Смерть нешуточная бродила вокруг, но им
удалось выкарабкаться и из этого навороченного бардака. Впрочем,
избавления от Страха это не принесло. Потом они прошли обиталище смерти,
где не пели птицы и не шумел верховой ветер, а кое-где в воздухе висели
пугающие сгустки-марева, которые даже безрассудный Поэт обходил загодя.
Хлипкие кустики и жухлая трава здесь были покрыты будто искрящимся белым
инеем. Поэт назвал это Лиловой Изморозью и бесперечь твердил - вот
пришествие дьявола на землю. Потом, уже выбравшись из костлявых
сатанинских лап, еще раз передохнули, упав на поляне в шелковистую траву.
Начинало клонить к вечеру.
- Отдыхаем и последний марш-бросок вперед. С учетом петли, которую
дали, думаю осталось несколько километров.
Егор устало кивнул. Они пожевали перемасленные рыбные консервы с
хлебом и, хотя вставать было никак невозможно, все-таки пересилили себя и
поднялись. Оптимизм Поэта заметно поубавился и болтался как лисий хвост.
Вскинув отяжелевший рюкзак, он неуверенно шагнул. Егор попросил помочь ему
надеть свой рюкзак. Ныло натертое плечо. Поэт помог, а потом они еще
постояли, сгребая подошвами ботфорт старую влажную хвою поверх оставшегося
от завтрака мусора.
- Все, вперед! - скомандовал Поэт и пошел.
- Подожди, - остановил Егор, - а разве в ту сторону?
- В ту, в ту, - быстро ответил Поэт. - Идем как шли.
- А я поэтому и спрашиваю, что до остановки мы брали на четверть
круга правее.
Тот продолжал грузно идти.
- Поэт! - крикнул Егор, стоявший на месте.
Тот побагровело обернулся и внятно произнес:
- Замолчи! Идем как шли и не путай! - и пошел дальше, но, как
показалось будто, помедленнее. Егор поспешил следом.
- Постой, Поэт, - он догнал его и тронул за плечо. - Я ясно помню,
что мы шли в том направлении.
Поэт остановился и, улыбаясь, снял с себя рюкзак.
- Все, здравствуй, бабушка. Этого я боялся.
Егор непонимающе смотрел.
- А теперь не двигайся и внимательно вспомни, Егор, откуда мы пришли?
Егор не задумываясь указал рукой. Поэт показал в другую сторону.
- А вот я, брат, - сказал он, - насколько еще доверяю своей памяти,
помню что пришли оттуда.
Егор все не понимал. Он был уверен. Впрочем что там, эта уверенность
быстро таяла и вскоре как пшик исчезла. Теперь, напрягши память, он видел
перед глазами только стволы, стволы и листву под ногами.
- А ты твердо убежден в своей правоте? - спросил Егор Поэта.
- Только без паники.
- Да уж, - сказал Егор.
- Без паники, я сказал! Мы не маленькие дети...
Справа раздался рык.
...
В мгновенье ока, без слов поняв друг друга, содрав неуклюжие рюкзаки
свои с плеч, царапаясь и соскабливая кожу с рук и ткань с одежды, забыв
про условности и усталости, они расторопно вскарабкались на соседние
деревья до развилок сучьев с колотящейся грудью.
- "Кто это?" - "Тсс, тихо!" - "Ружье надо было брать!" -
"Бесполезно!" - Где-то поблизости - за полем зрения - неуклюже и деловито
вытаптывали кусты. - "А по голосу кто? - спросил Егор, потому что ему не
хотелось здесь сидеть. - Хищник?" Поэт не ответил. Тогда Егор поднялся еще
выше, на удобный сук и достал из кармана измятый клочок схемы леса. Итак,
где же мы теперь? Он повертел ее и так и сяк в руках, однако вскоре пришел
к выводу, что не понимает в этих символах ни на полушку. Как будто бы
схема говорила если и про лес, то не этот. По пути их следования там
стояло: приблизительно на месте болота кружочек с четырьмя рисками;
бурелом указан верно, но как-то странно, в виде частокола; а дальше вообще
шел кавардак - перевернутый грузовичок, сердечко. Потом, наперерез всей
схеме тянулась железная дорога, разветвляясь и упираясь одним концом в
колючую проволоку тюрьмы, другим в подземный завод посреди тайги, а
третьим круто поворачивая к Светлоярску. Ну и ладно, грустно подумал Егор,
буду знать впредь, что человеку надлежит полагаться только на себя. Затем
он слазил на верхушку дерева, но в вышине так ничего и не смог увидеть,
кроме густой зелени. Тогда он слез обратно и позвал Поэта. Шепотом
переговорив, они решили спуститься, по крайней мере на первый взгляд в
кустарнике больше не шебутились.
