- Я достаточно послужил року, чтоб склониться, едва он обозначит свое
явление. Я весь в твоей власти, мастер Вилл с Петушиной Горы, или как там
твое настоящее прозвище.
Я невольно рассмеялся.
- Ну сейчас я тебя задавлю голыми руками. А потом года два буду
скитаться по темным штольням, пока не найду твою голову и не взберусь на
нее в знак преславной победы.
- Это просто. Ты возьмешь меч Этерика в том углу и крест-накрест
взмахнешь им в воздухе. Потом скажешь "Мертв", и я окаменею.
- Освободишься от долгого рабства.
- Шиш цена такой свободе! Я хочу вечно лежать здесь и прозревать мир
вокруг, его прошлые и будущие картины. Я хочу ощущать мое тело, мой хвост,
недвижный, но живой, мой. В молодости я упивался силой, когда я парил над
мирным морем, в нем вздымались высокие волны и тянулись ко мне языками
пены. Одна моя лапа накроет целый приход, мое огненное дыхание способно
испепелить маленькие горы, которые ты видел...
- Кто заточил тебя, мастер Дракон?
- Я не смею сказать... Кончай со мной, скорее, не то я буду малодушно
умолять тебя о пощаде. Не тяни, будь ты проклят, мелкий клоп.
- Видно я проклят как раз, если тут надо мной все издеваются, даже
ты, моя предреченная жертва. Сколько же мне брести еще от выбора к выбору,
где силы взять и веру?
Он со стоном вздохнул.
- О господи! Теперь он будет философствовать до утра!
- Уже ночь?
- Глубокая.
- Ты видишь все отсюда, все сразу?
- Могу, но не все и не сразу, конечно.
- Что будет, если я тебя не убью?
- Вздор.
- А если я взмахну крест-накрест и крикну "Жечь его огнем"?
Я при этом потаенно смерил взглядом размеры необычных ножен.
- Злобный муравей. Ты думаешь, я единожды проникал в тайну моей
смерти? Будь покоен, ошибки нет.
- Попробуй еще раз, но с другого боку. Вдруг я сам не захочу тебя
убивать? Уйду восвояси, по-тихому, и никто никогда не узнает про Этерика,
который отрекался от своего имени?
Дракон ни мысли не проронил в ответ. В пещере стало темнеть. Только
отдельные красные сполохи пробегали все реже по чернеющему фону. Тяжесть
доспехов наваливалась на меня. Я принял целиком голод и усталость,
копившиеся незаметно. Мне не хватало воздуха, спертого толщей времени и
камня, к ногам прильнул холод и последовал выше. В полной темноте я упал
наземь и закричал через смертельную слабость: "Драко-оон!" Он вернулся
очень вовремя, приподнял меня мягким теплым невидимым крылом и озабоченно
подумал:
- Вот новости. Что бы я делал теперь с твоим трупом?
Я блаженствовал.
- Что будет, ты узнал?
- Я не могу понять. Я бессилен. Там какой-то страшный барьер, и
большой. Это мне не по зубам. Никогда так не бывало. Я не хочу. Что ты
наделал. Мне страшно. Я не знаю, что будет. Прошу тебя, исполни свой долг.
Не нарушай цепь Судьбы. Тогда хаос, распадется все.
- И смерти ты более не боишься? А что же цепь Судьбы, что станется с
нею, когда исчерпаются твои записи на тысячу лет вперед?
- Это уже не наше дело. Ты верно сказал, мастер, мы с тобой, ты и я,
лишь рабы провидения, их у него довольно и без нас. Так или иначе, будет,
как решат Вершители Судьбы, и никто им не помеха.
- Никто, кроме жалкого клопа, вроде меня, если я откажусь выполнить
мой долг перед ними. А моя воля свободна, и я не знаю других вершителей,
кроме господа бога моего, и только он меня осудит по делам моим. Ни люди,
ни драконы, ни судьбы страны Мо.
- Вот, вот что пугает. От каких малостей зависит исход событий.
Сколько усилий потом надо извести, чтоб повернуть их по-прежнему. Годами
исправлять одну оплошность.
- Ты хочешь уверить меня, будто способен вмешаться в течение жизни,
повернуть ее так, как тебе вздумается?
- Как я предсказал.
- Вот бред. Пускай ты маг, но ты не вездесущ. Поди сотри круги от
камня, который в воду упал. Но ты ведь говоришь не о луже, о царствах, да,
о внешнем мире?
- Чаще всего маг не действует, а советует. А исполнителей найдут.
Вольных или невольных, купят на золото, на красивые слова, на страх. Как
мне опустошить некий край? Наверное, нашлю орду язычников, или полчища
саранчи, или опрокину на него с ясного неба пылающее море серы и смолы?
