколько крупных с сизой изморосью ягод и окончательно понял, что жизнь прекрасна.
Поздней они купались, собирали ягоды, опять купались и на зорьке снова ловили рыбу, так удачно, что вернулись только в сумерках.
Затухла алая полоса заката. Костёр, слабо потрескивая, сыпал искрами, которые плавным столбом уходили в небо, что обещало ещё один солнечный, долгий, блаженный день. Искры гасли почти одновременно, редкие одолевали незримую черту смерти, и Темин долгим взглядом следил, как они прочерчивают мрак и одиноко исчезают в нем — сразу, мигом, бесследно, будто и не было дрожащего золотистого полёта. Но на смену им летели новые и также гасли одна за другой. А там, куда они стремились, за мраком спокойно и ровно светили звезды, тоже искры, но неподвижные и даже в лучистой белизне холодные.
— Чудно, — задумчиво проговорил Темин. — Мой взгляд, если вдуматься, пересекается со взглядами тех, кто смотрит в небо с других планет. Должно быть, порой мы смотрим друг другу в глаза…
Он помолчал и добавил:
— Если там есть кому смотреть.
— В том нет никаких сомнений, — зачарованно глядя в костёр, сказал Игин.
— Хотелось бы верить, — вздохнул Темин. — Но так ли это? Те, кто ушёл далеко вперёд, дали бы о себе знать. А они не дают. Не могут, не хотят или их просто нет.
— Или они просто ждут.
— Ждут? Чего?
— Понимания.
— Очередной парадокс?
— Нет, все это весьма тривиально, а потому скорей всего неверно.
— Они что, следят, по-твоему, за мыслями людей, ждут, пока мы, так сказать, созреем для контакта?
— Ну, для начала нас не должен испугать их способ завязывания контакта.
— А я не из пугливых. Хочу контакта с братьями по разуму! Хочу-у!
— Действительно хочешь?
— Что за вопрос? Конечно.
— Даже сейчас, когда нам так хорошо?
Темин беспокойно заёрзал.
— Ну да, а что? Кстати, что ты имеешь в виду, говоря о пугающей технике контакта?
— Я не совсем точно выразился. Просто наилучший способ контакта может нам показаться диким настолько, что мы неправильно его истолкуем. Тогда все сорвётся. Сейчас наша мысль приемлет ничтожное число форм контакта. Ну прилетели, ну послали сигнал… И все почти. А теперь представь себе такую ситуацию. Поднимаюсь я, допустим, на трибуну и проникновенно говорю в микрофон: “Здравствуйте, дорогие братья по разуму, пора объявить, что я вовсе не человек, а киберпришелец, сын пришельца, внук его и правнук, поскольку наш род живёт на Земле ещё с допотопных времён”. Как на такое заявление, по-твоему, отреагируют лучшие умы планеты? Возьмут они меня за белы рученьки — да в сумасшедший дом.
— И будут правы.
— О том и речь. О неподготовленности сознания.
Темин представил профессора в роли киберпришельца, усмехнулся, с деланым возмущением фыркнул:
— Вот ты объяснил свой метод, а все-таки я не могу избавиться от впечатления, что ты разыгрываешь меня, простого и простодушного неуча.
— Клянусь, что нет, хотя лично я — не пришелец!
— Однако твой кибер под маской человека, как хочешь, — бред.
— Почему? — изумлённо всколыхнулся Игин. — Допустим, ты попал в чужой город. Допустим, тебе нужен там человек, адреса которого ты не знаешь. Ты же не станешь бродить по улицам наугад, кричать с площади: “Иван Сидорович, отзовись!”, хотя в деревне такой способ ещё приемлем. Сложной системе присущи сложные и разнообразные связи. Город — сложная система, вселенная тем более. Отсюда следует, что в необозримых безднах пространства и времени никто никого не будет искать наобум. Поиск в пространстве для нас не новость. Но во времени?! Сто миллионов лет назад некая цивилизация вышла в Галактику: как ей установить связь с человечеством, которое, возможно, будет, а возможно, нет, и если будет, то неизвестно когда? Как уловить благоприятный момент столетий и даже десятилетий? Дежурить постоянно? Летать миллионы раз? Чепуха! Вывод: если кто-то когда-то посетил Землю, то его нельзя заподозрить в скудоумном намерении воздвигнуть какую-нибудь там Баальбекскую веранду. К проблеме он подошёл с умом, например, оставил письмо “разуму, до востребования”.
