У штаба была своя правота: в такой операции нельзя рисковать ничем, а идти в одиночку, даже вдвоем, против того, кто мог оказаться в избушке, было все-таки рискованно.
Директор нетерпеливо покашлял.
— Когда вы уходили, где был Зырянов? — спросил я.
— Зырянов? При чем здесь Зырянов? — удивился он. — Наверное, дома. Он по вечерам не выходит. Боится темноты. Каждый вечер запирается в квартире.
— А к нему кто-нибудь заходил вечером?
— Нет, он этого не любит.
Разговор мы вели торопливым шепотом, не сводя глаз с избушки. Я прикинул расстояние и окончательно решил, что туда мы не пойдем: в голубой траве нас бы сразу заметили.
— Объясните, при чем здесь Зырянов? — сердито сказал директор, Ответить я не успел. Из избушки раздался звук, будто нажали клавишу рояля. Мы переглянулись.
— Вперед? — спросил директор.
— Нет, — сказал я.
— Пять секунд, и мы там.
— Нет.
Звук повторился, такой же одинокий, тоскующий, повис в воздухе. Из трубы избушки поднялся ослепительно-белый луч, очень тонкий, как вязальная спица; постоял и заметался, выписывая сложную фигуру.
Звуки — все на одной ноте — посыпались дождем, слились в жалобный стон и погасли. Луч беззвучно плясал над крышей. Я заметил, что он вовсе не достает до неба — свечение заканчивалось внезапно, словно упираясь в невидимую преграду. Директор смотрел как зачарованный.
— Ну и Харлам, — протянул он.
В тишине над светлой поляной возник очень чистый, детский голос, выводящий какую-то странную горькую мелодию. Луч метался в такт переливам. Трава пошла волнами, хотя ветра не было. На голубых метелках ее появились крошечные розовые огоньки. Директор обхватил еловый ствол — застыл. У меня поджались пальцы ног, кожа пошла пупырышками, словно по телу поползли сотни холодных скользящих мокриц.
Мелодия была чужой, совсем чужой, нечеловеческой. Она раздирала меня изнутри, скручивала каждый нерв, каждую клетку.
Директор закричал, замахал руками, побежал прочь, похожий в лунном свете на большую черную бабочку. Я тоже сорвался с места. Розовые огоньки на траве вспыхнули — желтым, ослепляющим. Прямо в глаза. Я опомнился, остановился.
Рядом застонали. Я сразу присел, вытащил пистолет:
— Кто?
— Я, — сказал директор.
Он сидел в неглубоком сыром овраге, обеими руками сжимая колено. Раскачивался, подворачивал губы от боли.
— Что это было? — спросил он. И не дожидаясь ответа: — Проклятая музыка! Омерзительная! — Коротко застонал. — О, черт! Посмотрите, я, кажется, вывихнул ногу.
По-моему, это был не вывих, а закрытый перелом. Во всяком случае, идти он не мог.
Я связался со штабом и доложил о случившемся. Сообщение принял сам генерал.
— Харламов скит, говоришь? — в наушник было слышно, как он разворачивает карту. — Есть такой. Значит, луч и музыка?
— Мне кажется, это попытка связи, — сказал я. — Очень мощные позывные. В них и горят спутники.
— Хорошие дела! Как считаешь, он вас заметил?
— Не знаю.
Генерал долго молчал, а потом сказал:
— Операцию я переношу на сегодня, — покряхтел в микрофон. — Ничего не готово! Начнем в четыре, когда рассветет. К этому времени ты должен выйти из леса. Группу захвата получишь немедленно. Задача прежняя.
Я ответил: «Есть! « — и отключился. Директор по-прежнему держался за колено. Поймал мой взгляд, сказал, морщась:
— Идите в поселок. Я подожду здесь — пришлете кого-нибудь. Идите — я ж вижу, что вам нужно!
Я не стал возражать.