Или же слуги пресветлого короля на быстрых драконах в безлунную ночь
пронесутся над городами и селами и сбросят на радость нищему люду вороха
старого, но крепкого еще платья? А потом черная зараза охватит ту землю,
от края и до края, и сын не подаст руки больной матери, и жених - невесте.
А то еще неведомо откуда прибредут бойкие проповедники и посулят рай на
земле, поругают чужеземных святош, и готово. Шайки головорезов грабят,
жгут и оскверняют - и все во имя божье, союзника и соучастника каждого из
них. Все это назовут войной за веру, великой, очистительной, истинно
народной, и только немногие мудрые из жреческого сословия страны Мо будут
знать правду, а многие подданные пресветлого короля - ее крупинки, и я...
- Да веруют ли они во Христа?
- Веруешь ли ты во Христа, мастер Вилл?
Тотчас с губ моих сорвалось, будто отдельно от меня: "Credo in
domine...", но он продолжал:
- Ты, обученный убивать мирных летучих тварей, одаренных - пускай не
в полной мере - речью и разумом, как и твои соплеменники, которых Он
завещал тебе любить паче себя самого!
- Что ты мелешь?
- Ты бы уничтожил их всех - гордых детьми матерей, и самих детенышей,
и любящих отцов - всех до единого, ради почестей и богатства, ради славы
среди твоего лживого, трусливого народа. А когда соперник не по силам
тебе, та взываешь к своему богу или обращаешься к козням, достойным
сатаны.
- Скольких безвинных загубили твои любящие отцы, пожгли, и подавили,
и растерзали!
Я, не раздумывая долее, подбежал к каменному кувшину и протянул руки.
Только протянул. Меч сам взвился и, резко перевернувшись в воздухе,
опустился и приник к моей ладони. Горный уксус брызгами разлетелся с
лезвия. Его капли с шипением растворялись в белый пар. Я не чувствовал ни
малейшего веса, тело исчезло, меч засветился, обретая ореол голубых лучей,
который разгорался ярко.
- Почему же никто не удосужился рассказать тебе, что все эти чудища
безраздельно повиновались людям - жестоким, глупым, честным, точно таким
же, как ты? Почему ты не знаешь, что и ваши светские и духовные владыки с
ранних лет моего заточения и по сию пору ищут дружбы и службы пресветлого
короля страны Мо, сиречь моей, вон сколько их сменилось, пресветлых, -
ищут, а не полагаются на свою совесть, или разумение, и уж не на милость
божью.
Я хотел что-то крикнуть. Но судорога овладела моим горлом, я не мог
развести челюсти, они дрожали, и зубы лязгали с громким стуком.
- Да по своей ли воле ты сам очутился в этом гиблом месте? Кто был
твой проводник в горах? Почему отец Олорий с такой легкостью благословил
тебя на невозможный подвиг, да еще в конце триместра?
- Изыди, Сатана. Отче наш, иже еси на...
- Мы звенья одной цепи, мастер Вилл. И то, что ты меня принужден
убить - случайность, неожиданная, невероятная, но и она согласна с тем
законом, которому я служу. И ты послужишь. Да. Я вижу, я сумел тебя
уязвить. Кончай со мной, ну. Не думай. Я тоже устал от рассуждений. Не
медли. Чего ты медлишь?
Я покачал мечом.
- Не знаю почему, но я верю тебе, Дракон.
- Потолкуй потом с пресветлым королем. Ты ему понравишься. Отчего-то
мое существование стало тяготить страну Мо, хоть я не ем, не пью, не
испражняюсь, и не испускаю вонючий дым, как сотни их печей на угле.
- Элайя был прав. Не знаю, какому промыслу суждено править нашим
миром, но в любом случае это бремя невыносимое. Дракон, Дракон, придет ли
царство божие на землю?
- Я никогда его не провидел. Но вы еще пуще расплодитесь, научитесь
лучше убивать и отречетесь ото всякой веры.
- Ну да, верно, чего еще могут желать Дракон и Хозяин его?
- Он и твой Хозяин! Имя его неизреченно!
- Нет! Отныне я сам себе господин! Будь Он Дьяволом, будь Он Христом
или Магометом, но ежели это по Его воле куется драконами и людьми вечная
цепь над миром, то я проклинаю Его власть! И я - малое дитя человеческое,
жалкий раб, открытый всем Его угрозам, - я сумею, слышишь, отринуть Его
закон, Его порядок! Вот посмотрим, как ужасен хаос, которым меня пугает
Его прислужник.
- Что ты бормочешь такое? Приди в себя! Ты кощунствуешь, мастер Вилл!
