Час бежал за часом: Мы перестали кружить вокруг «блюдоподобной чечевицы», но не выпускали её из своих полей. Восемнадцать глаз насторожённо и недоверчиво наблюдали за чужим кораблём, он был недвижим, тёмен, бесстрастно покоился неподалёку. Временами Алексей озарял его вспышками прожекторов, поисковые лучи продолжали оконтуривать «чечевицу», сигналы всех тридцати восьми типов галактической азбуки периодически несли просьбу о связи — контакта не было. Я приказал разведочной группе готовиться к высадке на чужой корабль.
По судовому расписанию разведочная группа состоит из трех человек: командир астроинженер Гюнтер Менотти, члены — биолог Пётр Кренстон и социолог Мишель Хаяси. Мне предоставлено право дополнять группу любым членом экипажа. Я добавил в группу себя. Из трех наших разведочных катеров мы выбрали планетолёт «Гермес»: он был тихоходным, но самым оснащённым.
Вы и без меня хорошо знаете, как мы вертелись вокруг чужого корабля, отыскивая входное отверстие, и как, не найдя ничего, загерметизировали площадку на корпусе, где анализаторы показали внутренние пустоты, и как, проделав лаз, проникли внутрь, и как сразу же наткнулись на скелеты трех странных, но, несомненно, когда-то живых и разумных существ. Мертвецы показались нам громадными осьминогами, они и истлевшие — одна костяная броня и растрескавшиеся кости ног — походили на отлично выделанные чучела, а не на холмики праха, хотя при неосторожном прикосновении превращались в прах.
Кренстон ползал около трех скелетов с ручным биологическим анализатором. Этот хитроумный компьютер совершает три тысячи анализов в секунду и по результативности превосходит иную научную академию старых времён. Гюнтер и я осторожно ходили по помещению, фиксируя на плёнку стены, потолок, пол. Довольно просторный зал заполняла масса предметов, назначение их надо было ещё устанавливать. Все они были правильной геометрической формы, чаще шары, цилиндров и призм — поменьше, а кубов совсем немного. Каждый казался монолитом — как бы слиток из материала, похожего на металл, но не металлической природы. Кстати, и весь корабль был изготовлен из того же вещества. Нашего разнообразия материалов — цветных, чёрных, редких металлов, дерева, пластмасс, бумаги — здесь и в помине не было.
— Думаю, все эти предметы — аппараты управления кораблём, — сказал Гюнтер. — Странно, что каждый лежит отдельно, не видно соединительных коммуникаций.
Пётр поднялся с пола. Ему редко изменяет хладнокровие, но на этот раз он утратил контроль над своими нервами. Он чуть не кричал:
— Невероятно! Ничего не понимаю! Знаете, когда умерли восьминогие астронавты? Полтора миллиона лет назад!
Погибшие полтора миллиона лет назад пилоты на корабле, который на наших глазах вёл осмысленные боевые действия! Было от чего потерять хладнокровие! Мы засыпали Петра вопросами, но узнали лишь, что и материал, из которого изготовлен сам корабль, и все предметы в нем — того же почтённого возраста. Корабль построен ещё до того, Как на Земле появилось человечество.
— Значит, на корабле нет ничего живого? — недоверчиво спросил Хаяси.
— Именно! Ничего живого! Все перемёрло ещё в незапамятные времена, и сам корабль уже свыше миллиона лет — мёртвое тело и несётся вперёд лишь по инерции. Говорю вам, невероятно! И тем не менее реальный факт, если анализаторы не врут!
Дальнейшие наблюдения показали, что приборы наши точны, но в тот момент мы Петру не поверили. Наши разговоры передавались на «Икар» и там вызвали такую же реакцию. Все были под магией нападения одного корабля на другой: можно ли допустить, чтобы сражения вели мертвецы! Хаяси, как всегда, на каждом этапе разведки отделял факты от гипотез. Он тут же, в первом помещении чужого корабля, высказал своё мнение о событиях. К твёрдым фактам он относил, что оба космических тела — искусственные сооружения, что один уничтожил второе, что нами найдены скелеты неведомых, но когда-то живых существ, что здесь наши походные гравитаторы не нужны, ибо невесомости нет, а, наоборот, наличествует прибавка в весе примерно в полтора раза… Таких и похожих фактов накопилось уже немало, а все ли обитатели корабля — мертвецы, надо проверить. Не будем забегать вперёд, советовал он.