- Наверное мумерага... или волкодавы, - произнес Поэт.
- Куда направимся?
- А почем я знаю - куда! Куда-нибудь.
Весь оптимизм его обратился мишурой. Егор сказал:
- Тогда пошли на то место, где завтракали. А если по солнцу
определять - не помнишь как оно стояло к нам когда выходили?
- Не помню я ни фига, - психанул Поэт и как противный сел на землю и
закрыл пальцами лицо.
- Поэт! - заорал Егор. Поэт не отозвался. Тогда Егор схватил его за
руку и с силой дернул на себя. - Надо идти, чего мы здесь забыли? Надо
идти!
Сам не в себе, совсем размякший Поэт поднялся и поплелся за Егором.
До той поляны они ничего не придумали. Вдруг Поэт вскрикнул: "Ложись!" и
повалился на Егора и они покатились в сырую ложбинку, переваливаясь друг
через друга, а по стволам вдарил тугой автомат длинной очередью и пули
срывали кору, злым рикошетом взрыхляя землю. "Ид-диоты... Сволочи..." -
задыхался Поэт и они вскочили и побежали, прячась за стволами, а пули все
визжали и взрыхляли землю, а потом затихли и тогда они остановились внутри
оврага и сокрушенно упали в песок. "Гады..." - бормотал Поэт и прикладывал
мохнатый лист какого-то растения к ободранному запястью.
А потом их заели слепни и Поэт сказал: "Это был армеец, а значит
город совсем близко". И они устало поперлись дальше по светлеющему лесу.
Вскоре вышли на широкий просек с железнодорожным полотном. Справа
медленно выплыла угольно-черная морда паровоза и, сотрясая основы
мирозданья, мимо них пронесся тягач с бесконечно длинным составом...
Дуду-дудук... дуду-дудук... Они с трудом перебрались через крутую шлаковую
насыпь с горячими рельсами и промасленными шпалами, и снова углубились в
лес, но это уже был скорее не лес, а брошенная обросшая свалка. И когда
они проходили мимо наваленной кучи мусора - кучи подпорченных пользованных
артефактов, Егор странновато посмотрел на нее и задумчиво произнес:
"Гомосапиенс".
Они вышли прямиком на могилки, откуда их прогнал разъяренный сторож с
увесистой метлой, а расхрабрившийся Поэт с ним чуть не подрался. За
кладбищем неожиданно лес кончился и с высокой горы, на край которой с
бетонным парапетом и крутым зигзагообразным серпантином лестниц они вышли,
им открылся широкий, слегка задымленный вид Светлоярска.
Город! Какое шикарное и избитое слово! Попробуйте его на вкус и вы
почувствуете соседство роскоши и нищеты, любви и мизантропства, интеллекта
и варварства, прямоты и ханжества, целомудрия и разврата. Это Город!
Вдосталь налюбовавшись видом, стали неторопливо спускаться по
истертым ступенькам вниз. Сегодня они победили. Что-то будет еще завтра, а
сегодня они достигли цели.
- Значит так, - сказал Поэт, - вот тебе мой адрес и номер телефона,
при случае ты легко найдешь меня. А сейчас доставай твой адрес, я провожу.
Но они так и не успели добраться до места засветло, ночь заступила на
пост слишком стремительно. Долго-долго катились они по большому, одетому в
каменный панцирь городу, тряслись в переполненном трамвае и дважды делали
пересадку, ехали с окраины на окраину - дальний свет! А в черные окна
трамвая и автобуса виднелись черные остановки с черными людьми, и
ожесточенная драка на тротуаре, и язычки огней над черными трубами
электростанций, и черная громада комбината, и ищущие фары ревущих машин.
Расспросив с дюжину шарахающихся в сторону людей, наконец нашли нужный дом
и квартиру. Звонок не работал и они постучались в металлическую дверь.
- Черт попутал ночью явиться, - сказал Поэт.
Постучались громче. В прихожей зашаркала обувь и хрипло осведомились:
"Кто?" Они как могли объяснили, а пролеты подъезда гулко игрались их
словами. С той стороны чертыхнулись и тогда дверь чуть приоткрылась - в
ладонь на цепочке - и выглянула угрюмая физиономия.
- Слушаю!
- Мы... Ну вот... - сказал Егор и просунул в щель рекомендательное
письмо. Физиономия исчезла и в прихожей стали шушукаться.
- "А почему мы должны его пускать!.. Вдруг он проходимец..." - "Но
письмо же от Землиса!" - "Не знаю, сам решай. Еще не хватало..."
Шушуканья стихли до полушепота и перестали быть слышны. Минуты через
три-таки вопрос был решен в пользу Егора. Дверь распахнул мужчина в
панталонах и сказал: "Заходите. Меня зовут Минилай, а супругу Виолией".
