Тут действительно велик риск потеряться, ибо «знать немога» – а сия вещь все-таки посложнее флейты, да и рыбы тоже, – познать его вплоть до темных закоулков души – значит отчасти стать им. Между тем для любого мога лучше принять гибель от им самим вызванной бури или развоплощение, чем стать немогом, «впасть в неможество». «Самое пикантное в нашем положении то, что назад отсюда дороги нет, только вперед», – сказал однажды Гелик, «ходячее самосознание» всех питерских Могуществ.
Можно добиваться идентификации с другим из чистого любопытства или за деньги, как психоаналитики, но безопасность этих «знатоков людей» гарантирована поверхностностью и неточностью познания (лучше даже сказать «познания»), а также страховочным взаимным лицемерием. Но если бы кому-то было дано проникнуть до самых глубин Другого, а потом вынырнуть – ни за какие деньги он бы не бросился вновь в эту пучину.
Любопытно, что писатели, которым «по долгу службы» приходится проникать в «души» своих персонажей, обнаруживают (если они настоящие писатели) упрямство чужой воли, которая стремится подчинить их себе, отщипнуть частицу живого бытия – и это несмотря на то, что души «придуманы» – то есть вполне прозрачны и в принципе подконтрольны. Может быть, и сам Бог вынужден оставлять потаенные уголки души человека без проникновения, может, и Ему полнота воплощения не проходит даром… И тогда свобода, дарованная человеку, есть просто результат вынужденной, «страховочной» поверхностности Бога, видно, не может он проникнуть все мое существо без риска для себя…
Taken: , 1Отгадка истории (записи Гелика)
Во что я никогда не верил. В то, что на смену глупым людям приходили все более умные. В то, что понять прошлое легче, чем настоящее. Не верил в роль безличности в истории и презирал культ безличности.
Чего не было. Очень скучны рассказы о производительных силах, о балансе государственных интересов, а впрочем и о сословиях, не исключая сословия царей. Поинтереснее сведения и самозванцах и пророках.
Удивительно, однако. Удивительно, какая ничтожная горстка людей пыталась вырваться из неможества. Немоги не могут – это ясно по определению. Труднее понять, в чем тут первопричина. Когда-то я считал, что она – в неспособности хотеть. Мелочность желаний, присущая подавляющему большинству людей, просто поразительна. Как можно не хотеть власти над собственным телом и телами других, не хотеть бессмертия, не хотеть того, чтобы материя была покорна твоей воле, – а ведь не хотят. А чего хотят – просто уму непостижимо, – какой-то ничтожной прибавки к тем пустякам, которые уже имеют. С точки зрения мога, скучно не то что обладание этими пустяками, их даже лень желать, не хочется тратить драгоценную субстанцию воображения, концентрат желания на перераспределение скудной наличности немогов. А ведь немоги обсасывают эти крохи желаемого часами. Днями, месяцами и годами. Поколениями и столетиями.
Ткань истории. Конечно, уважительное отношение к всплескам собственной воли, культура желания воспитывается в могуществе. Если уж появилось желание принять участие в игре, именуемой историей (а почему бы нет, задача не лишена интереса), – так уж и надо играть на самую большую ставку – ну в крайнем случае играть на первенство в иерархии. Дерзкий человек, кому надоело собственное неможество, может выбрать ставку и покрупнее – играть на максимальную яркость отпечатка. Но все это, в сущности, игры «по ветру». Интереснее всего играть на «изменение течения». Правда, тут уже надо быть могом, владеть, во всяком случае, практикой из ОС.
Методология истории. И все же остается кое-что необъяснимое, чему я не сразу подобрал разгадку. Подавляющее большинство людей укладывается в пределы своего крошечного хотения, да еще и с солидным запасом.
Но что самое интересное – это поразительное приспособление, придуманное для тех, кто не укладывается. Для фанатиков веры и фанатиков искусства, для пассионариев вроде какого-нибудь Карлы Маркса. Для тех, чья интенсивность воли имеет достаточно высокую пробу, для них придуман косвенный падеж – безопасный для состояния неможества способ самореализации.
Концентрация воли и желания не допускается до Основного состояния, а рассеивается в сторону, по одному из каналов сублимации. «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Или посвятим душевный подъем классификации бабочек. Или песню сложим – или встанем на колени перед образом, а то и послужим «благу человечества» (а на поверку все «блага» – только способы продлить пребывание в неможестве), – вот и выдохся прекрасный порыв.
Отсюда ясно, что главный вопрос методологии истории – не вопрос «как?», и не вопрос «почему?», а вопрос «кто?» Кто и зачем отвадил человечество от резервуара прямой энергетики сознания? Кто подобрал посильную головоломку для каждого и иллюзию на любой вкус?
