Но, не говоря про такие предметы, всегда будут люди, которые найдут, что выставки, академии, пиво, мясо не нужны и даже вредны. Как заставить этих людей участвовать в производстве таких предметов? Но даже если люди сумеют найти средство согласить всех производить известные предметы, - хотя такого средства нет и не может быть, кроме принуждения, - кто в свободном обществе, без капиталистического производства, без конкуренции спроса и предложения, - определит, на какие предметы направить преимущественно силы: какой прежде, какой после работать? Прежде ли строить сибирскую дорогу и укреплять Порт-Артур, а потом проводить шоссе по уездам - или наоборот? Что прежде устраивать: электрическое освещение или орошение полей? И потом еще неразрешимый при свободе рабочих вопрос: кто какие будет работать работы? Очевидно, всем будет приятнее заниматься сенокосом или рисованием, чем быть кочегаром или очистителем клоаков. Как в этом распределении работ согласить людей? На все эти вопросы не ответят никакие статистические данные. Решение этих вопросов возможно только теоретическое, т.е. такое, что будут люди, которым будет дана власть распоряжаться всем этим. Одни люди будут решать эти вопросы, а другие будут повиноваться им. Но, кроме вопроса о распределении и направлении производства и выбора труда при обобществлении орудий производства, является еще и самый главный вопрос, - о той степени разделения труда, которая может быть установлена в социалистически организованном обществе. Существующее теперь разделение труда обусловлено нуждами рабочих. Рабочий соглашается всю жизнь жить под землею или делать всю жизнь одну сотую предмета, всю жизнь однообразно махать руками среди грохота машин только потому, что без этого у него не будет средств к жизни. Но рабочий, владеющий орудиями производства и потому не терпящий нужды, только вследствие принуждения может согласиться стать в те одуряющие и убивающие душевные способности условия разделения труда, в которых люди работают теперь. Разделение труда, несомненно, очень выгодно и свойственно людям, но если люди свободны, то разделение труда возможно только до известного, очень недалекого предела, который давно уже перейден в нашем обществе. Если один крестьянин занимается преимущественно сапожным мастерством, а жена его ткацким, а другой крестьянин пашет, а другой кует, и они все, приобретая исключительную ловкость в своей работе, потом обмениваются своими произведениями, то такое разделение выгодно для всех, и свободные люди, естественно, разделят так труд между собой. Но такое разделение труда, при котором мастер делает всю жизнь одну сотую предмета или кочегар на заводе работает в 50-градусной температуре или задыхаясь от вредных газов, - такое разделение труда невыгодно людям, потому что оно, производя ничтожные предметы, губит самый драгоценный предмет - жизнь человеческую. И потому такое разделение труда, как то, которое существует теперь, может существовать только при принуждении. Родбертус говорит, что разделение труда коммунистически связывает человечество. Это справедливо, но связывает человечество только свободное разделение труда, т.е. такое, при котором люди добровольно разделяют труд. Если люди решили делать дорогу и один копает, другой везет камень, третий разбивает его и т.д., то такое разделение труда связывает людей. Но если независимо от желания, а иногда и против желания рабочих, строится железная стратегическая дорога, или Эйфелева башня, или все те глупости, которыми полна Парижская выставка, - и один рабочий вынужден добывать чугун, другой привозить уголь, третий лить этот чугун, четвертый рубить деревья, тесать их, не имея даже малейшего понятия о назначении обрабатываемых ими предметов, то такое разделение труда не только не связывает между собою рабочих, но, напротив, разделяет их. И потому при обобществлении орудий труда, если люди будут свободны, они усвоят только такое разделение труда, при котором благо этого разделения будет больше, чем то зло, которое оно будет причинять рабочему. А так как всякий человек, естественно, видит благо в расширении и разнообразии своей деятельности, то, очевидно, такое разделение труда, какое существует теперь, невозможно в свободном обществе. А как только изменится теперешнее разделение труда, так уменьшится - и в очень большой степени - и производство тех предметов, которыми мы теперь пользуемся и которыми (предполагается, что будет в социалистическом государстве) пользоваться все общество. Предполагать, что при обобществлении орудий производства останется то же обилие посредством принудительного разделения труда производимых предметов, - все равно, как предположение о том, что при освобождении от крепостного права останутся те же домашние оркестры, сады, ковры, кружева, театры, которые производились крепостными. Так что предположение о том, что при осуществлении социалистического идеала все люди будут свободны и, вместе с тем, будут пользоваться всем тем или почти тем же, чем пользуются теперь достаточные классы, заключает в себе очевидное внутреннее противоречие.
