Каждое утро, задолго до того, как его друзья просыпались, Пират выбирался из своего угла и в сопровождении собак отправлялся на обход ресторанов и пристаней. Он принадлежал к тем людям, которых все жалеют. Вручаемые ему пакеты становились все объемистее. Друзья не пренебрегали его дарами и охотно принимали их: свежую рыбу, куски пирогов, непочатые черствые булки, мясо, которое достаточно было потереть содой, чтобы плесень сошла бесследно. Теперь они зажили по-настоящему.
И то, что они принимали его приношения, трогало Пирата куда больше, чем любое благодеяние, которое они могли бы ему оказать. Когда он смотрел, как они поедают принесенные им припасы, в его глазах светилось обожание.
По вечерам, когда они сидели у печурки и ленивыми голосами сытых богов обсуждали последние события, волновавшие Тортилья-Флэт, взгляд Пирата перебегал ото рта ко рту, и губы его шевелились, шепотом повторяя слова, произносимые его друзьями. Собаки ревниво ластились к нему.
И эти люди – его друзья, говорил он себе по ночам, когда в доме воцарялся мрак, а собаки теснее прижимались к нему, чтобы всем было тепло. Эти люди так его любили, так из-за него беспокоились, что не могли позволить ему жить в одиночестве. Пират без конца твердил себе это, потому что никак не мог поверить в столь чудесную, столь невероятную вещь. Его тачка стояла теперь во дворе Дэнни, и каждый день он рубил дрова и продавал их. Но Пират так боялся упустить хоть одно слово из вечерних бесед своих друзей и хотя бы на час лишиться возможности чувствовать веяние дружеской теплоты, что он уже несколько дней не навещал своего тайника и не добавлял туда заработанные монеты.
Его друзья были очень добры к нему. Они обходились с ним с самой изысканной любезностью, но он всегда был под наблюдением чьих-то глаз. Когда он катил свою тачку в лес, один из друзей сопровождал его и сидел на бревне, пока он работал. Когда он перед сном спускался в овраг, Дэнни, или Пабло, или Пилон, или Хесус Мария шли вместе с ним. А ночью, как бы бесшумно он ни двигался, ему не удавалось выбраться из дома без того, чтобы за ним не последовала чья-то тень.
В течение недели друзья довольствовались тем, что просто следили за Пиратом. Но в конце концов такая бездеятельность им надоела. Действовать прямо, само собой разумеется, было нельзя – это они хорошо понимали. И вот как-то вечером у печки завязалась беседа о том, стоит ли прятать накопленные деньги. Начал Пилон:
– У меня был дядя, настоящий скряга, и он спрятал свое золото в лесу. Один раз он пошел посмотреть на него, а его уже нет. Кто-то нашел это золото и украл. Дядя был тогда уже стариком, и так как все его деньги пропали, он повесился.
Пилон с удовлетворением заметил тревогу, омрачившую лицо Пирата.
Дэнни тоже заметил ее и тут же подхватил:
– Вьехо, мой дед, которому принадлежал этот дом, тоже закопал деньги. Не знаю сколько, но он слыл богатым, так что, наверное, их было долларов четыреста, не меньше. Вьехо вырыл глубокую яму и положил в нее деньги, а потом засыпал землей, а потом набросал сверху сосновых игл, чтобы никто не мог догадаться, что тут копали. Но когда он вернулся, яма была раскопана, а от денег и помину не осталось.
Губы Пирата беззвучно повторяли каждое слово. На лице его был написан ужас. Его пальцы перебирали жесткую шерсть на загривке Сеньора Алека Томпсона. Друзья переглянулись и на время переменили тему. Они заговорили о любовных делах Корнелии Руис.
Ночью Пират выскользнул из дома, собаки выскользнули вслед за ним, а Пилон выскользнул вслед за всеми ними. Пират быстро углублялся в лес, уверенно перепрыгивая через поваленные деревья и кучи хвороста. Пилон кое-как поспевал за ним. Но когда они прошли так мили две, Пилон совсем запыхался и был весь исцарапан. Он остановился, чтобы перевести дух, и вдруг заметил, что впереди все звуки прекратились. Он подождал, прислушался, порыскал вокруг, но Пират как сквозь землю провалился.
Только через два часа усталый Пилон добрался до дома. Там в углу среди своих собак крепко спал Пират. Когда Пилон вошел, собаки подняли головы, и Пидону показалось, что они ехидно ему улыбнулись.
На следующее утро в овраге происходило совещание.
– Выследить его невозможно, – сообщил Пилон. – Он исчезает. Он видит в темноте. Он знает в лесу каждое дерево. Надо найти какой-то другой способ.