— Ещё один факт: мы в монолитном кубе, откуда нет прохода в другие помещения, — добавил я. — Но должны же они существовать! И надеюсь, Мишель, это не фантастическая гипотеза!
Проходы обнаружил Гюнтер. Он подошёл к одному участку стены, ничем по виду не отличавшемуся от других, и в стене вдруг появилось отверстие. Мы впервые тогда увидели самодвижущийся, саморастягивающийся самоутолщающийся материал и вытаращили глаза на самопроизвольно образующиеся проходы. Дыра в стене была как раз такой, чтобы мы гуськом могли проникнуть внутрь. Проходы создавались по габаритам идущего: если бы в экипаже «Икара» имелся слон и ему открылся бы достаточный лаз, правда, стене пришлось бы сильно утолщаться по краям такой дыры.
Второе помещение было обширней: просторный туннель длиной метров на пятьдесят, шириной метров десять и высотой пять. Наши фонари осветили с правой стороны исполинский некрополь — ряд полок, одна над другой, отгороженных прозрачными стенками от прохода, на каждой полке покоился восьмирукий скелет, а на второй стене — стереоскопические пейзажи удивительной красоты и яркости.
Мы медленно двигались вдоль многоэтажных склепов, освещая ряд за рядом, этаж за этажом. Впоследствии, установив в тоннеле светильники, мы могли свободно обозревать с одной стороны все гигантское покоище мертвецов, а с другой — любоваться всеми картинами музея, но в тот первый день и мертвецы, и картины, выхваченные снопиком света, как бы возникали из небытия: эффект был куда сильней! Скелеты лежали в определённом порядке: внизу экземпляры крупней, повыше — поменьше. Различие в размерах выражало различие возраста: одни умирали зрелыми, возможно, и состарясь, других смерть настигала в стадии созревания, кое-кто переводился на жительство в некрополь, не выбравшись из младенчества. Но когда бы ни умирали обитатели космического корабля, останки их переселялись сюда, в последнее их общежитие, ставшее вечным хранилищем.
И ещё стало ясно при первом осмотре: в некрополе сохранялись не скелеты однажды посаженного экипажа, а много их генераций. Потом мы установили, что для корабля требовалась команда в двадцать взрослых особей, владевших профессиями навигаторов. Корабль, стартовавший откуда-то из центральных районов Галактики, вела небольшая группа специалистов звездоплавания. Скелетов же было больше тысячи. Медленно передвигаясь от одного пятиэтажного саркофага к другому, я мысленно видел их — восьмируких, молодых, энергичных, полных жажды выполнить какое-то важное задание, ради него пустившихся в дальний полет. Шли годы, десятилетия, пошло на тысячелетие, одна тысяча лет напластывалась на другую — анализатор определил десять тысяч земных лет для полного жизненного цикла одной особи, — народилось на корабле новое поколение, его обучили звездоплаванию, оно переняло эстафету родителей, те переселились сюда, вон там, в дальнем углу некрополя, начинали они скелетную историю загадочного полёта.
А полет продолжается, старится вторая генерация, вырастает третья, самая многочисленная, почти в сто особей, они стремятся вперёд, но, не достигнув цели, тоже занимают свои места в саркофагах. Тысячелетие идёт за тысячелетием, одна генерация по-прежнему сменяет другую, постепенно количество новых астронавтов уменьшается, их становится снова два десятка, как раз то число, что требуется для надёжного обслуживания корабля, а полет не прерывается, цель не достигнута, надо спешить. Но вот их уже меньше двадцати. Эти крайние справа полки — свидетели катастрофического падения рождаемости. Недалеко уже и до последних трех, умерших на своём посту, среди непонятных нам аппаратов, и уже не было живых товарищей, чтобы перенести их тела в некрополь. А полет все продолжается, ибо неведомая цель не достигнута, ибо таинственное задание не выполнено, — продолжается ещё полтора миллиона земных лет, все продолжается, все продолжается… Куда они стремились? В чем цель их бесконечного полёта?