VII
Повторяется совершенно то же, что было во времена крепостного права. Как тогда большинство владельцев крепостных и вообще людей достаточных классов если и признавали положение крепостных не вполне хорошим, то предлагали для исправления его только такие изменения, которые не нарушали главных выгод помещиков, так и теперь люди достаточных классов, признавая положение рабочих не совсем хорошим, предлагают для исправления его только такие меры, которые не нарушают выгодного положения людей достаточных классов. Как тогда благорасположенный помещик говорил об отеческой власти и советовал, как Гоголь, помещикам быть добрее и заботливее о своих крепостных, но не допускал и мысли об освобождении, которое представлялось ему вредным и опасным, - так точно и теперь большинство достаточных людей нашего времени советуют хозяевам быть заботливее о благе своих рабочих, но точно так же не допускают и мысли о таком изменении строя экономической жизни, при котором рабочие были бы вполне свободны. И точно так же как тогда передовые, либеральные люди, признавая неизменным положение крепостных, требовали от правительства ограничения власти господ и сочувствовали возмущениям крепостных, так и теперь либералы нашего времени, признавая существующий порядок неизменным, требуют от правительства ограничения капиталистов и фабрикантов и сочувствую союзам, стачкам, вообще возмущениям рабочих. И точно так же как и тогда самые передовые люди требовали освобождения крепостных, но и в проекте оставляли их в зависимости от собственников земли - помещиков или от оброков и податей, - так и теперь самые передовые люди требуют освобождения рабочих от капиталистов, обобществления орудий производства, но при этом оставляют рабочих в зависимости от теперешнего распределения и разделения труда, которые, по их мнению, должны остаться неизменными. Учение экономической науки, которому, хотя и не вникая в подробности его, следуют все считающие себя просвещенными и передовыми достаточные люди, представляется при поверхностном взгляде либеральным, даже радикальным, заключая в себе нападки на богатые классы общества, но по существу учение это в высшей степени консервативное, грубое и жестокое. Так или иначе, но люди науки и за ними и все достаточные классы во что бы то ни стало хотят отстоять существующее теперь распределение и разделение труда, дающее возможность производить то большое количество предметов, которыми они пользуются. Существующий экономический строй люди науки, а за ними и все люди достаточных классов называют культурой и видят в этой культуре: железных дорогах, телеграфах, телефонах, фотографиях, рентгеновских лучах, клиниках, выставках, и главное, всех приспособлениях комфорта, - нечто такое священное, что не допускают даже мысли о таких изменениях, которые могли бы уничтожить все это или хоть малую часть этих приобретений. Все можно изменить по учениям этой науки, но только не то, что они называют культурой. А между тем становится все более и более очевидным, что эта культура может существовать только благодаря принуждению рабочих к работе. Но люди науки так уверены в том, что культура эта есть величайшее из благ, что смело говорят обратное тому, что когда-то говорили юристы: fiat justitia - pereat mundus (1*). Теперь же говорят: fiat cultura - pereat justitia (2*). И не только говорят, но и поступают так. Все можно изменить и в практике, и в теории. Но только не культуру, - не все то, что совершается на заводах, фабриках, а, главное, продается в магазинах.
(1* Да здравствует справедливость - пусть погибнет мир (лат.) *) (2* Да здравствует культура - пусть погибнет справедливость (лат.) *)
Я же думаю, что людям просвещенным, исповедующим христианский закон братства и любви к ближнему, нужно сказать совершенно обратное: Прекрасно электрическое освещение, телефоны, выставки и все сады Аркадии с своими концертами и представлениями, и все сигары и спичечницы, и подтяжки, и моторы; но пропади они пропадом, и не только они, но и железные дороги и все фабричные ситцы и сукна в мире, если для их производства нужно, чтобы 99/100 людей были в рабстве и тысячами погибали на работах, нужных для производства этих предметов. Если для того, чтобы Лондон или Петербург были освещены электричеством, или для того чтобы были построены здания выставки, или для того, чтобы были красивые краски, или чтобы скоро и много ткали красивых материй, нужно, чтобы погибло, или сократилось, или извратилось хотя бы самое малое количество жизней (а статистика показывает нам, как много их погибает), то пускай освещается Лондон или Петербург газом или маслом, пускай не будет никакой выставки, пускай не будет красок, материй, но только чтоб не было рабства и происходящих от него гибелей жизней человеческих. Истинно просвещенные люди всегда лучше согласятся вернуться у езде верхом и на вьюках и даже к копанью земли кольями и руками, чем ездить по железным дорогам, регулярно давящим столько-то людей в год только потому, что владетели дорог находят более выгодным платить семьям убитых вознаграждение, чем провести дороги так, чтобы они не могли давить людей, как это происходит в Чикаго. Девиз истинно просвещенных людей не fiat cultura - pereat justitia, а fiat justitia - pereat cultura (*). Но культура, полезная культура и не уничтожится. Людям ни в каком случае не придется вернуться к копанию земли кольями и освещению себя лучинами. Недаром человечество при своем рабском устройстве сделало такие большие успехи в технике. Если только люди поймут, что нельзя пользоваться для свои удовольствий жизнью своих братьев, они сумеют применить все успехи техники так, чтобы не губить жизней своих братьев, сумеют устроить жизнь так, чтобы воспользоваться всеми теми выработанными орудиями власти над природой, которыми можно пользоваться, не удерживая в рабстве своих братьев.