Страницы истории. Историки листают эти сто раз перелистанные страницы, чтобы уточнить годы жизни какого-нибудь султана или чтобы пересмотреть роль монетарной системы в упадке Венецианской республики. В истории столько всего произошло, что найдутся факты для подкрепления любой теории. Однако все теории основаны на предположении, что человек в истории, как и в повседневности, действует на основании единственного знакомого ему принципа – принципа «не могу». Но если знать и о существовании другого, противоположного принципа, тем более если его реализовать, открывается угол зрения с иными очертаниями возможного и невозможного. В частности, законы всеобщего неможества перестают казаться убедительными, хотя бы потому, что результат, для объяснения которого они придуманы, проще и надежнее может быть объяснен другим путем.
Достаточно допустить, что Основное состояние уже реализовывалось в ходе истории – иногда и отдельными индивидами. Короче говоря, история представляется мне следующим образом.
Вначале было… Пусть себе даже и слово, если так назвать то, что всколыхнуло инерцию бытия. Во всяком случае, в том мире, который застал человек, это «что-то» уже не звучало. Но отзвуки, отголоски еще доносились. Скажем так, эхо творящего слова еще раскатывалось повсюду. Человек застал бытие, когда оно еще не успокоилось, не улеглось в рамки причинности и иногда лучше поддавалось заклинанию, чем физическому детерминизму.
Перед человеком лежало как бы два пути: 1) попытаться расслышать и повторить вещее слово и 2) узнать из контекста готового мира, каким был тот импульс, благодаря которому мир стал таким, каким он стал.
Девиз первого пути – «могу». Девиз второго – «знаю». И вот, стало быть, если и есть в истории загадка, то она такова: почему человечество избрало второй путь, почему победил не «ОС», а «ЛОГос»?
Прошлое в общих чертах. Меня не интересуют даты или критика источников. Авеста и Атхарваведа, в том виде, в каком они записаны, мало достоверны; быть может потому, что изощренность письма странным образом обратно пропорциональна прямому могуществу. И все же они описывают практику. Какой-ниудь Жорж Батай мог бы описать лучше. Но той практики уже нет, а Василеостровское Могущество способно сохранять себя и приумножать без письменных инструкций. Думаю, что многие из тех, что составляли мантры или писали книгу «Зогар», могли бы быть приняты в наше Могущество. После короткой стажировки… Ясно, во всяком случае, что и на рубеже истории человечество подразделялось на те же основные категории, что и сегодня, только с иным численным соотношением. А именно: маги (могущие), логи (знающие – от первых «ведунов» до всевозможных других «логов»: теологов, физиологов) и на пребывающих в неможестве и невежестве. Маги исчезли, но возник десяток Могуществ, которому удалось превзойти большинство их смелых дерзаний. Немоги остались при своих, а логи размножились, причем немалого им удалось добиться в косвенном падеже, в расшифровке формулы. Я все-таки вижу в этом величие человека, способного добиваться совершенства даже в беге в мешке и с завязанными глазами. Правила Могуществ запрещают ставить им подножку.
До появления зороастризма множество магов практиковали в Иране, в Индии, в Передней Азии и в Египте. Они могли называться и называть себя иначе, но это были люди, способные сублимировать энергетику желания и воли по прямому назначению «я могу». Похоже, что им было легче с подкреплением, ибо короче была дистанция между замыслом и осуществлением. Чары легче извлекались из неостывшего еще слоя сил чарья, в пространстве-времени было больше странных провалов, где прерывалась цепь причинно-следственных связей и был возможен беспричинный метаморфоз людей и предметов (превращения). Страх заставлял подавляющее большинство людей держаться подальше от этих, как сейчас принято говорить, «странных аттракторов», – но ведь маги, как и моги, бесстрашны по определению – они смело вклинивались в заморочки и сами вызывали их. Иные из магов не ведали и горнего страха; вот их я могу считать нашими непосредственными предшественниками. Из анализа обрядов и практик становится ясно, что они подбирались к принципу обратной связи с Демиургом. Речь идет не о бессильной и униженной мольбе (молитве), а о перехвате элементов управления. В честь одного из тех магов я написал свою единственную мантру.
Маг и Бог
Что правит миром?
Грозная стихия.
А что стихией?
Прихоть божества.
А прихотью?
Моих обрядов сила
и слов моих. Есть вещие слова.
Скажу я: Ом
и левый глаз прищурю
и Всемогущий пойман на крючок
Он хочет солнца. Но пошлет мне бурю.
Таков завет.
Здесь милость ни при чем.
Одной ногой я встану на опору
и в этой позе месяц продержусь.
И тот, Всевышний,
отодвинет гору –
чтоб я прошел.