— Фью! — разочарованно присвистнул Темин. — Это идея примитивных фантастических романов — какой-нибудь там памятник на оборотной стороне Луны.
— Нет, это совершенно другое.
— Все равно примитив. Уж лучше киберпришелец в маске. Не существует конверта, который бы сохранил послание. Горы? Они рассыпаются за миллионы лет. Спутники? Время растворяет их, как сахар в кипятке.
— И все же материал, для которого десятки, даже сотни миллионов, лет ничто — существует. Это живое вещество.
Крякнув, Темин уставился на профессора, очки которого пылали розовым отблеском костра.
— Я — пас. — Темин лёг. — Ты побил все рекорды фантазии.
— Да открой же в конце концов глаза! — рявкнул Игин. Сильным ударом палки он выбил из костра сноп искр. — Чем оригинальней идея, тем чаще она в первую минуту воспринимается как глупость, но ты же умный человек! Чем отличается современная латимерия от той, что жила двести миллионов лет назад? Практически ничем. А скорпион, который благополучно существует триста миллионов лет, перенёс все геологические катаклизмы и на наши штучки с загрязнением природы взирает с ленивым благодушием: “Ничего, и не такое бывало — перезимуем”. Вот готовые конверты, куда лишь остаётся вложить письмо.
— Ничего себе — вложить, — смущённо пробормотал Темин. — Между теперешним скорпионом и древним — миллионы трупов. Это вам не эстафета.
— Как раз эстафета, именно эстафета! Передача одних и тех же признаков, генетическая цепь, протянутая сквозь геологические эпохи. Предположим, на Земле побывали пришельцы. Кругом бродят динозавры, разум когда-то будет, надо оставить ему послание. Берут они того же скорпиона и вносят в его генетическую программу такие коррективы, которые превращают его в живого робота. Сменяются миллионы лет, ползают по земле существа, никакие они не пришельцы, только есть у них какие-то непонятные учёным органы. Кстати, такие органы есть у многих древних животных. Разумеется, мы полагаем, что эти загадочные устройства зачем-то нужны, мы даже объясняем их назначение. А если не так? А если это анализаторы, встроенные чужим разумом? А вдруг они предназначены для анализа нашей речи, радиопередач или ещё чего-нибудь? И есть устройство, посредством которого сквозь время до нас дойдёт голос иного разума?
— Ува-у! — взревел Темин. — Хорошо, что этого нет!
— Нет, потому что не может быть никогда?
— Не потому. Сколько тысячелетий прошло, а ни звука.
— И молвил кот человеческим голосом: “Я к вам с приветом от сириусян”. Его — за связь с дьяволом — в костёр.
Темин задумался. Жарко пылали угли костра, и тем гуще, чернее казалась ночь. Темно и тихо было над озером, над лесом, так тихо, что в душу невольно закрадывалась жуть. И так спокойно, что эта капелька жути была приятна, как горечь в табаке. Темин встал и сладко, долго потянулся.
— Развлечения тела и духа, — сказал он, зевая. — Сначала, как велит материализм, тела, а уж потом духа. Очень приятно пофилософствовали. Однако, пожалуй, и спать пора?
Игин кивнул:
— Здравая мысль.
Немного помедлив, он поднялся, залил костёр.
— Точно живое существо убиваешь… — пробормотал он, когда с шипением угас последний уголёк.
Темин в знак согласия наклонил голову.
— Хорошо-то как, — вздохнул Темин, умащиваясь в спальном мешке. — Встанем на зорьке, рыба будет играть, туман над водой — прелесть.
— Уже сплю, — сонно отозвался профессор.
Совсем тихо стало на озере. Спал воздух, дремали сосны, в излучине над болотцем слабо белела полоса тумана, и только в воде мерцало отражение звёзд да в омуте чуть слышно плескалась ночная рыба.
Потом зазвучал Голос:
— Мы изучили ваш разговор, мы долго ждали понимания, к вам обращается разум иного мира, это попытка контакта сквозь время…
Голос, негромкий, отчётливый в тишине, исходил оттуда, где в топком иле вяло копошились раки — существа куда более древние, чем первые поселения человека. Голос прошелестел над озером, взмыл над соснами, проник в палатку, коснулся ушей.
Но не получил ответа, ибо сон на озере после хорошего дня быстр, глубок и безмятежен.

1 2