- Ну тогда я пошел, Егор, - сказал Поэт. - Бывай себе.
- Эй! - сказал мужчина. - Да вы сдурели, видать. Заходите тоже - ночь
на дворе. Заходите, заходите!

Глава четвертая
Егор бесшумно соскочил с постели и открыл форточку. В комнату
ворвался грязный воздух, сжавший лёгкие, но он постарался представить
себе, что это прелестная утренняя свежесть и это ему почти удалось. Он
стал делать зарядку. Поэта не было - постель Поэта белой грудой покоилась
на тёмном полированном столе. В соседней комнате нехотя и привычно
переругивались: "Хватит валяться!" - "А что?" - "Ну ничего себе! А зачем
отгул брал?" - "На дачу съездить." - "На дачу съездить! - язвительно
передразнивал женский голос. - Нормальные люди с рассветом встают, а он,
видишь ли, на фильмы всю ночь глаза пролупит, на порнографию всякую, а
утром до обеда дрыхнет." - "Не ворчи, старуха. Кто рано встаёт - торчит в
пробках" - "Не надо ля-ля! А сам хочешь обеденного часа пик дождаться?
Знаем - чтобы вообще никуда не ехать. Семья побоку. А ну, марш за
машиной!" Скрипнула кровать и через десять минут с хлопотом закрылась
парадная дверь. Егор представил себе, как сейчас Минилай будет жаться в
издёрганных транспортах, добираясь до гаража злополучные три-четыре
остановки - ни туда, ни сюда... Он доразмял суставы и мягко вышел
умываться.
В дверях он столкнулся с Виолой. "Ой, - испуганно вскрикнула она и
отшатнулась. - Это вы?.. Доброе утро".
- Доброе утро, - сказал Егор не своим, ещё не проснувшимся голосом и
вдруг поразился большим манящим глазам.
- Я вам кофе сделаю, - очень ласково сказала Виола. - Ладно? Вы пока
умойтесь. А ваш друг уже давненько прогуляться ушёл, должен вернуться.
И точно, о ком вспомни... Гулко пробарабанила дверь и они впустили
Поэта.
- Очереди! - первым делом сообщил он. - Везде скопления, толпы, - не
протиснуться. Как муравейник, честное слово. Ох, совсем по-другому стало.
- А куда ты ходил? - спросил Егор и закрылся в ванной.
Потом они завтракали, в основном молча. Виола зачарованно глядела на
Егора, Поэт на Виолу, а Егор перепрыгивал взглядом с подоконника,
заставленного цветочными горшками, на тарелку с серой комковатой кашицей,
хрумкавшей на зубах.
- Манка подорожала, - в никуда сказала Виола. - Цены растут,
категории растут, как жить будем - не представляю.
- Вот смешно, - встрепенулся Поэт. - Рассудить, так счет должен
начинаться с первой категории - тухлая пища, и с улучшением качества
увеличивать номер категории. С развитием прогресса мы должны придумывать
все большую и большую чистоту продукта. А у нас - посмотрите! - есть
первый сорт, арифметически улучшать вроде бы некуда, а ухудшать еще как!
До тридцатых и сороковых категорий, как в Багадаге - мне сегодня сказали.
- В том городе мэрия с ума сходит. Оружие раздают. Что-то еще у нас
будет!
- Все будет хорошо.
- Кабы так...
Они помолчали.
- Эх, кабы так все было, как нам охота, - Виола не моргая смотрела на
Егора. Егор поковырялся вилкой в остатках манны и неожиданно сказал:
- Вы с Минилаем вроде бы на дачу поедете? Если работа есть... Я не
напрашиваюсь, конечно...
- Это было бы просто чудесно! - сразу оживилась Виола.
- А меня возьмете? - встрял Поэт. - Я на все руки мастер. О-бо-жаю
дачки: банька, запах хвои, шашлычки...
- Почему бы и нет, - одобрила хозяйка. - Правда, Миня? - спросила она
входящего мужа.
- Что?
- Решили на дачу все вместе ехать. Ты не против?
- Добро.
Он предпочитал обдуманную немногословность. Терпеть не мог эмоции. Он
был холодным каменным замком.
Так через полчаса, балагуря о пустяках, они собрались и спустились на
лифте к машине с пятью сумками домашнего комфорта.
- Последняя модель? - оценивающе восхитился Поэт, обходя красавец
автомобиль, сверкающий в лучах дня.
- Уже предпредпоследняя.
Автомобили этой марки, получавшей все большее распространение не
только у людей среднего достатка, в народе ласково называли "черепашками"
- из-за мощного панциря и абсолютной надежности, а еще из-за того, что
"черепашки" служили самоходными крепостями своим владельцам, что
становилось актуальнее день ото дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10