Мальчик, не губи себя, я забыл сказать, что...
- А вот теперь ты станешь врать! А соврешь ты себе, Дракон?
- Что?
Я провел мечом крест-накрест, и голубой ореол расширился и сомкнулся
вокруг меня. Сияние в глазах моих, и его рукоять в моей руке!
- Свободен.
Наверное, меч распался чуть погодя, не то бы не быть мне живу. Меня в
моем голубом коконе мгновенно выбросило до облаков и выше, и вмяло при
этом, распластало, будто изнутри в скорлупу большого яйца. Словно сквозь
редкую завесу бело-голубых искр я озирал страну Мо всю, как рисуют
торговые пути на пергамене - линии дорог и пятнышки селений, горы вокруг,
блестящая полоса Внутреннего Моря. Дракон не сумел соврать себе, иначе бы
он попытался спалить себя сам с хвоста и брюха, лишь бы не нарушилась
цепь, о целости которой он так беспокоился. Мили и мили земли поднялись и
опали, когда он вознесся из своей темницы, и точно пирамидой фараонов
вспахало шумный каменный город и нависшее над ним плоскогорье с
королевским замком. Одна громадная борозда поглотила все, долго еще не
прекращалось движение вывороченных и разломанных скал, и долго вскипали
тучи песка и праха. Он пролетел дважды из конца в конец страны Мо,
разминаясь, низко над землею, влача смертоносный хвост, убивая без счету
коварных трусливых людишек и своих же нежно любимых сородичей. Я плавно
приближался к заснеженным клыкам, черным пастям, бирюзовым ледникам, но
все следил за ним, резвившимся в тесном кольце гор. Потом Дракон поднялся
выше (я падал, падал, ветер загудел в ушах, голубые огоньки еле мерцали),
перемахнул через дальний горный заслон и пропал над морем.
А я вновь припал к жесткой груди земли. Последнее волшебство
сохранило меня от увечий. Козы прыснули во все стороны, когда я свалился
прямо посреди кучи их. Я лежал, как упал, навзничь, захватывал большие
пучки травы и рвал ее, а она резала мне руки. Я боялся увидеть хоть
частичку пустыни, которая осталась после Дракона. Я не хотел видеть
ничего. Но овчарка не дала мне пролежать бездумно. Ее лай временами
заглушал грома, рокотавшие в низинах. Быстро густели багровые сумерки.
Маленький тусклый диск солнца в них казался ощипанным. По лаю меня
разыскали пастухи, накануне перегнавшие коз на высокогорное пастбище. По
всему, они не потеряли присутствия духа в самый разгар светопреставления.
До месяца мгла держалась над миром, было страшно холодно, мы берегли
топливо и ходили за стадом. Простые, равнодушные люди, они не утруждали
себя пространными разговорами, и я не желал лучшего. Я истязался новыми
сомнениями. Есть детская сказка.
- Делай со мною, что захочешь, мастер Лис, но только, ради всего
святого, не бросай в колючий куст терновника!
- Ага, мастер Кролик, ты сам назвал свою участь!
Почем я знаю, не лицемерил ли Дракон, настойчиво требуя, чтоб я его
прикончил? И тайно стремясь к свободе, которой я, ослепленный гордыней,
его и одарил. Но постепенно бедная монотонная жизнь пригасила всякую
душевную боль. Я даже стал думать о будущем. Не тысячелетнем, насущном.
Вот протянем как-нибудь зиму, накоплю припасов и отправлюсь разведывать
дорогу обратно. А куда мне идти? Если вообще цел внешний мир. В коллеж? На
мою далекую родину? Я чувствую себя не повзрослевшим в этой сумрачной
стране, а постаревшим, но понимаю, что и это пройдет. Натура возьмет свое
с течением времени, ведь главный смысл и оправдание жизни человеческой в
том, чтоб жить как можно дольше, несмотря ни на что, наперекор всему.
Пыльная пелена в небе истощается, и по ночам я выхожу смотреть на
звезды. Глаза привыкают, я начинаю различать знакомые сочетания и наблюдаю
за тем, как стройно и торжественно мироздание кружится вокруг меня. Я
стараюсь ни о чем не думать и ничего не вспоминать, и вот ко мне нисходит
музыка небесных сфер, она звучит в голове, минуя слух, будто мысли Дракона
снова оживают во мне. А иногда холод гонит меня с места, как я ни кутаюсь
в старую овчину, и я встаю и иду к козам. Все одно заснуть не смогу. Я не
сплю с той поры, как согнал Дракона. Похоже, что я действительно проживу
на треть против положенного срока, а вот стану ли счастливее хоть на йоту?
Кто ответит мне?
1 2 3 4 5 6