Когда я вышел к деревне, воздух уже посинел. Неотчетливо проступили сырые темные дома. Светилось лишь одно окно — мое.
Я хорошо помнил, что не зажигал свет.
Дверь в квартире была не заперта, в комнате — тоже. Я осторожно вошел. На тахте, под торшером, не доставая короткими ногами до пола, сидел учитель
— Яков Иванович Зырянов.
— Я вас ждал, — своим тонким, клекочущим голосом сказал он.
— Физкультпривет! — сдержанно ответил я и просунул руку под пиджак, на кобуру. Было около четырех. Группа захвата могла прибыть с минуты на минуту.
— Вы были в лесу, — сказал учитель. Он не спрашивал, он утверждал. Я посмотрел на свои заляпанные грязью ботинки и выключил свет. Сразу же на тахте появилось карикатурное изображение человека из белых фосфорных линий. Я включил свет.
— Садитесь, — спокойно сказал учитель.
Я сел.
— Вы следили за мной? — спросил он.
— Да.
— Вы знаете, кто я?
— Да,
— С каких пор?
Я сказал, с каких.
— Трое суток… Установили по ученикам?
— Первоначально по спутникам.
Он не понял. Я объяснил, что спутники горят в створе поселка. Он сидел напротив меня — щуплый, с непомерной головой. На дне выпуклых лягушачьих глаз вспыхивали зеленые искры.
— О спутниках я не подумал, — сказал он. — Действительно. Вы наблюдали мою связь в лесу?
— Да.
— Что вы теперь собираетесь предпринять?
Я не имел права говорить. Я не хотел говорить. Но зеленые искры стали гуще — и я сказал.
— Неужели я так мешаю? — горько спросил он. — Я ведь совершенно не вмешиваюсь в вашу жизнь — ни в политику, ни в экономику. Я лишь чуть-чуть, совсем не существенно ускоряю прогресс.
— Человечество не может допустить, чтобы кто-то чужой, тайно, с неизвестной целью вмешивался в его дела. Весь мир…
— В основах земной морали я разбираюсь, — сказал он.
— Вам следовало прийти открыто, — сказал я. — При Контакте допустимы лишь равноправные отношения.
Зеленоватые искры потускнели, клекот стал глуше.
— Была авария, — сказал он. — Мы не виноваты. Мы не собирались высаживаться. Мы не собирались входить в Солнечную систему. Была авария. Я попал к вам случайно.
Губы у него двигались, как у куклы в мультфильме — не в такт словам.
— Я здесь один, — сказал он. — Я даже не специалист по Контакту. Я рядовой инженер. Я не имею права. Были случаи, когда Контакт кончался планетным шоком для одной из сторон. Цивилизация должна быть подготовлена. Я вообще не уверен, что будет решение о целесообразности Контакта с вами.
Он вздохнул.
— Нужно идти. Если я сейчас исчезну, меня станут разыскивать?
— Да, — сказал я.
Он встал. Глаза погасли. Поправил толстые очки.
— Не надо меня разыскивать. Постарайтесь объяснить это. Ваши спутники в безопасности: у меня больше нет энергии для связи. Я копил ее долго, но отдал — всю. Если сигнал услышали, то меня заберут. А если нет…
Лес горел. Насколько хватало глаз. Широкий, густой дым волновался под нами, как море в непогоду. При порывах ветра волны распахивались и показывалось дно, наполненное желтым бушующим огнем. Значит, у него все-таки оставалась энергия…
Даже в вертолете ощущался сильный запах гари.
— Мы над местом, — сказал пилот, оборачиваясь от штурвала.
Генерал показал ему ладонь — вниз.
— Опасно, товарищ генерал.
— Приказываю садиться!
Тон у генерала был металлический. Пол начал проваливаться у нас под ногами. В кабину пополз дым. Окна ослепли. Вертолет окунулся в белый туман.
— Седьмой передает: в квадрате никого не обнаружено, — сказал майор из группы захвата. На коленях у него лежала развернутая карта.
