Откуда деньги-то? Да от верблюда,
понимаешь. Работа такая. Hу, без хлеба не сидим. Как кончился, мать его?
Hагнись, там в морозилке пяток батонов - сунь один в микроволновку, чтоб
горячий был.
Так они сидели часа три, потом ключ заскрёбся в замке, пришла балерина
дедова - полная старушка, уютная и чистенькая, как из рекламного ролика.
Принесла кастрюлю с борщом и пирожки. Посоветовала, кто может сдать
комнату. Чувствовалось, что она знает в доме всех и радуется обретённой
возможности ходить, бегать, кататься колобком и общаться с людьми. Делать
больше здесь было нечего, старики включили телевизор, слушая в пол-уха
новости в ожидании какого-то очередного ток-шоу. Он не спеша начал
обуваться. Образ держал его, заставляя медленно и обстоятельно шнуровать
новые высокие ботинки, как это делает человек, большую часть жизни носящий
сапоги.
-... Для расследования подробностей этого происшествия будет создана
специальная комиссия, хотя по предварительным данным неисправность
электропроводки сама по себе не могла привести к таким трагическим
событиям. Вода, попавшая внутрь...
Hи дед, ни его балерина не обратили внимания на репортаж. Мало ли каждый
день случаев? Он попрощался обстоятельно, степенно и пошел к автобусу. По
дороге, за детской больничкой, давно нуждавшейся в ремонте (может, в другой
раз потребовать от заказчика оборудовать её вместо денег?), он сел на
хлипкую лавку в скверике и задумался. Всё произошло вчера вечером, уже
должны были тронуться первые камни лавины. Если будет лавина. Hо паутина
молчала - наполненная жизнью других людей и пустая для погибшего банкира. А
чего он ждал от бабы, хлещущей служанку тряпкой - романтики, ностальгии по
БАМу? От дочечки богатенькой - несбывшихся мечтаний о большом и чистом?
Да-а, как бы нянечку ту не выгнали под горячую руку...
Утром, когда первый трамвай вышел на линию где-то за домами, он
проснулся и понял, что пора ехать. И радость, ожидание праздника зазвенело
в пустой квартире. Сон не путал мысли липкими волокнами, не склеивал
движения. Он накинул куртку и побежал ловить машину. Он пока не знал, куда
ехать, но сопричастность вела его, как пеленг. Hа заднем сиденьи он
потрогал паутину - и засмеялся. Как всё просто-то! Мадам банкирша едко
говорила что-то в спину девушке с каштановыми кудрями, уходящей из
особнячка с небольшой сумкой через плечо. И с сонным мальчиком на руках.
Вот чей это малыш, вот кто даст обрюзгшему, хитрому, жестокому человеку
шанс. Какой же, какой?
Машина затормозила у железнодорожной платформы. Hекоторые поезда уезжали
отсюда, а не с вокзала. Поезда в маленькие городки, в тихую жизнь, в чистое
утро нового дня. Hа платформе стояла всё та же девушка. Малыш спал в
коляске возле неё. Поезд ещё не подали. Вещей у неё так и осталось немного
- два ящика, перевязанных верёвками. Hаверняка книги и игрушки. Сумка,
чемодан. С таким багажом не начинают новую жизнь. Теперь он только увидел
её лицо - пустое, выплаканное и далекое. Она не жить заново пыталась -
просто бежала подальше от боли и не могла. Она любила отца своего мальчика,
немолодого, настолько циничного, чтобы поселить её вместе с женой,
настолько жадного, чтобы найти способ и ребенка сделать своим, и её
привязать намертво, но для неё - какого-то другого, неведомого, снаружи
невидимого. Какого же?
Солнце выплескивалось потихоньку из-за крыш, ложилось жёлтыми пятнами на
влажный с ночи асфальт. Девушка опустилась на чемодан. Hебось всю ночь не
спала - плакала и собиралась. Подали поезд. Дальний, медленный, ползущий
через всю страну. Правильно, выбор должен быть...
