Никита спрыгнул на землю и стал резать орешники, драть с них легко сходящую сладкую кору. К полудню он нарезал большую вязанку, взвалил на спину и понес домой.
Идти было жарко. Ломило плечи. Несколько раз Никита присаживался и видел дятла, который со страха поднял красный гребешок и пестреньким платочком пролетел сквозь листву, видел, как муравьи тащили сосновые иглы и дохлых мух к себе в муравейник, запустил шишкой в белочку, прильнувшую на растопыренных ножках к стволу дерева, спугнул из кустов огненного фазана и, наконец, приплелся домой.
Еще подходя, он заметил неладное,- у порога валялся разодранный тюфяк. Никита вбежал в саклю,- там все было перевернуто, на полу разбросаны книги, белье, листья из распоротых тюфяков. Никита стал звать отца, но никто не ответил. Не было ни отца, ни Василия Тыркина, ни Заверткина, пропал даже Яшка-козел.
ПОИСКИ
Никита обежал весь двор, заглядывал повсюду, спустился к потоку, кричал, свистал и в сумерки вернулся к опустевшей сакле, сел у порога на бревно, подперся и сидел неподвижно, покуда над очертанием гор не проступили большие звезды, дрожащие от влажности и чистоты.
Никита вспомнил, как в день приезда отец говорил ему, указывая на эти звезды: "В древности люди думали, что у каждого человека есть своя звезда. Теперь не верят этому. Но, если хочешь, я могу тебе подарить вон ту, которая переливается".
Как и тогда, звезды начали расплываться. Никита подышал носом, покусал губы и сдержался: плакать было нельзя. Над лужайкой беззвучно летали две мыши, ясно различимые в звездном небе. Трещала деревянным язычком древесница. От тихого дуновения шелестели листья на тополе.
Вдруг из-под склона лужайки, из темноты, поднялась голова с рогами, выросла, приблизилась, потом поднялась вторая голова, выросла и приблизилась,- это были Яшка и Заверткин. Никита кинулся к старику, спрашивая, где отец. Заверткин, державший в руках самовар, поставил его на землю и рукавом вытер глаза:
- Увели отца и Ваську увели.
И он рассказал, как из города приходило двенадцать человек с пулеметом, и эти люди схватили Алексея Алексеевича и Василия Тыркина, хотели было тут же их и расстрелять, но они стругались,- крик и ругань была великая... Тюфяки распороли, вещи все покидали, побили,- искали писем каких-то и денег.
Никита хотел сейчас же бежать в город искать отца, но Заверткин уговорил его не ходить ночью; поставил самоварчик, положил в него пучочки сухой травы и попоил Никиту горьковатым и пахучим настоем шалфея. Никита уснул не раздеваясь. На рассвете Заверткин разбудил его, сунул в карман луковицу и ломоть хлеба и вывел на городскую дорогу.
Никита довольно долго бежал по узкому шоссе, вьющемуся с холма на холм белой полоской. Из-за гор поднялось бледное солнце, и внизу, в котловине, в туманной мгле и дыму догоравшего пожарища, Никита увидел вылинявшие кровли города.
Оттуда по шоссе шли две рослые бабы, тяжело ступая под тяжестью узлов. Одна, рябая, с усмешкой оглянула Никиту, остановилась и спросила:
- Куда, барчук, идешь? - В город.
- Не ходи, милый, зарежут.
И бабы пошли дальше, смеясь о чем-то. Никита со злобой глядел им вслед: "Хотели напугать!.. Зарежут так зарежут!.."
И он еще быстрее побежал по пыльной дороге к городу. Навстречу попадались бабы и мужики с узлами и вещами. У одного на голове была надета граммофонная труба.
Наконец сбоку дороги Никита увидел остатки пожарища - обугленные столбы и дымящиеся кучи мусора. Дальше шоссе было изрыто взрывами снарядов; заборы повалены и разбиты; на телеграфных столбах - обрывки проволок; мостовая усыпана битыми стеклами; посреди улицы лежала убитая лошадь с задранной ногой. Наконец стали попадаться солдаты в расстегнутых шинелях, с заломленными картузами, с винтовками, перекинутыми дулом вниз через плечо. С треском, в облаке пыли, промчался мотоциклет, от которого в стороны отскакивали пешеходы. На площади, на перекладине трамвайного столба, высоко над землей покручивался какой-то человек в чулках.
Никита свернул на улицу, полную народа. Скуластый солдат штыком преградил ему дорогу.
- Назад, проходу нет!
- Я ищу отца,- сказал Никита.
- Назад, тебе говорю! - Скуластый замахнулся прикладом. Никита попятился, и в эго время другой солдат, пахнущий хлебом и овчиной, положил руку сзади ему на шею:
- Кого ищешь, парень?