– Может, это в одиночку трудно, – предположил Пабло.– Вот если мы все пойдем за ним, так, может, кто-нибудь его и проследит.
– Сегодня вечером мы опять будем разговаривать – сказал Хесус Мария, – только страшнее. Одна моя знакомая дама хочет подарить мне немного винца, – скромно добавил он. – Может, если Пират чуточку выпьет, ему будет труднее от нас ускользнуть.
На этом и порешили. Знакомая дама подарила Хесусу Марии целый галлон вина. Что может сравниться с восторгом Пирата, когда в этот вечер перед ним поставили банку, полную вина и он сидя в кругу друзей, попивал вино и слушал их беседу?
Такая радость редко выпадала на долю Пирату. Он жаждал обнять этих чудесных людей и сказать им, как он их любит. Но сделать это было нельзя, так как они могли подумать, что он пьян. Он жалел, что не может совершить чего-нибудь замечательного, чтобы показать им свою любовь.
– Вчера мы говорили о зарытых деньгах, – сказал Пилон. – Сегодня мне припомнился мой двоюродный брат, очень умный человек. Уж если кто-нибудь в мире мог найти для денег надежный тайник, так это он. И вот он взял свои деньги и спрятал их. Может, вы его видели, жалкого нищего, который бродит по пристаням, выклянчивая рыбьи головы себе на похлебку? Так это мой двоюродный брат. Кто-то украл его зарытые деньги.
Лицо Пирата вновь омрачилось тревогой.
История следовала за историей, и в каждой на тех, кто прятал свои деньги, сыпались всевозможные беды.
– Лучше хранить деньги у себя под рукой, тратить их понемножку и делиться со своими друзьями, – закончил Дэнни.
Они не спускали глаз с Пирата и в разгар самой страшной из историй увидели, что тревога исчезла с его лица, сменившись улыбкой облегчения. Теперь он спокойно потягивал свое вино, и глаза его радостно блестели.
Друзья пришли в отчаяние. Все их планы провалились. Им было невыносимо тяжело. Вот как им отплатили за их доброту, за их милосердие! Пират каким-то образом умудрился избежать тех благ, которыми они собирались его осыпать. Они допили свое вино и угрюмо разошлись по постелям.
Даже ночью бдительность не покидала Пилона. Его уши бодрствовали, когда все остальное его тело предавалось сну. Он услышал, как Пират и его собаки крадучись вышли из дома. Он тут же разбудил своих друзей, и через секунду все четверо уже шли за Пиратом в лес. Среди сосен стояла непроглядная тьма. Четверо друзей натыкались на стволы, путались в плетях ползучих растений и все же в течение долгого времени слышали впереди шаги Пирата. Они добрались до того места, где Пилон накануне потерял Пирата, и тут внезапно наступила тишина – только лес шелестел да шуршал легкий ночной ветерок. Они обшарили весь лес и все заросли кустарника, но Пират вновь бесследно исчез.
В конце концов замерзшие, полные уныния, они отыскали друг друга и устало поплелись назад в Монтерей. Заря занялась задолго до их возвращения. Лучи солнца уже искрились в волнах залива. До них донесся запах утреннего дыма из кухонных труб Монтерея. Пират вышел на крыльцо, чтобы поздороваться с ними, и лицо его светилось счастьем. Они угрюмо прошли мимо него в комнату. Там на столе лежал большой парусиновый мешок.
Пират тоже вошел в комнату.
– Я сказал тебе неправду, Пилон, – заговорил он. – Я сказал тебе, что у меня нет денег, потому что я боялся. Я ведь не знал тогда, что у меня есть друзья. Вы рассказывали о том, что спрятанные деньги всегда воруют, и я опять испугался. Только вчера вечером я понял, что делать. Мои деньги будут в безопасности у моих друзей. Никто не сможет украсть их, если мои друзья будут стеречь их для меня.
Все четверо в ужасе уставились на него.
– Забери свои деньги назад в лес и спрячь их там, – свирепо потребовал Дэнни.– Мы не хотим их стеречь.
– Нет, – сказал Пират. – Я буду бояться за них, если я их закопаю. Но я буду счастлив и спокоен за них, зная, что мои друзья стерегут их для меня. Вы не поверите этому, но две прошлые ночи кто-то выслеживал меня в лесу, чтобы украсть мои деньги.
Как ни ужасен был удар, Пилон, это воплощение находчивости, попытался отвести его.
– Прежде чем отдать нам эти деньги, – сказал он вкрадчиво, – может, ты возьмешь себе немножно на расходы ?
Пират покачал головой.