После осмотра некрополя мы повернули к музею. Сегодня все восхищаются творениями на стенах мёртвого корабля и каждый школьник может сдать экзамен по технике стереооттисков. Но вообразить себе наше удивление, когда мы открыли, что ярчайшие краски картин к тому, что у нас называют красками, никакого отношения не имеют, что весь цветовой спектр создан лишь разной глубиной оттиска на непонятном материале стен, а разная глубина оттиска исчисляется миллимикронами — на ощупь картины идеально гладки, а меняя освещение, мы заставляем их вспыхивать разными цветами. Впрочем, удивление перед техникой рисунка пришло позднее, в те минуты нас больше интересовало содержание картин. Все эти сценки быта и работы на странной планете, источенной пещерами — жильём и заводами восьмируких. астронавтов, — видимо, были нанесены на стены, чтобы путешественники помнили далёкую родину: появление многих генераций, родившихся на корабле и назначенных там умереть, несомненно, заранее планировалось. С некоторых картин на нас глядели живые, те, кто миллионы лет уже покоился в саркофагах, они были странны и привлекательны, над восемью гибкими сочленениями — ноги и руки одновременно — вздымалась крутая, лобастая голова, в ней светились два удивительных глаза — два огня, два приёмника света, два факела, мощные, пронзительно-умные, безысходно-печальные…
— Нет, эти глаза не только для зрения! — вырвалось у Хаяси. — Они разговаривали глазами!
— Не удивлюсь, если глаза у них — и орудие нападения, а не только зрения и беседы, — заметил Гюнтер. — К тому же — электрической природы. Как по-твоему, Арн?
Я пожал плечами. Разве можно определять по рисунку, правда искусному, какова физиология существ, о которых мы ещё день назад и не подозревали? Одна из картин показала, что такая возможность есть: изображение тесной каморки, вроде той, где лежали три истлевших трупа. В ней стояли уже знакомые нам монолитные ящики, а перед ними распластались два восьмируких существа; глаза их, обращённые на ящики, буквально пылали. Вдалеке виднелся передовой корабль. Картина менялась, когда мы проходили мимо, создавалась иллюзия, что передовой корабль сошёл с центра, а второй меняет курс, чтобы постоянно держать его в центре.
— Прицеливаются, — оценил картину Гюнтер. — Когда происходило такое событие, Пётр?
— Вероятно, два миллиона лет назад, — сказал Кренстон.
В это время Фома передал, чтобы я возвращался на «Икар». Он послал на Латону по сверхсветовому ротонному каналу сообщение о двух неизвестных галактических кораблях, база вызывала меня. Пришлось на время прервать осмотр.
На Латоне начальство било нетерпение, оно требовало подробных сводок. Попутно меня хлестнули строгим «втыком» за непростительное упущение: я, видите ли, спокойно лицезрел, как уничтожают уникальнейшее, неповторимое, необычайное и прочее создание каких-то неизвестных, уникальных, необычайных и прочее разумных цивилизаций, — понимаю ли я, что так вести себя нехорошо? Я так огрызнулся, что ротонный канал в ошеломлении отключился. Обо мне тогда говорили, что подчинённым у меня хорошо, а для начальства я тяжкий крест на плечах. Но ведь космический разведчик ведёт свободный поиск, а не заносит рейсовые километры в распланированный график! Мой старый друг, всегда улыбающийся Кнут Марек, начальник Главной Галактической базы, коварно попросил повторить ответ в выражениях, более приемлемых для переадресовки Земле. Воображаю, как он злорадно ухмылялся при этом, ведь все его указания, предписания и просьбы полным текстом ротанируются на Землю, в отличие от наших докладов, которые он бессовестно редактирует. Конечно, там узнают, что я сам смягчил свой отчёт. Но я ничего не имел против того, чтобы и Земля по мелочам не вмешивалась в моё дело, и хладнокровно добавил, что раньше чем через неделю о подробных сводках речь не пойдёт.
Картина происшествия прояснилась достаточно для предварительного отчёта, но тысячи тонких вопросов ждут ответа — так начал я спустя неделю своё сообщение базе. Описав встречу с двумя кораблями, я попросил товарищей продолжать.