Рядом сидели еще пятеро — такие же высокие, плечистые, чем-то похожие друг на друга. Машину вдруг кинуло куда-то вправо. Я вцепился в ускользающий подлокотник. Совсем рядом, в метре от кабины, пронеслась облитая пламенем, корчащаяся, машущая ветвями ель. Вертолет сильно ударился колесами — раз, другой. Меня чуть не выбросило из кресла. Генерал морщился. Широкоплечие ребята сидели как влитые. Майор продолжал разглядывать карту.
Тряхнуло еще, но уже слабее. Умолк мотор. Винт со свистом замедлил вращение.
Пилот повернул к нам серое мокрое лицо:
— Прибыли, товарищ генерал.
Снаружи оказалось гораздо спокойнее, чем можно было предполагать, гляда на пожар сверху. Огонь трехэтажной лавой обтекал нашу поляну. Лава дышала жаром — трещало, рушилось, но сюда огонь не перекидывался. Дым проносило над головами.
По границе поляны, почти в самом пламени, редкой цепью чернели люди в огнеупорных комбинезонах. Они держали на бедрах короткие и толстые противопожарные пушки с расширяющимся дулом. Время от времени пушки отрывисто бухали, и пламя там, куда они стреляли, разом опадало, рассыпаясь на багровые тлеющие угли. Выступали древесные стволы, покрытые коростой сажи.
Недалеко от вертолета в непринужденных позах лежали на земле трое, одетые в костюмы усиленной защиты. Шлемы у них были отвинчены.
Подбежал человек в мундире с желтыми нашивками, отдал честь. На закопченном лице его блестели одни глаза.
— Что? — спросил генерал.
— Возвратились, — четко повернулся на полоборота — к лежащим.
Они медленно, словно нехотя, поднялись. Стало видно, что под ними все выгорело. И от пылающего леса к ним тянулась цепочка черных дымящихся следов.
Один из них, видимо командир, помотал головой:
— К Харламову скиту не пройти. Горит земля. Защита не выдерживает.
У генерала между бровей легла глубокая морщина. Тогда командир стащил с руки толстую перчатку, бросил. Трава под ней сразу же вспыхнула, торопливо побежали веселые желтые огоньки.
Майор из группы захвата осторожно потрогал перчатку носком сапога..
Здоровенная ель, проскрипев, легла на поляну, раскидав головешки. Буря искр пронеслась в воздухе. Мне стрельнуло угольком прямо в ладонь. Неожиданно и больно.
— Вам лучше вернуться в поселок, товарищ генерал, — сказал майор. Рукав его комбинезона слегка дымился.
Генерал посмотрел на него и вдруг рявкнул.
— Что там со связью? Почему не докладываете!
У майора потемнели глаза. Он сказал подчеркнуто официально:
— Доложились все десять групп, товарищ генерал. Результаты нулевые. Зырянов не обнаружен.
— Продолжать поиск! Расширяйте зону. Если вам нужны люди, — запросите. Вне всякой очереди!
— Нам его все равно не найти, — сказал я, дуя на обожженную руку. — Нам не обнаружить его, пока он сам этого не захочет. Генерал повернул ко мне гневное лицо. Не находил слов.
Начальник спецкоманды тревожно оглядывался. — Кончаются заряды, — сказал он. Цепь людей в комбинезонах медленно пятилась. — Может быть, он погиб в скиту? — очень нейтрально предположил майор. — Вряд ли, — отчетливо сказал генерал. Я подумал, что весь наш поиск бесполезен. Наверное, сейчас где-то далеко за границей области в обычном поезде едет маленький, тихий, похожий на подростка человек, терпеливо переносит любопытство соседей — шевелит безгубым ртом, круглыми, лягушачьими глазами провожает зеленые леса чужой ему планеты.
Завтра он сойдет на какой-нибудь крохотной станции и постучится в любой дом. Огонь подступал вплотную.

1 2 3