Пожалуй, я пройдусь.
Я страх и лесть прочту на ваших лицах.
Кто хочет в маги?
Но они молчат,
поскольку знают:
стоит ошибиться –
и неминуем страшных следствий ряд.
В одном лишь слоге,
в том, как танец кружит
один лишь раз за десять тысяч лет –
и Всеблагой меня рассыплет тут же
на свет и тьму
и заберет мой свет
и будет рад. Но омрачится снова.
Жив юноша. Удачный выбор мой.
Я научил, как управляем словом
Всевышний.
Всемогущий.
Всеблагой.
Персонажи мифологии и истории. Могущие весьма отличались друг от друга пределом своих возможностей. Многим было достаточно периодически являть свое превосходство над простыми смертными; их компактный заряд честолюбия успокаивался, «гасился» от рутинных почестей ближних своих. Понятно, что и фокусников и имитаторов было не меньше, чем сегодня. Закон человеческой повседневности гласит: там, где возможен сбыт фальшивой монеты, со временем вся монета станет фальшивой. Но были и те, кто имел такую волю к могуществу, что никакое почтение и поклонение немогов не могло ее успокоить. Они изобрели отключение, зомбирование, нашли способ транспортировки чарья (сосуды, перстни, пресловутые «волшебные палочки»), нашли защиту от неуправляемого метаморфоза и овладели элементами управляемого превращения. Высокого уровня достигла техника миражирования. Способ, каким продуцировались массовые галлюцинации без создания заморочек, нами до сих пор не освоен и даже не понят.
Хуже всего было дело с экранированием и, по-видимому, со статическим (непринужденным) удержанием ОС. Маги набирали ОС экстатически, через экстаз, т.е. слишком затратным путем и под угрозой срыва.
Обычный маг практиковал «через не могу», как хороший стажер, не владея достоверностью спокойного могущества. Не было и речи о том, чтобы поделиться находкой с коллегами; вражда друг с другом была правилом среди магов. С сегодняшних позиций это вполне объяснимо: чтобы набрать первоначальный заряд до концентрации «я могу», необходимо противопоставить себя «остальному миру» – или освоить технику вхождения под руководством наставника. И все равно кто-то должен быть первым. Немоги часто говорят: «тут я собрался с духом» или «набрался наглости, чтобы…», не подозревая, что это всего лишь прибавка к убогой застенчивости, всего лишь тысячная доля звенящей дерзости, необходимой для Основного Состояния.
Разумеется, как маги, так и, тем более, моги – абсолютные самозванцы в самом прямом смысле этого слова. Никто не позовет тебя к могуществу, и второе рождение человек избирает себе сам, просто выходя из очереди «званых и призванных», руководствуясь принципом: «если гора не идет к Магомету, я тем более не пойду». Могущество человека определяется мощью и неподатливостью тех сил, которым он бросил вызов. Верно также и другое изречение: чем выше забрался, тем больнее падать, и ясно, что испытывающий головокружение от высоты никогда не станет могом.
Практика и культ. Явления мира соотносятся друг с другом как причина и следствие. Причинное управление миром замкнуто и хитро закручено. Его можно изучить, чем и занимаются логи, но через причинную цепь невозможно обратное воздействие на Демиурга, это модус автономии творения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Можно добиваться идентификации с другим из чистого любопытства или за деньги, как психоаналитики, но безопасность этих «знатоков людей» гарантирована поверхностностью и неточностью познания (лучше даже сказать «познания»), а также страховочным взаимным лицемерием. Но если бы кому-то было дано проникнуть до самых глубин Другого, а потом вынырнуть – ни за какие деньги он бы не бросился вновь в эту пучину.
Любопытно, что писатели, которым «по долгу службы» приходится проникать в «души» своих персонажей, обнаруживают (если они настоящие писатели) упрямство чужой воли, которая стремится подчинить их себе, отщипнуть частицу живого бытия – и это несмотря на то, что души «придуманы» – то есть вполне прозрачны и в принципе подконтрольны. Может быть, и сам Бог вынужден оставлять потаенные уголки души человека без проникновения, может, и Ему полнота воплощения не проходит даром… И тогда свобода, дарованная человеку, есть просто результат вынужденной, «страховочной» поверхностности Бога, видно, не может он проникнуть все мое существо без риска для себя…
Taken: , 1Отгадка истории (записи Гелика)
Во что я никогда не верил. В то, что на смену глупым людям приходили все более умные. В то, что понять прошлое легче, чем настоящее. Не верил в роль безличности в истории и презирал культ безличности.
Чего не было. Очень скучны рассказы о производительных силах, о балансе государственных интересов, а впрочем и о сословиях, не исключая сословия царей. Поинтереснее сведения и самозванцах и пророках.