Первой говорила Елена Витковская. Оба они, Елена и Пётр, астробиологи, знатоки форм галактической жизни. Она как аналитик дотошней Кренстона — немаловажное преимущество при изучении загадочных явлений жизнетворчества, зато он шире в оценках и лучше экспериментирует — тоже доброе качество для поисковика. Но если надо докладывать совместные результаты их работ, он тушуется, она же расцветает. Елена отличный оратор, а начальство — не только на Латоне, но и на далёкой Земле — её прямо-таки обожает, это древнее выражение точно описывает настроение, с каким принимаются её доклады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
По судовому расписанию разведочная группа состоит из трех человек: командир астроинженер Гюнтер Менотти, члены — биолог Пётр Кренстон и социолог Мишель Хаяси. Мне предоставлено право дополнять группу любым членом экипажа. Я добавил в группу себя. Из трех наших разведочных катеров мы выбрали планетолёт «Гермес»: он был тихоходным, но самым оснащённым.
Вы и без меня хорошо знаете, как мы вертелись вокруг чужого корабля, отыскивая входное отверстие, и как, не найдя ничего, загерметизировали площадку на корпусе, где анализаторы показали внутренние пустоты, и как, проделав лаз, проникли внутрь, и как сразу же наткнулись на скелеты трех странных, но, несомненно, когда-то живых и разумных существ. Мертвецы показались нам громадными осьминогами, они и истлевшие — одна костяная броня и растрескавшиеся кости ног — походили на отлично выделанные чучела, а не на холмики праха, хотя при неосторожном прикосновении превращались в прах.
Кренстон ползал около трех скелетов с ручным биологическим анализатором. Этот хитроумный компьютер совершает три тысячи анализов в секунду и по результативности превосходит иную научную академию старых времён. Гюнтер и я осторожно ходили по помещению, фиксируя на плёнку стены, потолок, пол. Довольно просторный зал заполняла масса предметов, назначение их надо было ещё устанавливать. Все они были правильной геометрической формы, чаще шары, цилиндров и призм — поменьше, а кубов совсем немного. Каждый казался монолитом — как бы слиток из материала, похожего на металл, но не металлической природы. Кстати, и весь корабль был изготовлен из того же вещества. Нашего разнообразия материалов — цветных, чёрных, редких металлов, дерева, пластмасс, бумаги — здесь и в помине не было.
— Думаю, все эти предметы — аппараты управления кораблём, — сказал Гюнтер. — Странно, что каждый лежит отдельно, не видно соединительных коммуникаций.
Пётр поднялся с пола. Ему редко изменяет хладнокровие, но на этот раз он утратил контроль над своими нервами. Он чуть не кричал:
— Невероятно! Ничего не понимаю! Знаете, когда умерли восьминогие астронавты? Полтора миллиона лет назад!
Погибшие полтора миллиона лет назад пилоты на корабле, который на наших глазах вёл осмысленные боевые действия! Было от чего потерять хладнокровие! Мы засыпали Петра вопросами, но узнали лишь, что и материал, из которого изготовлен сам корабль, и все предметы в нем — того же почтённого возраста. Корабль построен ещё до того, Как на Земле появилось человечество.
— Значит, на корабле нет ничего живого? — недоверчиво спросил Хаяси.
— Именно! Ничего живого! Все перемёрло ещё в незапамятные времена, и сам корабль уже свыше миллиона лет — мёртвое тело и несётся вперёд лишь по инерции. Говорю вам, невероятно! И тем не менее реальный факт, если анализаторы не врут!
Дальнейшие наблюдения показали, что приборы наши точны, но в тот момент мы Петру не поверили. Наши разговоры передавались на «Икар» и там вызвали такую же реакцию. Все были под магией нападения одного корабля на другой: можно ли допустить, чтобы сражения вели мертвецы! Хаяси, как всегда, на каждом этапе разведки отделял факты от гипотез. Он тут же, в первом помещении чужого корабля, высказал своё мнение о событиях. К твёрдым фактам он относил, что оба космических тела — искусственные сооружения, что один уничтожил второе, что нами найдены скелеты неведомых, но когда-то живых существ, что здесь наши походные гравитаторы не нужны, ибо невесомости нет, а, наоборот, наличествует прибавка в весе примерно в полтора раза… Таких и похожих фактов накопилось уже немало, а все ли обитатели корабля — мертвецы, надо проверить. Не будем забегать вперёд, советовал он.
— Ещё один факт: мы в монолитном кубе, откуда нет прохода в другие помещения, — добавил я. — Но должны же они существовать! И надеюсь, Мишель, это не фантастическая гипотеза!
