«Я благодарен Елене за любое проявление любви ко мне» — так он признался. Но видишь ли, Рой…
— Ничего пока не вижу.
— Узнав эти показатели, Армина неожиданно обиделась. Павел с Дианой отнеслись спокойно, Анджею тоже безразлично, как любит Елена Альфреда, а тот Елену. Армина же возмутилась. Она прямо не высказывает своего негодования, но я угадываю её состояние.
— Какое, собственно, дело Армине до того, как влюблены друг в друга Альфред и Елена?
— Сам ломаю над этим голову. Загадка.
— Собираешься разгадывать эту загадку?
— Если Армина не успокоится, ей нельзя стартовать с Земли. Её состояние не для рейса в звездолёте! Ужас просто! Какая там душевная совместимость, какое дружелюбие… Нет у неё сейчас ни того ни другого.
— И что теперь?
— Поговори с Арминой, Рой. Это единственное, что остаётся, — поговори!
— Мне? Что это даст?
— Очень много. Рой. Твоя известность, твоё прославленное умение раскрывать любые секреты… К тебе относятся по иному, чем ко мне. Поговори, очень прошу! Она так тебя уважает!
Рой с полминуты раздумывал.
— Ладно. Пусть приходит. Не уверен, получится ли что, но побеседовать могу. Надо все доводить до конца… Будешь присутствовать. Можешь, по обыкновению, молчать, если мы с ней заспорим.
— Буду молчать, — пообещал обрадованный Панов. — Молчать я умею, можешь не беспокоиться.
4
Было видно, что Армина готовилась не к простой беседе, а к спору. Она села в кресло напротив Роя, Панов уместился в сторонке, и начала первая.
— Признаться, я удивлена вашим приглашением на беседу… Спрашивайте, я отвечу.
— Панов говорил мне, что вы…
— Да, он правильно говорил. Я возмущена результатами обследования. Я открыто об этом ему не говорила, но он угадал.
— Что могло вас возмутить? Взаимоотношения внутри вашего маленького коллектива наверняка были вам известны и раньше.
— Как понять — известны? Догадывалась, чувствовала — да. Но точно не знала. А теперь знаю точно. И это нестерпимо!
— Расскажите подробней, что вас выводит из себя?..
Она волновалась, с каждой фразой все сильней. Очень многое ей нестерпимо. Начать хотя бы с Елены и Альфреда. Нежный, чувствительный мальчик без ума, без памяти, до смерти влюблён в свою беломраморную богиню, а она? Чем она отвечает на такое высокое, такое сильное, такое редкое чувство? Снисходительно принимает его! Иначе не назвать эти жалкие сто четыре люба! Разве это настоящее чувство — сто четыре в ответ на двести тринадцать? И как не пожалеть человека, как не рассердиться на его холодную подругу?
— Но ведь их темпераменты — их личное дело! Разве можно им предписывать, с какой силой любить друг друга?
Верно, все верно,-сила взаимной любви их личное дело, никто не вправе вмешиваться со стороны. Она и не вмешивается. Она ни единым словом, ни единым взглядом не показала ни Елене, ни Альфреду своего недовольства. Но остаться безучастной она не может. И это её личное дело — быть ли равнодушной, негодовать ли, чувствовать ли возмущение…
— Не совсем личное, Армина. Вы стартуете в уникальный рейс. И ваши настроения, даже невысказанные…
Вот именно — её невысказанные настроения! Всю жизнь, долгие годы провести рядом с парочкой, молчаливо осуждая одну, молчаливо печалясь о другом! Не слишком ли сильное испытание? Да и не только это! Нет, она не осуждает Анджея, что он испытывает к ней всего сто двадцать любов, в то время как она привязана к нему ста тридцатью восемью. Она знала и раньше, что любит его сильней, чем он её. Она вообще считает нормальным, чтобы женщина любила сильней, такова уж женская природа, да и, согласитесь, Анджей заслуживает того, чтобы его любили беззаветно и преданно, он удивительный человек… Но все же сто двадцать любов, которые, она снова это повторяет, вполне ей достаточны, но они все же не равны Альфредовым двести тринадцати, даже и ста тридцати двум не равны, что у этих тихонь Павла и Дианы. И вот весь рейс, до старости, до кончины, думать о том, какие горячие слова, какие ласки расточает тебе твой муж, будущий отец твоих будущих детей, и знать, знать всегда, каждую минуту, что вся его пылкая любовь в объективном измерении не добралась и до той скромной величины, что у этой вон тихой парочки, сидящей напротив тебя за столом. Всю жизнь мучиться такими мыслями!
