Это вольет
в меня новые силы. Главное - не смей ни в чем противуречить мне,
противный. Я держал в страхе царей! Помнишь, ничтожество, эту историйку с
царем Иоанном?
- Товарищи, почему мы все молчим? Почему мы терпим это
издевательство?! - воззвала к деревянному потолку сарая Вита.
- Правил на Москве государь один крикливый, Иоанн, - снова завелся
Строптизиус. - Груб был, дерзок. Бывало, посохом колачивал пребольно...
Непотребные пляски любил... Я же фанатически наукам предан был! Не выходил
из кельи! Тогда и совершил открытие, - старичок чихнул. - А царю Иоанну
время помирать пришло. Тут-то он и вспомнил Строптизиуса! Холоп за мной
приходит, пес Басманов-младшенький: "Помпон Окафусович, так мол, и так.
Царь-батюшка челом бьет - дай ему бессмертие!" "Не проси, Феденька, -
ответствовал я. - Вспомни, как бил меня великий государь сафьяновым
сапожком, немчурой называл, ужом заморским!" Так и помер царь-батюшка, -
старичок еще раз чихнул.
- Товарищи! - вознегодовала Вита. - Это же чистейшей воды вранье!
Басманова-младшего к тому времени уже давно казнили!
Из-за портшеза старичка вышел полупрозрачный гусар с пышными усами,
картинно облокотился о портшез и вкрадчиво произнес:
- Ой, как выдеру!
Вита вспомнила ужасную судьбу Гарри Удодова и скуксилась на ящике.
Каннибальских, Вампирский и Кадавров задрожали в углах. Каннибальских
шепнул Вите:
- Молчите, молчите! Сейчас они все появятся! Семенова бойтесь!
Семенов - сволочь! В Третьем отделении работал! Провокатором!
Вокруг портшеза расселась на ящиках компания странных призрачных
личностей. Юноша в лиловой блузе с развращенным лицом выдавил:
- Давно мы не слышали предсмертных хрипов...
Тучный человек, закутанный в простыню, закинул ногу на ногу и
бархатисто произнес:
- А не рассказать ли вам, Князь Вольдемар, как вы вступили в
единоборство с Наполеоном? Этого мы уже давно не слушали. Только не
вздумайте врать!
Князь покрутил ус.
- Мы, Прохладные, всегда славились своей правдивостью! А с Бонапартом
все было просто. Попал я в плен. С кем не бывает! В пылу сражения, с
саблей наголо, впереди армии, со знаменем! Жеребец у меня был сла-авный...
Гнедой с подпалинами... Звали Василием. Скачу это я на Василии.
Французишек направо, налево крошу! Эх-х, твою мать!... Знай наших!..
Все довольно крякнули.
- Занес меня мой Василий во вражеский стан. Грешен я, с кем не
бывает! Стал жеребец, как вкопанный. Я слез, знамя придерживаю. Смотрю -
Буонапарте! В шинели! И морда до того подлая... Не выдержал я, плюнул. А
знамя высоко держу, не роняя гусарской чести! Знай наших, лягушатник! Тут
со мной конфуз произошел, - Прохладный гордо подмигнул. - Из походной
палатки, господа, прехорошенькая мордашка выглядывает. Женщина! На поле
боя! Познакомились: "Жозефина, императрица". - "Князь Прохладный, русский
герой. Отчаянная голова!" Тут, сами понимаете, Жозефина потупилась, на
мордашке восторг. Раскраснелась императрица! А я видом своим показываю -
мол, плевать мне на ваши заигрывания! И Наполеону этак по-мужски сурово:
"Испытаем Фортуну, корсиканец?" Что тут началось! "Дуэль! Стреляться! В
двух шагах! Через платок!"
- Ай-яй-яй-яй-яй! Неужели убили? - ехидно спросила осмелевшая Вита.
- А то как же, щенок, ты думаешь! Не мог же я чести офицера,
дворянина, уронить! Убил. И так, со знаменем, обратно к своим поскакал.
Развращенный юноша в лиловой блузе качнулся и захрипел:
- Мы вышли из ресторана "У Сатаны". Я, Северянин, Сашка Блок. Умоляют
меня: "Игорь, пропой гимн Смерти!" Я прочел им про шуршащие саваны, блеск
смертной косы, кровавую пену на губах умирающего... "Приди, моя Желанная!
Приди, о Вожделенная! Приди в шуршащем саване, о Гибель моя тленная..."
Саша обнял меня: "Россия гибнет, Игорь! Мир гибнет! Все зарастает
бурьяном, и только мы с тобой будем петь о сиреневой заре... Цивилизация
тлен, Игорь! Кто, кроме нас двоих, понимает это?!..." Мы шли по Большой
Морской. Вдруг навстречу - хулиганье в оранжевых блузках. Футуристы!