Проходы обнаружил Гюнтер. Он подошёл к одному участку стены, ничем по виду не отличавшемуся от других, и в стене вдруг появилось отверстие. Мы впервые тогда увидели самодвижущийся, саморастягивающийся самоутолщающийся материал и вытаращили глаза на самопроизвольно образующиеся проходы. Дыра в стене была как раз такой, чтобы мы гуськом могли проникнуть внутрь. Проходы создавались по габаритам идущего: если бы в экипаже «Икара» имелся слон и ему открылся бы достаточный лаз, правда, стене пришлось бы сильно утолщаться по краям такой дыры.
Второе помещение было обширней: просторный туннель длиной метров на пятьдесят, шириной метров десять и высотой пять. Наши фонари осветили с правой стороны исполинский некрополь — ряд полок, одна над другой, отгороженных прозрачными стенками от прохода, на каждой полке покоился восьмирукий скелет, а на второй стене — стереоскопические пейзажи удивительной красоты и яркости.
Мы медленно двигались вдоль многоэтажных склепов, освещая ряд за рядом, этаж за этажом. Впоследствии, установив в тоннеле светильники, мы могли свободно обозревать с одной стороны все гигантское покоище мертвецов, а с другой — любоваться всеми картинами музея, но в тот первый день и мертвецы, и картины, выхваченные снопиком света, как бы возникали из небытия: эффект был куда сильней! Скелеты лежали в определённом порядке: внизу экземпляры крупней, повыше — поменьше. Различие в размерах выражало различие возраста: одни умирали зрелыми, возможно, и состарясь, других смерть настигала в стадии созревания, кое-кто переводился на жительство в некрополь, не выбравшись из младенчества. Но когда бы ни умирали обитатели космического корабля, останки их переселялись сюда, в последнее их общежитие, ставшее вечным хранилищем.
И ещё стало ясно при первом осмотре: в некрополе сохранялись не скелеты однажды посаженного экипажа, а много их генераций. Потом мы установили, что для корабля требовалась команда в двадцать взрослых особей, владевших профессиями навигаторов. Корабль, стартовавший откуда-то из центральных районов Галактики, вела небольшая группа специалистов звездоплавания. Скелетов же было больше тысячи. Медленно передвигаясь от одного пятиэтажного саркофага к другому, я мысленно видел их — восьмируких, молодых, энергичных, полных жажды выполнить какое-то важное задание, ради него пустившихся в дальний полет. Шли годы, десятилетия, пошло на тысячелетие, одна тысяча лет напластывалась на другую — анализатор определил десять тысяч земных лет для полного жизненного цикла одной особи, — народилось на корабле новое поколение, его обучили звездоплаванию, оно переняло эстафету родителей, те переселились сюда, вон там, в дальнем углу некрополя, начинали они скелетную историю загадочного полёта.
А полет продолжается, старится вторая генерация, вырастает третья, самая многочисленная, почти в сто особей, они стремятся вперёд, но, не достигнув цели, тоже занимают свои места в саркофагах. Тысячелетие идёт за тысячелетием, одна генерация по-прежнему сменяет другую, постепенно количество новых астронавтов уменьшается, их становится снова два десятка, как раз то число, что требуется для надёжного обслуживания корабля, а полет не прерывается, цель не достигнута, надо спешить. Но вот их уже меньше двадцати. Эти крайние справа полки — свидетели катастрофического падения рождаемости. Недалеко уже и до последних трех, умерших на своём посту, среди непонятных нам аппаратов, и уже не было живых товарищей, чтобы перенести их тела в некрополь. А полет все продолжается, ибо неведомая цель не достигнута, ибо таинственное задание не выполнено, — продолжается ещё полтора миллиона земных лет, все продолжается, все продолжается… Куда они стремились? В чем цель их бесконечного полёта?