Никита, задыхаясь, рассказал ему о пропаже отца. Солдат, пахнущий хлебом и овчиной, проговорил:
- Ах ты, таракан запечный, плохо твое дело... Ну, иди за мной, я уж тебе, так и быть, покажу, где твой батька сидит...
Он привел Никиту к низкому каменному дому, где у крыльца стояли два пулемета и расхаживали солдаты с винтовками дулом вниз. Никита хотел было войти в дом, но его отогнали. Солдат, пахнущий хлебом и овчиной, затерялся. Никита стал смотреть в окна, но на них висели шторы. Время от времени к крыльцу подкатывали мотоциклетки, с них слезали молодые люди в кожаных куртках и. дребезжа по ступенькам шпорами, вбегали в дом. Затем провели несколько арестованных человек,- бледных, полураздетых и без шапок,- и за ними захлопнулась дверь низкого дома с занавешенными окнами.
У Никиты кружилась голова от голода и усталости, но он упрямо стоял и ждал. Вдруг за его спиной кто-то проговорил шепотом:
- Не оборачивайся, иди за мной...
И сейчас же мимо прошел Василий Тыркин в заломленном картузе,- руки в карманы,- свернул в переулок и там только обернулся:
- Никита, отца надо выручать.
- Папа жив?
- До утра будет жив.
И Василий Тыркин рассказал, как их арестовали, привезли на двор низкого дома, где было уже человек двести арестованных, как люди, которые привезли их, ушли, и он тогда выпустил из-под козырька вихор и начал "ловчиться" поближе к воротам. Потом видит,- около отхожего места стоит винтовка, он ее взял, потолкался еще немного по двору, для вида, и, посвистывая, вышел прямо через ворота на улицу.
- У них там такая бестолочь - что хочешь делай... Слушай, вот я что придумал...
ПОБЕГ
Никита и Василий Тыркин пошли на край города, где вчера был рукопашный бой. Домишки здесь стояли с выбитыми стеклами, в дырках от пуль, с отскочившей штукатуркой. На тротуарах виднелись темные пятна. Убитые были уже убраны, но по дворам еще много валялось винтовок, картузов и патронных сумок.
Василий Тыркин подыскал Никите простреленный картуз по голове, сумку и ружье. Свою винтовку, взятую давеча на дворе, он переменил на кавалерийский карабин. Затем мальчики начали обходить разграбленные дома, покуда в одном не нашли то, что им было нужно: в углу на божнице - пузырек с чернилами и перо.
Василий Тыркин велел Никите пристроиться писать на подоконнике, вынул из-за обшлага бланк "Удельного Ведомства Виноделия", найденный им среди мусора, и сказал:
- Пиши: Российская Федеративная Республика...
- А тут напечатано - "Виноделие". Его зачеркнуть? - спросил Никита.
- Нет, не зачеркивай, они с виноделием хуже спутаются. Пиши: "Спешно, совершенно секретно. Во исполнение приказа товарища Главкомброд..."
- Это что же значит?
- А черт его знает... Пиши непонятнее: "Приказано - главного агента гидры контрреволюции, кровавого буржуя, Алексея Рощина, перевести в городскую тюрьму. При попытке к бегству расстрелять на месте. Поручение исполнить товарищам Василию Тыркину и..." как тебя прописать?
- Как-нибудь пострашнее.
- Пиши: "и товарищу Никите Выпусти Кишки..." Когда замечательная бумага эта была написана, мальчики пошли на базар, купили молока и вяленой рыбы и поели. Никиту прогрело солнце, он лег ничком на чахлой травке, растущей вокруг собора, и сквозь сон слышал то людские голоса, то грохот колес, то острый свист стрижей, летающих как ни в чем не бывало над куполом колокольни.
В сумерки Василий Тыркин растолкал Никиту, мальчики зарядили винтовки и пошли к низкому дому. Переходя площадь, они встретили рослого парня-солдата,- хмуро опустив голову, он брел, загребал пыль огромными сапожищами. Василий Тыркин окликнул его:
- Какого полка?
- Интернационального,- ленивым языком едва выговорил парень.
- Иди за нами.
- Это почему я должен за вами идти?
- Молчать, товарищ! - крикнул Василий Тыркин, задирая к нему нос.Читай приказ,- и он сунул в лицо ему бумагой. Парень поглядел, поправил винтовку на плече и сказал уже смирно:
- Ладно, идемте, товарищи.
К воротам низкого дома едва можно было протолкаться: люди всякого сброда орали, требовали выдачи пайков и табаку, грозились устроить "вахрамееву ночь" в городе, с руганью лезли на крыльцо и шарахались в темноту. Трещали, как бешеные, мотоциклетки. Два прожектора ползали пыльными лучами по темным окнам домов на площади, выхватывали из мрака отдельные бегущие фигуры.