Впереди один, с лошадиным лицом. Завязалась драка. Мы с Северянином
дрались, как львы! А Блок, представьте, сбежал. Струсил. Отмежевался.
- Да как вы смеете!!! - захлебнулась от возмущения Вита. - Блока,
Александра Александровича, Сашкой называть! Каждая строка его гениальна!
Декадент вы несчастный! Умойтесь лучше! - Вита подняла в воздух руки,
призывая всех к протесту. - Это же "Мильоны вас..." Это же "По вечерам над
ресторанами...!" Вы хоть читали "Незнакомку"?! По вечерам над ресторанами,
граждане, вечерний... тьфу, весенний... а, вечерний!... Блок, граждане,
гений! Знать надо Блока!
- Убожество мое, - с наслаждением произнес Строптизиус, - знай, мы
все презираем тебя и чувствуем себя от этого с каждой минутой все лучше и
лучше.
В дверь тихо поскребли.

ЗАПИСКИ ПАЖА МИХЕЛЯ
Читатель, свершилась великая Метаморфоза моей жизни! Я покинул герра
Строптизиуса и боюсь, что навеки. Желание увидеть дырки во Вселенной
мучило меня. Я искал щель в крыше нашего сарайчика, чтобы взглянуть на
звездное небо. Но Proshcka c Antoshckoi хорошо законопатили нашу обитель!
Ничего не оставалось, как покинуть ее, сделав подкоп. Вообрази себе,
читатель, что значило решиться на этот шаг мне, пажу Михелю, бедному
сироте, которого унижали четыреста лет и которого, несмотря на все его
усердие, всегда били!
Но бог с ними! Я уже почти и не помню про этих бездельников! Когда я
бежал по полю в неизвестном направлении, Я чувствовал, что возвращаюсь
домой откуда-то из небытия. Мне было весело, хоть и страшновато.
Нынешняя Сивилизация почище нашей, что была четыреста лет назад.
Сивилизация меня порадовала. Понравилось многое: экскаватор, светофор,
пожарная машина. Но, признаться, больше всего меня потряс троллейбус.
Когда мне впервые объяснили назначение длинных усов, торчащих из его
спины, я заплакал от гордости за современную науку.
Сначала на меня все здесь посматривали довольно косо. Я было подумал
даже, не вернуться ли в сарай? Может быть, я здесь лишний? Может быть, мне
не рады? Но воспоминание о сушеных врагах герра Строптизиуса, попросту,
мухах, внушило мне такое отвращение к моей прошлой жизни, что я решил
доказать все всем. Или я не Михель Вервольф? Что я видел в сарае? Я видел,
как герр Строптизиус, непонятно почему, рассердившись на кого-нибудь,
нарекал именем своего врага первую попавшуюся муху и гонялся за ней,
хлопая в воздухе ладонями. Так мы боролись с "недругами" несколько
столетий. А я, наивное создание (о, непростительная в мои четырнадцать лет
инфантильность!), был уверен, что участвую в магических обрядах! Сколько я
передавил этих бедных мух! И за каждую из них получал подзатыльник вместо
простого человеческого "Спасибо, Михель!" Я притворялся послушным,
лицемерил (ох, Михель, Михель, какой же ты право, конформист!), а сердце
мое так и прыгало от негодования!
- Ты - Микрокосм, Михель! (Попросту - человек), - сказал я сам себе.
- Стань свободным, наконец! Скажи себе: "Надо, Михель!"
И я стал свободным. Сейчас я учусь в школе. Меня все уважают.
Подумываю вплотную заняться троллейбусом. Кое-что в нем требует
усовершенствования. После троллейбуса займусь поисками дырок в Космосе.
Это будет мой сюрприз нынешней Науке и Сивилизации.

RARA AVIS
В дверь тихо поскребли. Вся нежить во главе со Строптизиусом
испуганно смолкла.
Дверь скрипуче приоткрылась, и в щель боком пролез высокий сутулый
мужчина средних лет в барашковом полушубке, широких бархатных штанах и
странных, несовременных сапогах со шпорами. Реакция на его появление
нежити была на редкость согласованной и поразила Виту. Нежить выстроилась
по росту. Даже порубленный стиляга Гарри Удодов вылез из ящика и, охая,
собрался в одно целое.
Незнакомец сбросил барашковый тулуп и, зажав под мышкой деловую
потертую папку, игриво воскликнул:
- Как тут мой заповедник? Давненько, давненько не заглядывал к вам!
Строптизиус сдернул с маленькой головки парик и, низко кланяясь,
запищал:
- Ах, господин бургомистр! Польщен! Смущен! Несказанно обрадован! Что
привело вашу светлость ко мне?
Нежить повторила движения Строптизиуса. Со стороны это было похоже на
производственную гимнастику.
- Ну, не надо, - похлопал старика по спине властной рукой гость. - Не
люблю я этого. Давайте без чинов, попросту! Я для вас всего лишь
вице-президент.