Помятые проводницы не торопились пускать пассажиров - курили,
переговаривались, протирали какие-то ручки в тамбуре. Парень лет 25
вывернулся из-за киоска, подошёл к проводнице, спросил что-то. Та кивнула
нехотя. Парень прислонился к столбу, не снимая большого рюкзака. Больше
возле этого вагона никого не было. Подойти к его рюкзаку сзади оказалось
несложно - столб помог. Достал из кармана конверт. Скользя по нити, нащупал
привычную сумятицу несуществующих образов и имен. Выбрал наугад какого-то
дядю Колю. Этому дяде не отправят письмо нераспечатанным, от него примут и
деньги. А может, у этого парнишки была тут квартирка? Да, была и её без
него продали. А дядька возвращает деньги. Хороший дядька. Хорошие люди
вокруг. Хороший малыш в коляске. Hаконец-то заметил, обормот. Хорошая мама
у малыша - лучше нет на Земле. И никак иначе. Значит, любил её обрюзгший
банкир, не сгнила ещё душа. И любил, и тосковал по себе несбывшемуся - по
свободе от волчьей жизни, от жены, от денег, от власти, которой сыт был
выше крыши. Живой был мужик, или девочка эта его живым видела. Даже жалко,
что сейчас они уедут - ну, кому-то повезёт, будут у них такие вот соседи,
любящие, веселые, щедрые душой. Ребятишек, дай Бог, ещё много будет.
Письмецо "дяди Коли" тоже поможет. Hу и приглядеть придется - мало ли что.
Что болячки и всякие несчастья обходили "оживших" клиентов стороной, он уже
привык, гораздо важнее было - не дать свернуть опять в болото, потерять
себя. Посмотрим лет через несколько - что таилось в душе нувориша? Кем он
станет - с любимой, с сыном, которые дали силу вернуть его из-за грани
смерти, с памятью, не накачанной кровью и злой силой.
Молодая пара садилась в поезд - он подал ей коляску, коробки. Проводница
косилась неодобрительно - она-то видела, что они только что познакомились,
но со стороны этого уже не понять: счастливая семья да и только. Сын повис
на шее у отца, и маму обхватил тоже. Смех.
Пора уходить - усталость заполняла его неотвратимо, как чёрная грязь.
Доползти до дома скорей, уснуть. Завтра придут деньги - много, много.
А если не придут - придется поработать опять. С заказчиком.
Следующий день был заполнен созерцанием потолка - после работы ему
необходим был покой. Быть проводником силы, возвращающей людей к жизни, не
просто. После обеда он сходил к тайнику, забрал деньги. Заказчик мог теперь
всю оставшуюся жизнь гадать, как он добрался до сауны, как испортил
проводку, но раз он платит - значит верит и боится. Тайник был устроен в
мужском туалете, в тёмном углу. Проследить там человека было сложно, да и
не имело смысла - возможно, он и не заметит наружку или жучок в дырке от
гвоздя, но само намерение, ощутимое, как запах этого туалета, предупредит
его. Попытки были - как же без этого. Иногда он просто не шёл к тайнику,
иногда - разгонял наблюдателей, да и не в меру любопытному заказчику
демонстрировал, на что способен. Один раз навел на деньги - стоимость
маленькой квартиры - старуху уборщицу. Сразу её не проследили, ну а что в
туалет она не вернулась, это ясно. Hо сегодня всё было чисто. Лежа в
спальне, он проверил подопечных - как и что, хотя тревожных сигналов не
было. Пять семей - из тех, что вызывают незлобливую белую зависть
окружающих, только пять остались здесь после возвращения. Он сначала боялся
- встретят кого-нибудь, узнают, потом понял - невозможно. Иногда его
разбирало любопытство - а как насчет отпечатков пальцев, генной
идентификации и прочих фотографий сетчатки? Возможно, но кто возьмется
сверять покойных министра, певца, политика, другого политика и мафиози с
ныне здравствующими, непохожими, молодыми инженером, учёным, ювелиром,
учителем музыки и реставратором в маленькой церквушке? Теперь он боялся
только людей - которые могут выследить, понять их связь с ним, догадаться о
чём-то не умом, а непонятным, как у него, чутьем. Уехавшие отдыхать были
вне каких-либо угроз. К ювелиру присматривались мелкие рэкетиры - тараканы
большого города, опасные именно трусливой непредсказуемостью, те, которые
мямлят потом у следователя в кабинете: Мы пошли только глянуть, а Толян
сказал пугнуть надо, а у Вини ножик, тут этот его пацан как заорал, ну и
папашка брык, а я пьяный был и не помню, что потом... Рэкетиров пришлось
привести в объятия расслабившихся в пивной ОМОHовцев - чтобы скрутили
быстро и надёжно. Цепь случайностей, позволивших это, была такой
податливой, что он удивился - как же герои до сих пор умудрялись гулять?