Голос её прервался слезами. Рой помолчал, потом сказал:
— С таким настроением нельзя отправляться в дальний рейс, Армина.
Она ответила с вызовом:
— Именно, Рой. Сегодня я подала заявление, что отказываюсь участвовать в экспедиции.
— Ваш жених не протестовал, не отговаривал вас?
— Ещё бы не протестовал! Это ведь его любимая мысль, что он положит начало поколению звездолюдей, родившихся вдали от Земли. Но отговорить меня он не смог. Я ему сказала, что если его незначительные сто двадцать любов все-таки искренни, то он не оставит меня одну на Земле. У вас ещё есть вопросы. Рой?
— Больше вопросов у меня нет, Армина.
5
— Итак, естественный финал всех твоих научных изысканий, Шура. И это твоё открытие — закрываем, — хмуро сказал Рой, когда Армина ушла.
— Панов и звука не проронил, как и обещал, пока шёл разговор Роя с Арминой. Но слова Роя нельзя было оставить без ответа.
— Почему закрываем? Если оно не понравилось одной Армине…
— Да, оно не понравилось только ей, только одному человеку. Но этого достаточно, чтобы развалился хороший коллектив. Отменяется уникальный рейс! Да и только ли ей не нравится? Проведи свою любовную классификацию у всего человечества — все ли будут довольны? Не найдутся ли миллионы Армин?
— Не понимаю, что ты имеешь против моего открытия?
— Только то, что оно не нужно. Оно — не доброе. В нем вреда больше, чем пользы.
— Человек должен знать себя. Это открытие даёт новую информацию о человеке! Помнишь первое требование древних: познай самого себя. Именно это я и делаю! Человечество всегда стремилось к знанию! Знать, знать, знать — вот девиз человеческого развития, вот смысл всех открытий! Против чего ты протестуешь?
— Против твоего допотопного представления о знании. К добру или злу ведёт твоё знание — вот в чем вопрос. Открытия даются трудно, поэтому стараются открыть то, что приносит благо, а не вред. На вредные открытия сейчас не тратят ни средств, ни времени, ни интеллекта. Мы же не в двадцатом веке живём, Шура.
— Как ты заранее узнаешь, полезно или вредно твоё открытие?
— В простых случаях это бросается в глаза. Сегодня несложно найти способ выращивать рога у свиньи, но какая от этого польза? И эти твои любы… Хочешь, я предложу тебе новую тему? Изобрети способ определять пользу и вред от любого нового открытия. Это будет великое дело! Тогда будет ясно, стоит ли совершать иное открытие или лучше воздержаться. Многие лихо творимые открытия будут отвергнуты неоткрытыми. Сколько творческого потенциала мы сбережём!
— Попробовать можно, но… Сегодня моё открытие вызывает неудобства, но почему? Люди пока несовершенны. Они не всякое знание о себе способны перенести. Так что дело не в открытии, а в людях. Меж тем требование познать самого себя вечно. Это священный принцип развития. Просто человечество ещё не доросло до этого. Ему пока страшно узнавать самого себя. Оно боится самого себя! Уверен, лет через сто никакая влюблённая пара и не подумает вступать в брак без подробного психоэнергетического обследования своих чувств.
— Лет через сто? Может быть. Значит, введи в новую тему главным компонентом степень развития общества. А пока ты задал хорошую многомесячную работу межзвёздной комиссии.
— Она что, ищет новые пары?
— Конечно. Из старого экипажа годятся только Павел и Диана — они любят друг друга ,с равной силой.
— А новые пары, когда их найдут, они…
— Нет, Шура, конечно, нет, никакого обследования на эти твои любы. Для счастья человеку вполне достаточно знать, что его любят. Разве этого мало?