После осмотра некрополя мы повернули к музею. Сегодня все восхищаются творениями на стенах мёртвого корабля и каждый школьник может сдать экзамен по технике стереооттисков. Но вообразить себе наше удивление, когда мы открыли, что ярчайшие краски картин к тому, что у нас называют красками, никакого отношения не имеют, что весь цветовой спектр создан лишь разной глубиной оттиска на непонятном материале стен, а разная глубина оттиска исчисляется миллимикронами — на ощупь картины идеально гладки, а меняя освещение, мы заставляем их вспыхивать разными цветами. Впрочем, удивление перед техникой рисунка пришло позднее, в те минуты нас больше интересовало содержание картин. Все эти сценки быта и работы на странной планете, источенной пещерами — жильём и заводами восьмируких. астронавтов, — видимо, были нанесены на стены, чтобы путешественники помнили далёкую родину: появление многих генераций, родившихся на корабле и назначенных там умереть, несомненно, заранее планировалось. С некоторых картин на нас глядели живые, те, кто миллионы лет уже покоился в саркофагах, они были странны и привлекательны, над восемью гибкими сочленениями — ноги и руки одновременно — вздымалась крутая, лобастая голова, в ней светились два удивительных глаза — два огня, два приёмника света, два факела, мощные, пронзительно-умные, безысходно-печальные…
— Нет, эти глаза не только для зрения! — вырвалось у Хаяси. — Они разговаривали глазами!
— Не удивлюсь, если глаза у них — и орудие нападения, а не только зрения и беседы, — заметил Гюнтер. — К тому же — электрической природы. Как по-твоему, Арн?
Я пожал плечами. Разве можно определять по рисунку, правда искусному, какова физиология существ, о которых мы ещё день назад и не подозревали? Одна из картин показала, что такая возможность есть: изображение тесной каморки, вроде той, где лежали три истлевших трупа. В ней стояли уже знакомые нам монолитные ящики, а перед ними распластались два восьмируких существа; глаза их, обращённые на ящики, буквально пылали. Вдалеке виднелся передовой корабль. Картина менялась, когда мы проходили мимо, создавалась иллюзия, что передовой корабль сошёл с центра, а второй меняет курс, чтобы постоянно держать его в центре.
— Прицеливаются, — оценил картину Гюнтер. — Когда происходило такое событие, Пётр?
— Вероятно, два миллиона лет назад, — сказал Кренстон.
В это время Фома передал, чтобы я возвращался на «Икар». Он послал на Латону по сверхсветовому ротонному каналу сообщение о двух неизвестных галактических кораблях, база вызывала меня. Пришлось на время прервать осмотр.
На Латоне начальство било нетерпение, оно требовало подробных сводок. Попутно меня хлестнули строгим «втыком» за непростительное упущение: я, видите ли, спокойно лицезрел, как уничтожают уникальнейшее, неповторимое, необычайное и прочее создание каких-то неизвестных, уникальных, необычайных и прочее разумных цивилизаций, — понимаю ли я, что так вести себя нехорошо? Я так огрызнулся, что ротонный канал в ошеломлении отключился. Обо мне тогда говорили, что подчинённым у меня хорошо, а для начальства я тяжкий крест на плечах. Но ведь космический разведчик ведёт свободный поиск, а не заносит рейсовые километры в распланированный график! Мой старый друг, всегда улыбающийся Кнут Марек, начальник Главной Галактической базы, коварно попросил повторить ответ в выражениях, более приемлемых для переадресовки Земле. Воображаю, как он злорадно ухмылялся при этом, ведь все его указания, предписания и просьбы полным текстом ротанируются на Землю, в отличие от наших докладов, которые он бессовестно редактирует. Конечно, там узнают, что я сам смягчил свой отчёт. Но я ничего не имел против того, чтобы и Земля по мелочам не вмешивалась в моё дело, и хладнокровно добавил, что раньше чем через неделю о подробных сводках речь не пойдёт.
Картина происшествия прояснилась достаточно для предварительного отчёта, но тысячи тонких вопросов ждут ответа — так начал я спустя неделю своё сообщение базе. Описав встречу с двумя кораблями, я попросил товарищей продолжать.
Первой говорила Елена Витковская. Оба они, Елена и Пётр, астробиологи, знатоки форм галактической жизни. Она как аналитик дотошней Кренстона — немаловажное преимущество при изучении загадочных явлений жизнетворчества, зато он шире в оценках и лучше экспериментирует — тоже доброе качество для поисковика. Но если надо докладывать совместные результаты их работ, он тушуется, она же расцветает. Елена отличный оратор, а начальство — не только на Латоне, но и на далёкой Земле — её прямо-таки обожает, это древнее выражение точно описывает настроение, с каким принимаются её доклады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20