(* Да здравствует культура - пусть погибнет справедливость, а да здравствует справедливость - пусть погибнет культура (лат.) *)
VIII
Представим себе человека из совершенно чуждой нам страны, не имеющего понятия о нашей истории и наших узаконениях, у которого, показав ему показав ему нашу жизнь в разных ее проявлениях, спросили бы, какое он видит главное различие между образом жизни людей нашего мира? Главное различие в образе жизни людей, на которое укажет такой человек, будет то, что одни - малое число людей - с чистыми белыми руками, хорошо питаются, одеваются, помещаются, очень мало и легко или вовсе ничего не работают и только развлекаются, тратя на эти развлечения миллионы тяжелых рабочих дней других людей; другие же, всегда грязные, бедно одетые, бедно помещаемые и бедно питаемые, с мозолистыми, грязными руками, не переставая, с утра до вечера, иногда все ночи, работают на тех, которые ничего не работают и постоянно развлекаются. Если между теперешними рабами и рабовладельцами трудно провести такую же резко отделяющую черту, как та, которая отделяла прежних рабов от рабовладельцев, и если между рабами нашего времени есть такие, которые только временно рабы, а потом делаются рабовладельцами, или такие, которые в одно и то же время и рабы, и рабовладельцы, то это смешение тех и других в точках соприкосновения не ослабляет истинности того положения, что все люди нашего времени разделяются на рабов и господ - так же определенно, как, несмотря на сумерки, разделяются сутки на день и ночь. Если у рабовладельца нашего времени нет раба Ивана, которого он может послать в отхожую яму чистить свои испражнения, то есть 3 рубля, которые так нужны сотням Иванов, что рабовладелец нашего времени может выбрать любого из сотни Иванов и облагодетельствовать его тем, что предпочтительно перед другими позволит ему лезть в яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
VII
Повторяется совершенно то же, что было во времена крепостного права. Как тогда большинство владельцев крепостных и вообще людей достаточных классов если и признавали положение крепостных не вполне хорошим, то предлагали для исправления его только такие изменения, которые не нарушали главных выгод помещиков, так и теперь люди достаточных классов, признавая положение рабочих не совсем хорошим, предлагают для исправления его только такие меры, которые не нарушают выгодного положения людей достаточных классов. Как тогда благорасположенный помещик говорил об отеческой власти и советовал, как Гоголь, помещикам быть добрее и заботливее о своих крепостных, но не допускал и мысли об освобождении, которое представлялось ему вредным и опасным, - так точно и теперь большинство достаточных людей нашего времени советуют хозяевам быть заботливее о благе своих рабочих, но точно так же не допускают и мысли о таком изменении строя экономической жизни, при котором рабочие были бы вполне свободны. И точно так же как тогда передовые, либеральные люди, признавая неизменным положение крепостных, требовали от правительства ограничения власти господ и сочувствовали возмущениям крепостных, так и теперь либералы нашего времени, признавая существующий порядок неизменным, требуют от правительства ограничения капиталистов и фабрикантов и сочувствую союзам, стачкам, вообще возмущениям рабочих. И точно так же как и тогда самые передовые люди требовали освобождения крепостных, но и в проекте оставляли их в зависимости от собственников земли - помещиков или от оброков и податей, - так и теперь самые передовые люди требуют освобождения рабочих от капиталистов, обобществления орудий производства, но при этом оставляют рабочих в зависимости от теперешнего распределения и разделения труда, которые, по их мнению, должны остаться неизменными. Учение экономической науки, которому, хотя и не вникая в подробности его, следуют все считающие себя просвещенными и передовыми достаточные люди, представляется при поверхностном взгляде либеральным, даже радикальным, заключая в себе нападки на богатые классы общества, но по существу учение это в высшей степени консервативное, грубое и жестокое. Так или иначе, но люди науки и за ними и все достаточные классы во что бы то ни стало хотят отстоять существующее теперь распределение и разделение труда, дающее возможность производить то большое количество предметов, которыми они пользуются. Существующий экономический строй люди науки, а за ними и все люди достаточных классов называют культурой и видят в этой культуре: железных дорогах, телеграфах, телефонах, фотографиях, рентгеновских лучах, клиниках, выставках, и главное, всех приспособлениях комфорта, - нечто такое священное, что не допускают даже мысли о таких изменениях, которые могли бы уничтожить все это или хоть малую часть этих приобретений. Все можно изменить по учениям этой науки, но только не то, что они называют культурой. А между тем становится все более и более очевидным, что эта культура может существовать только благодаря принуждению рабочих к работе. Но люди науки так уверены в том, что культура эта есть величайшее из благ, что смело говорят обратное тому, что когда-то говорили юристы: fiat justitia - pereat mundus (1*). Теперь же говорят: fiat cultura - pereat justitia (2*). И не только говорят, но и поступают так. Все можно изменить и в практике, и в теории. Но только не культуру, - не все то, что совершается на заводах, фабриках, а, главное, продается в магазинах.