1 2
— Ничего пока не вижу.
— Узнав эти показатели, Армина неожиданно обиделась. Павел с Дианой отнеслись спокойно, Анджею тоже безразлично, как любит Елена Альфреда, а тот Елену. Армина же возмутилась. Она прямо не высказывает своего негодования, но я угадываю её состояние.
— Какое, собственно, дело Армине до того, как влюблены друг в друга Альфред и Елена?
— Сам ломаю над этим голову. Загадка.
— Собираешься разгадывать эту загадку?
— Если Армина не успокоится, ей нельзя стартовать с Земли. Её состояние не для рейса в звездолёте! Ужас просто! Какая там душевная совместимость, какое дружелюбие… Нет у неё сейчас ни того ни другого.
— И что теперь?
— Поговори с Арминой, Рой. Это единственное, что остаётся, — поговори!
— Мне? Что это даст?
— Очень много. Рой. Твоя известность, твоё прославленное умение раскрывать любые секреты… К тебе относятся по иному, чем ко мне. Поговори, очень прошу! Она так тебя уважает!
Рой с полминуты раздумывал.
— Ладно. Пусть приходит. Не уверен, получится ли что, но побеседовать могу. Надо все доводить до конца… Будешь присутствовать. Можешь, по обыкновению, молчать, если мы с ней заспорим.
— Буду молчать, — пообещал обрадованный Панов. — Молчать я умею, можешь не беспокоиться.
4
Было видно, что Армина готовилась не к простой беседе, а к спору. Она села в кресло напротив Роя, Панов уместился в сторонке, и начала первая.
— Признаться, я удивлена вашим приглашением на беседу… Спрашивайте, я отвечу.
— Панов говорил мне, что вы…
— Да, он правильно говорил. Я возмущена результатами обследования. Я открыто об этом ему не говорила, но он угадал.
— Что могло вас возмутить? Взаимоотношения внутри вашего маленького коллектива наверняка были вам известны и раньше.
— Как понять — известны? Догадывалась, чувствовала — да. Но точно не знала. А теперь знаю точно. И это нестерпимо!
— Расскажите подробней, что вас выводит из себя?..
Она волновалась, с каждой фразой все сильней. Очень многое ей нестерпимо. Начать хотя бы с Елены и Альфреда. Нежный, чувствительный мальчик без ума, без памяти, до смерти влюблён в свою беломраморную богиню, а она? Чем она отвечает на такое высокое, такое сильное, такое редкое чувство? Снисходительно принимает его! Иначе не назвать эти жалкие сто четыре люба! Разве это настоящее чувство — сто четыре в ответ на двести тринадцать? И как не пожалеть человека, как не рассердиться на его холодную подругу?
— Но ведь их темпераменты — их личное дело! Разве можно им предписывать, с какой силой любить друг друга?
Верно, все верно,-сила взаимной любви их личное дело, никто не вправе вмешиваться со стороны. Она и не вмешивается. Она ни единым словом, ни единым взглядом не показала ни Елене, ни Альфреду своего недовольства. Но остаться безучастной она не может. И это её личное дело — быть ли равнодушной, негодовать ли, чувствовать ли возмущение…
— Не совсем личное, Армина. Вы стартуете в уникальный рейс. И ваши настроения, даже невысказанные…
Вот именно — её невысказанные настроения! Всю жизнь, долгие годы провести рядом с парочкой, молчаливо осуждая одну, молчаливо печалясь о другом! Не слишком ли сильное испытание? Да и не только это! Нет, она не осуждает Анджея, что он испытывает к ней всего сто двадцать любов, в то время как она привязана к нему ста тридцатью восемью. Она знала и раньше, что любит его сильней, чем он её. Она вообще считает нормальным, чтобы женщина любила сильней, такова уж женская природа, да и, согласитесь, Анджей заслуживает того, чтобы его любили беззаветно и преданно, он удивительный человек… Но все же сто двадцать любов, которые, она снова это повторяет, вполне ей достаточны, но они все же не равны Альфредовым двести тринадцати, даже и ста тридцати двум не равны, что у этих тихонь Павла и Дианы. И вот весь рейс, до старости, до кончины, думать о том, какие горячие слова, какие ласки расточает тебе твой муж, будущий отец твоих будущих детей, и знать, знать всегда, каждую минуту, что вся его пылкая любовь в объективном измерении не добралась и до той скромной величины, что у этой вон тихой парочки, сидящей напротив тебя за столом. Всю жизнь мучиться такими мыслями!