Василий Тыркин пробился к воротам, где стоял часовой - усатый человек в широкополой, очевидно дамской, шляпе, и сказал ему сурово:
- Отворяй ворота.
- По чьему приказу?
- Российская Федеративная Республика. Спешно, совершенно секретно... Читай, тебе говорят... Мне некогда.
Мрачный человек в дамской шляпе посмотрел на бумагу, поводил по ней усами и, все еще нехотя, отворил калитку в воротах. Василий Тыркин, Никита и парень - их спутник - вошли во двор.
- Эй, где дневальный? - закричал Василий Тыркин - Что за порядки!
- Здесь,- откликнулся из темноты бодрый голос.
- Выдать по ордеру Алексея Рощина, буржуя... Живо, товарищ, не теряйте революционного времени!
- Рощин... Алексей Рощин,- пошли голоса в глубине темного двора.
Никита, вглядываясь, различал сидящие на земле унылые фигуры. Вдруг, точно иглой прокололо ему сердце,- от стены медленно отделился и подходил отец в накинутом на плечи пальто. Голова его была забинтована тряпкой.
- Я здесь,- проговорил он тихо и глухо.- За мной пришли?
- Молчать, кровавая гидра!-закричал Василий Тыркин, замахиваясь на него прикладом. Алексей Алексеевич вздрогнул, всмотрелся и прикрыл низ лица воротником.
- Ведите,- отрывисто сказал он.
Василий Тыркин и ленивый парень поволокли его под руки к воротам, но здесь вышла заминка: часовой в дамской шляпе, приотворив после сильного стука калитку, сказал, что сейчас было распоряжение - никого со двора не выпускать. Василий Тыркин опять показал бумагу, часовой замотал усами,- не могу, К спорящим придвинулись люди с той стороны ворот, раздались голоса:
- Какие это порядки,- мы ловим, а они уводят.. Кто им дал разрешение?.. Покажи пропуск... Комиссара надо позвать... Товарищ, беги за комиссаром...
Во время этой толкотни Никита отыскал страшно задрожавшую, холодную, как лед, руку отца и прижался к ней губами. Василий Тыркин пытался, перекрикивая голоса, читать бумагу, но чья-то рука вырвала ее. Тогда он, ощетинясь от злости, сорвал с плеча карабин, прикладом ударил усатого человека по дамской шляпе и выскочил за ворота. Ленивый парень толкнул туда же Алексея Алексеевича и закричал вдруг исступленным голосом:
- Расступись, убью!..
Толпа подалась, несколько человек шарахнулось с дороги. Зазвякали ружейные затворы, но Никита и Алексей Алексеевич, держась за руки, уже далеко бежали по темной площади. Позади ударили выстрелы.
Отец сильнее сжал руку Никиты. Вдруг впереди бегущих вывернулся Василий Тыркин, крикнул: "Налево, в переулок, к речке!" - повернулся, припал на колено и выпустил в преследующих всю пачку.
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
Заслоняя огромною тенью звезды, высоко над палубой, на рее висела распяленная туша быка. Большая Медведица опрокинулась золотым ковшиком над черным и выпуклым морем. Темный дым из пароходной трубы отходил в сторону и далеко был виден на звездном небе. Высокие мачты, перекладины рей и туша быка были неподвижны, звездное же небо едва покачивалось.
Никита лежал на открытой палубе. Рядом с ним похрапывал отец, завернувшись в одеяло, по другую сторону спал Василий Тыркин. На свертке канатов сидел, мучась бессонницей, босой старичок, бывший очень важным когда-то человеком. По всей палубе, пропахшей вареными бобами и салом, лежало множество спящих тел. Вот кто-то приподнялся, оглядываясь дико, и опять с сонным рычанием повалился на подстилку. Наверху, между лодок, желтел свет сквозь жалюзи капитанской каюты. В ней открылась дверь, вышел коренастый человек в белом - капитан, и стоял неподвижно, глядя на усыпанное звездами небо, на Млечный Путь. Эти звезды, и Млечный Путь, и Большая Медведица были наверху и внизу, в черной бездне. Огромный пароход, полный спящих, бездомных людей, казалось, летел в звездном пространстве.
Босой старичок, сидевший неподвижно на канатах, пошевелился, поднял голову от колен и проговорил громко, но, очевидно, сам для себя:
- Глаза бы мои тебя не видали...
И сейчас же за его спиной поднялась голова в очках, без усов, с остроконечной бородкой. Поднялась осторожно и стала слушать. Это был агент контрразведки.
- Ах, Африка, Африка,- проговорил старичок. Никита понял, что старичку ужасно трудно,- не по годам,- ехать босиком в Африку, куда вот уже седьмые сутки шел пароход.
1 2 3 4