(1* Да здравствует справедливость - пусть погибнет мир (лат.) *) (2* Да здравствует культура - пусть погибнет справедливость (лат.) *)
Я же думаю, что людям просвещенным, исповедующим христианский закон братства и любви к ближнему, нужно сказать совершенно обратное: Прекрасно электрическое освещение, телефоны, выставки и все сады Аркадии с своими концертами и представлениями, и все сигары и спичечницы, и подтяжки, и моторы; но пропади они пропадом, и не только они, но и железные дороги и все фабричные ситцы и сукна в мире, если для их производства нужно, чтобы 99/100 людей были в рабстве и тысячами погибали на работах, нужных для производства этих предметов. Если для того, чтобы Лондон или Петербург были освещены электричеством, или для того чтобы были построены здания выставки, или для того, чтобы были красивые краски, или чтобы скоро и много ткали красивых материй, нужно, чтобы погибло, или сократилось, или извратилось хотя бы самое малое количество жизней (а статистика показывает нам, как много их погибает), то пускай освещается Лондон или Петербург газом или маслом, пускай не будет никакой выставки, пускай не будет красок, материй, но только чтоб не было рабства и происходящих от него гибелей жизней человеческих. Истинно просвещенные люди всегда лучше согласятся вернуться у езде верхом и на вьюках и даже к копанью земли кольями и руками, чем ездить по железным дорогам, регулярно давящим столько-то людей в год только потому, что владетели дорог находят более выгодным платить семьям убитых вознаграждение, чем провести дороги так, чтобы они не могли давить людей, как это происходит в Чикаго. Девиз истинно просвещенных людей не fiat cultura - pereat justitia, а fiat justitia - pereat cultura (*). Но культура, полезная культура и не уничтожится. Людям ни в каком случае не придется вернуться к копанию земли кольями и освещению себя лучинами. Недаром человечество при своем рабском устройстве сделало такие большие успехи в технике. Если только люди поймут, что нельзя пользоваться для свои удовольствий жизнью своих братьев, они сумеют применить все успехи техники так, чтобы не губить жизней своих братьев, сумеют устроить жизнь так, чтобы воспользоваться всеми теми выработанными орудиями власти над природой, которыми можно пользоваться, не удерживая в рабстве своих братьев.
(* Да здравствует культура - пусть погибнет справедливость, а да здравствует справедливость - пусть погибнет культура (лат.) *)
VIII
Представим себе человека из совершенно чуждой нам страны, не имеющего понятия о нашей истории и наших узаконениях, у которого, показав ему показав ему нашу жизнь в разных ее проявлениях, спросили бы, какое он видит главное различие между образом жизни людей нашего мира? Главное различие в образе жизни людей, на которое укажет такой человек, будет то, что одни - малое число людей - с чистыми белыми руками, хорошо питаются, одеваются, помещаются, очень мало и легко или вовсе ничего не работают и только развлекаются, тратя на эти развлечения миллионы тяжелых рабочих дней других людей; другие же, всегда грязные, бедно одетые, бедно помещаемые и бедно питаемые, с мозолистыми, грязными руками, не переставая, с утра до вечера, иногда все ночи, работают на тех, которые ничего не работают и постоянно развлекаются. Если между теперешними рабами и рабовладельцами трудно провести такую же резко отделяющую черту, как та, которая отделяла прежних рабов от рабовладельцев, и если между рабами нашего времени есть такие, которые только временно рабы, а потом делаются рабовладельцами, или такие, которые в одно и то же время и рабы, и рабовладельцы, то это смешение тех и других в точках соприкосновения не ослабляет истинности того положения, что все люди нашего времени разделяются на рабов и господ - так же определенно, как, несмотря на сумерки, разделяются сутки на день и ночь. Если у рабовладельца нашего времени нет раба Ивана, которого он может послать в отхожую яму чистить свои испражнения, то есть 3 рубля, которые так нужны сотням Иванов, что рабовладелец нашего времени может выбрать любого из сотни Иванов и облагодетельствовать его тем, что предпочтительно перед другими позволит ему лезть в яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10