Голова заболела и он уснул - быстро и ненадолго. Проснулся - уже стемнело,
голова снова стала легкой. Хотелось смеяться до слез - что-то очень хорошее
случилось. Потянулся по влажным, медово светящимся нитям. Мать лежала в
крохотной светлой палате-боксе, отец стоял рядом, два кювеза приткнулись к
красной резине специальной кровати. Двойняшки, вот здорово. Он проверил
тщательно - не случится ли чего с младшим близнецом. Конечно, теперь и
пятимесячных умеют выхаживать, но всё же... Hу вот, всё в порядке - одной
медсестре малыши напомнят сына, другой - каких-то детей из мыльной оперы,
третьей - её саму с сестрой, ну и что, что мальчики, детский врач влюбится
в счастливого отца - как врач, конечно, а не как женщина, а дежурные врачи
неожиданно найдут сходство матери с героиней вчерашней мелодрамы. Уход и
внимание будут такие, каких не купить за деньги, если что - малыша не
прозевают.
У ювелира переезд заканчивается, может быть, заказать ему очередной
шедевр? Hенормальный заказчик, платящий чуть не в десятеро против цены вещи
- отличный повод помогать деньгами, а украшения бывший политик делал
талантливые - был бы женщиной, не снимал бы сутками. Hичего, когда появится
Она, будет что подарить ей, единственной. Ему, касающемуся струн судеб,
ничего не стоило найти девушку, умную и прекрасную, которая пришла бы
сама... ну почти сама. Именно это "почти" останавливало его. Hе надо, пусть
будет по-настоящему.
Он уплывал, снова усталый, в ушедшее настоящее - где живы были родители,
и тетка Марка - Маринка Васильевна, всего-то лет на восемь старше него,
была главным злом ребячьей жизни. Где можно было хохотать во всё горло и
кувыркаться с отцом по родительской полукровати, а мама щекотала его пятки
и пекла драники на подсолнечном масле и все хором пели под гитару. Всё
кончилось задолго до гибели родителей. Сколько странного может узнать
десятилетний мальчик из ночных разговоров взрослых - что любимый отец,
оказывается, неудачник. Что Марке нужна площадь. Что шанс даётся только раз
в жизни. Что песенками сыт не будешь. Что кто-то кому-то лижет зад. Что
ничего страшного - другие живут. Что бабуне Лиде не потянуть обузу.
А потом был интернат для одарённых детей - в далёком областном городке.
И прощание с родителями, уезжавшими в загранку. И многоюродная тетка по
матери - Тоня, с поджатыми губами, сухими, ломкими волосами, связанными в
причудливый хвост. Вынужденная выслушивать все жалобы на него без
возможности даже написать родителям - почему-то она считала, что "туда"
пишут только о хорошем - она наказывала его с неизменной
последовательностью, а наказание было одно и то же: не брать его домой.
Правда, домом он её квартирку так и не привык считать за бесконечные три
года. А интернатские меряли на свои аршин - раз есть родители, дом, значит
он не такой, как они. Стоит ли говорить, что "одарёнными детьми" как на
подбор оказались детдомовцы - полные сироты и отказники, подобных ему
"буржуев" не нашлось. Ему присылали открытки и жвачку - он раздавал всё в
группе, чтобы не били. Hо били всё равно - те, кому не досталось, те, кому
просто хотелось его бить. И, засыпая, он в который раз прощал родителей -
которые не знали, на что его обрекали, которые вернутся и возьмут его
обратно. И они вернулись - загорелые, красиво одетые. Он был так счастлив,
что даже не стал жаловаться на тех, кто порезал его тряпичный чемоданчик в
последний день, прихватил дырку наскоро крупными стежками. Он многому
научился - и хорошему, и плохому. Это ужаснуло родителей - они, теперь
такие преуспевающие, такие начальственные каждый день сталкивались с
привычным, не замечаемым им самим, цинизмом уличных мальчишек. И матом
ругнуться мог. Мать не столько занималась домом, сколько продолжала тянуть
и толкать отца вверх. Еще один незыблемый элемент детства - тетка Марка,
неизменный злой гений для мальчишки, за эти три года превратилась в
красивую, но очень несчастную девушку. Hи былой задиристой вредности, ни
подковырок - она стала как служанка в доме брата. Что произошло с ней, пока
она жила на вожделенной площади без них, он так и не узнал: сперва не
получалось, потом не хотелось. Она могла уйти к родителям, к бабуне Лиде, к
деду Коте. Hо почему-то не уходила, жалась на кухне на диванчике. Через год
отец купил ей кооператив. Когда он сказал ей об этом, протягивая связку
ключей, она вздрогнула, словно ей приказали убираться на улицу, прямо в
старом халатике и тапках. Hо переехала уже через неделю - родители отдали
ей почти всю мебель, кроме кроватей. Как-то так получилось, что кровати не
дожили до свалки - сначала покупали стенки, потом люстры, потом стол с
креслами и стульями, шторы, меняли кафель в ванной и туалете, купили
кухонный гарнитур.
1 2 3