Голос её прервался слезами. Рой помолчал, потом сказал:
— С таким настроением нельзя отправляться в дальний рейс, Армина.
Она ответила с вызовом:
— Именно, Рой. Сегодня я подала заявление, что отказываюсь участвовать в экспедиции.
— Ваш жених не протестовал, не отговаривал вас?
— Ещё бы не протестовал! Это ведь его любимая мысль, что он положит начало поколению звездолюдей, родившихся вдали от Земли. Но отговорить меня он не смог. Я ему сказала, что если его незначительные сто двадцать любов все-таки искренни, то он не оставит меня одну на Земле. У вас ещё есть вопросы. Рой?
— Больше вопросов у меня нет, Армина.
5
— Итак, естественный финал всех твоих научных изысканий, Шура. И это твоё открытие — закрываем, — хмуро сказал Рой, когда Армина ушла.
— Панов и звука не проронил, как и обещал, пока шёл разговор Роя с Арминой. Но слова Роя нельзя было оставить без ответа.
— Почему закрываем? Если оно не понравилось одной Армине…
— Да, оно не понравилось только ей, только одному человеку. Но этого достаточно, чтобы развалился хороший коллектив. Отменяется уникальный рейс! Да и только ли ей не нравится? Проведи свою любовную классификацию у всего человечества — все ли будут довольны? Не найдутся ли миллионы Армин?
— Не понимаю, что ты имеешь против моего открытия?
— Только то, что оно не нужно. Оно — не доброе. В нем вреда больше, чем пользы.
— Человек должен знать себя. Это открытие даёт новую информацию о человеке! Помнишь первое требование древних: познай самого себя. Именно это я и делаю! Человечество всегда стремилось к знанию! Знать, знать, знать — вот девиз человеческого развития, вот смысл всех открытий! Против чего ты протестуешь?
— Против твоего допотопного представления о знании. К добру или злу ведёт твоё знание — вот в чем вопрос. Открытия даются трудно, поэтому стараются открыть то, что приносит благо, а не вред. На вредные открытия сейчас не тратят ни средств, ни времени, ни интеллекта. Мы же не в двадцатом веке живём, Шура.
— Как ты заранее узнаешь, полезно или вредно твоё открытие?
— В простых случаях это бросается в глаза. Сегодня несложно найти способ выращивать рога у свиньи, но какая от этого польза? И эти твои любы… Хочешь, я предложу тебе новую тему? Изобрети способ определять пользу и вред от любого нового открытия. Это будет великое дело! Тогда будет ясно, стоит ли совершать иное открытие или лучше воздержаться. Многие лихо творимые открытия будут отвергнуты неоткрытыми. Сколько творческого потенциала мы сбережём!
— Попробовать можно, но… Сегодня моё открытие вызывает неудобства, но почему? Люди пока несовершенны. Они не всякое знание о себе способны перенести. Так что дело не в открытии, а в людях. Меж тем требование познать самого себя вечно. Это священный принцип развития. Просто человечество ещё не доросло до этого. Ему пока страшно узнавать самого себя. Оно боится самого себя! Уверен, лет через сто никакая влюблённая пара и не подумает вступать в брак без подробного психоэнергетического обследования своих чувств.
— Лет через сто? Может быть. Значит, введи в новую тему главным компонентом степень развития общества. А пока ты задал хорошую многомесячную работу межзвёздной комиссии.
— Она что, ищет новые пары?
— Конечно. Из старого экипажа годятся только Павел и Диана — они любят друг друга ,с равной силой.
— А новые пары, когда их найдут, они…
— Нет, Шура, конечно, нет, никакого обследования на эти твои любы. Для счастья человеку вполне достаточно знать, что его любят. Разве этого мало?
1 2