- Почему же вице?! - заголосила компания бездельников, не переставая
кланяться.
В руках Прохладного оказалась гитара. Рванув струны, гусар запел
величальную песню, которую подхватили все:
- К нам приехал, к нам приехал...
Они сделали выжидательную паузу, а вице-президент умиленно подсказал:
- Сумароков-Эльстон дорогой.
- Сумароков-Эльстон до-ро-го-о-ой!... - выкрикнула нежить.
Звеня шпорами, незнакомец медленно обошел свое маленькое войско,
приятно улыбаясь каждому и каждому представляясь по-новому:
- Приветствую вас! Художественный руководитель,
Белосельский-Белозерский. Кого я вижу! Позвольте познакомиться - почетный
Кандинский-Клерамбо, губернатор. Счастлив познакомиться, Мусин-Пушкин.
Председатель по охране памятников старины. Обожаю памятники. Ценю старину.
У Виты от страха замерзли руки. Вице-президент был интересный
мужчина, но почему-то он внушал ей, как некогда Михелю, непреодолимый
ужас. Она скорчилась на ящике и попыталась сделаться незаметной. Но это ей
не удалось.
Сумароков-Эльстон подходил все ближе и ближе. Наконец, он остановился
около Виты и со смешком спросил Строптизиуса:
- Позвольте, пхе-пхе, где же мой милый мальчуган? Где Михель?
- Да вот же он, ваше величество, перед вами! - ущипнул Виту за ухо
Строптизиус.
- Пхе-пхе, доктор, но ведь это, кажется, женщина?
Строптизиус обиделся, сморщил личико, опять сдернул с себя парик и
запищал:
- Ну какое, ваше превосходительство, это имеет значение?! Разве вам
не все равно?
Сумароков покачал головой:
- Значит, мальчишка сбежал все-таки. Востер!... - Он щелкнул себя по
лбу. - Как волка не корми, он все в лес норовит дернуть. Человек, одно
слово. Тьфу! Пардон, девушка, - он спихнул Виту с ящика, удобно расселся
на нем и галантно представился: - Я, прелестная незнакомка, для вас лицо,
пхе, интере-е-есное.
- О чудный, мудрый! - заголосила нежить.
В хор голосов ворвался грубый рев экскаватора: недалеко от сарая рыли
котлован.
- Вы спрашиваете, девица, откуда он, этот прекрасный незнакомец? Этот
интересный мужчина и большой человек? - с воодушевлением продолжал
Сумароков.
- Товарищ, вы тут главный, - поняла Вита. - Мне надо на работу.
Пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я к вам потом зайду. Вечером.
- Ах ты, господи, - умилился Сумароков-Эльстон, - работать хочет!
Киса, лапа, козочка вы моя милая! Между нами, девочками, говоря, работать
вообще не имеет смысла. И никогда не имело. Смотрите, девица, не
надорвитесь работаючи. А то еще и того... помрете раньше времени. Ну, это
еще имело бы смысл, будь вы гениальны! Ars longa, vita brevis est. А иначе
- не вижу смысла, пхе, не вижу. Вы меня хорошо поняли, кукушечка?
- Неправильно рассуждаете, - злобно сказала Вита. - Если, гражданин,
ничего не делать, жизнь остановится. Понимаете - жизнь!
- Ох, птичка, моя, что вы врете-то! Ведь вы сами ни черта в это не
верите! "Мир не существовал, пока он мною не создан был..." Так, кажется?
Вита покраснела и, скрипнув от ненависти зубами, выдавила:
- Люди должны работать. Это их главное предназначение. Таких
тунеядцев, демагогов, как вы, вообще уничтожают! Пока вы тут лясы точите,
люди летают в Космос! Укрощают микробов! Строят дороги!
- Ах! - заметалась по сараю нежить. - Да что она говорит, паршивка?!
Его святейшеству, папе римскому! Дайте ей тумака! Сорвите с нее парик!
Унизьте, унизьте ее кто-нибудь немедленно!
Экскаватор заворчал совсем близко.
Сумароков-Эльстон не обиделся на Виту. Он ласково полуобнял ее и,
гладя по плечам, таинственно сказал:
- Ну и пусть себе летают. Пусть что-то копают, что-то строят. У
человека одна жизнь, и ту он по-человечески прожить не может. Тьфу! Вы
ведь и сами так думаете? Я, пхе, за откровенность. Я, пхе-пхе, читаю в
душах. Как вы думаете, я кто?
- Отстаньте, демагог! Мне на работу надо, - мрачно ответила Вита.
- Виноват, а вы где работаете? - поинтересовался Сумароков.
- Я? Это.. во "ВНУХИ".
- Так. А позвольте спросить, что сие означает? Чем учреждение ваше
занимается?
1 2 3 4 5 6