– Этого я сделать не могу. Деньги обещанные. У меня уже почти тысяча четвертаков. Когда я наберу их тысячу, я куплю золотой подсвечник для святого Франциска Ассизского. У меня была очень хорошая собака, и она заболела; и я обещал проработать тысячу дней, чтобы купить золотой подсвечник, если собака поправится. И, – он протянул вперед свои огромные ладони, – эта собака поправилась.
– Одна из этих собак? – осведомился Пилон.
– Нет, – сказал Пират. – Ту через несколько дней задавил грузовик.
Итак, все было кончено, не осталось никакой надежды увернуться от денег. Дэнни и Пабло угрюмо подняли тяжелый мешок с серебряными монетами, отнесли его в соседнюю комнату и положили под подушку на кровати Дэнни.
Со временем мысль о том, что эти деньги лежат у них под подушкой, стала приносить им радость, но в эту минуту горечь поражения была невыносима. И ничего нельзя было сделать. Счастье поманило их и обмануло.
Пират стоял перед ними, и в глазах его сверкали блаженные слезы, ибо он доказал свою любовь к друзьям.
– Подумать только, – сказал он, – сколько лет я прожил в курятнике, не зная никаких радостей. Но зато теперь, – докончил он, – зато теперь я очень, очень счастлив.
Глава VIII.
О том, как друзья Дэнни в канун дня святого Андрея искали заколдованный клад. О том, как Пилон нашел его и как позже саржевые брюки дважды переменили владельца
Если бы Португалец был героем, он истерзался бы, служа в армии. Но он был Большой Джо Португалец, прошедший хорошую тренировку в монтерейской тюрьме, и это не только избавило его от мук неудовлетворенного патриотизма, но и укрепило в следующем убеждении: как каждый день своей жизни человек делит пополам между сном и бодрствованием, так и каждый год человеческой жизни положено делить пополам между тюрьмой и волей. Однако пока шла война, Джо Португалец проводил в тюрьме значительно больше времени, чем на воле.
В гражданской жизни человека наказывают за то, что он делает; однако военные уставы добавляют к этому совершенно новый принцип – они наказывают человека и за то, чего он не делает. Джо Португалец никак не мог этого понять. Он не чистил своей винтовки, он не брился и раз или два не возвращался из отпуска. Эти прегрешения усугублялись, кроме того, склонностью Большого Джо вступать в словесные перепалки, когда начальство пыталось его образумить.
Прежде он проводил в тюрьме половину своей жизни; из двух лет службы в армии он провел в тюрьме восемнадцать месяцев. И тюремная жизнь в армии ему совсем не нравилась. Монтерейская тюрьма приучила его к покою и приятному обществу. В армии его принуждали работать. В Монтерее его всегда обвиняли только в одном: в пьянстве и нарушении общественного порядка. Обвинения, предъявлявшиеся ему в армии, настолько сбили его с толку, что это, вероятно, оставило неизгладимый след на его рассудке.
Когда война кончилась и солдаты были распущены по домам, Большому Джо еще предстояло отсидеть шесть месяцев. Обвинение гласило: «Появление в пьяном виде в расположении полка. Нанесение сержанту удара канистрой из-под керосина. Попытка отрицания своей личности (Джо начисто забыл, кто он такой, и поэтому на все вопросы отвечал отрицательно). Кража шестнадцати фунтов вареных бобов и самовольная отлучка на лошади майора». Если бы перемирие еще не было подписано, Большого Джо, вероятно, расстреляли бы. Он вернулся в Монтерей много позже остальных ветеранов, когда те успели пообъесть все сладкие плоды победы.
Когда Большой Джо соскочил с поезда, на нем была армейская шинель, гимнастерка и синие саржевые брюки. В городе все осталось по-старому, если не считать «сухого закона», а в заведении Торрелли все осталось по-старому, несмотря на «сухой закон». Джо сменял свою шинель на галлон вина и отправился искать друзей.
Истинных друзей он в этот вечер не встретил, хотя ему в изобилии попадались те гнусные и криводушные гарпии и мошенники, которые всегда рады заманить человека в пучину порока. Джо, не отличавшийся высокой нравственностью, не испытывал никакого отвращения к пучине; она ему нравилась.
Довольно скоро вино его иссякло, а денег у него не было и раньше. И тут гарпии попробовали изгнать Джо из пучины, но он ни за что не хотел уходить. Ему в пучине было уютно.
Когда они попытались пустить в ход силу, Большой Джо в справедливом и ужасающем негодовании переломал всю мебель, перебил все стекла в окнах, выгнал полураздетых визжащих девиц в ночной мрак и напоследок поджег дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25