Удивительно, однако. Удивительно, какая ничтожная горстка людей пыталась вырваться из неможества. Немоги не могут – это ясно по определению. Труднее понять, в чем тут первопричина. Когда-то я считал, что она – в неспособности хотеть. Мелочность желаний, присущая подавляющему большинству людей, просто поразительна. Как можно не хотеть власти над собственным телом и телами других, не хотеть бессмертия, не хотеть того, чтобы материя была покорна твоей воле, – а ведь не хотят. А чего хотят – просто уму непостижимо, – какой-то ничтожной прибавки к тем пустякам, которые уже имеют. С точки зрения мога, скучно не то что обладание этими пустяками, их даже лень желать, не хочется тратить драгоценную субстанцию воображения, концентрат желания на перераспределение скудной наличности немогов. А ведь немоги обсасывают эти крохи желаемого часами. Днями, месяцами и годами. Поколениями и столетиями.
Ткань истории. Конечно, уважительное отношение к всплескам собственной воли, культура желания воспитывается в могуществе. Если уж появилось желание принять участие в игре, именуемой историей (а почему бы нет, задача не лишена интереса), – так уж и надо играть на самую большую ставку – ну в крайнем случае играть на первенство в иерархии. Дерзкий человек, кому надоело собственное неможество, может выбрать ставку и покрупнее – играть на максимальную яркость отпечатка. Но все это, в сущности, игры «по ветру». Интереснее всего играть на «изменение течения». Правда, тут уже надо быть могом, владеть, во всяком случае, практикой из ОС.
Методология истории. И все же остается кое-что необъяснимое, чему я не сразу подобрал разгадку. Подавляющее большинство людей укладывается в пределы своего крошечного хотения, да еще и с солидным запасом.
Но что самое интересное – это поразительное приспособление, придуманное для тех, кто не укладывается. Для фанатиков веры и фанатиков искусства, для пассионариев вроде какого-нибудь Карлы Маркса. Для тех, чья интенсивность воли имеет достаточно высокую пробу, для них придуман косвенный падеж – безопасный для состояния неможества способ самореализации.
Концентрация воли и желания не допускается до Основного состояния, а рассеивается в сторону, по одному из каналов сублимации. «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Или посвятим душевный подъем классификации бабочек. Или песню сложим – или встанем на колени перед образом, а то и послужим «благу человечества» (а на поверку все «блага» – только способы продлить пребывание в неможестве), – вот и выдохся прекрасный порыв.
Отсюда ясно, что главный вопрос методологии истории – не вопрос «как?», и не вопрос «почему?», а вопрос «кто?» Кто и зачем отвадил человечество от резервуара прямой энергетики сознания? Кто подобрал посильную головоломку для каждого и иллюзию на любой вкус?
Страницы истории. Историки листают эти сто раз перелистанные страницы, чтобы уточнить годы жизни какого-нибудь султана или чтобы пересмотреть роль монетарной системы в упадке Венецианской республики. В истории столько всего произошло, что найдутся факты для подкрепления любой теории. Однако все теории основаны на предположении, что человек в истории, как и в повседневности, действует на основании единственного знакомого ему принципа – принципа «не могу». Но если знать и о существовании другого, противоположного принципа, тем более если его реализовать, открывается угол зрения с иными очертаниями возможного и невозможного. В частности, законы всеобщего неможества перестают казаться убедительными, хотя бы потому, что результат, для объяснения которого они придуманы, проще и надежнее может быть объяснен другим путем.
Достаточно допустить, что Основное состояние уже реализовывалось в ходе истории – иногда и отдельными индивидами. Короче говоря, история представляется мне следующим образом.
Вначале было… Пусть себе даже и слово, если так назвать то, что всколыхнуло инерцию бытия. Во всяком случае, в том мире, который застал человек, это «что-то» уже не звучало. Но отзвуки, отголоски еще доносились. Скажем так, эхо творящего слова еще раскатывалось повсюду. Человек застал бытие, когда оно еще не успокоилось, не улеглось в рамки причинности и иногда лучше поддавалось заклинанию, чем физическому детерминизму.
Перед человеком лежало как бы два пути: 1) попытаться расслышать и повторить вещее слово и 2) узнать из контекста готового мира, каким был тот импульс, благодаря которому мир стал таким, каким он стал.
Девиз первого пути – «могу». Девиз второго – «знаю». И вот, стало быть, если и есть в истории загадка, то она такова: почему человечество избрало второй путь, почему победил не «ОС», а «ЛОГос»?
Прошлое в общих чертах. Меня не интересуют даты или критика источников. Авеста и Атхарваведа, в том виде, в каком они записаны, мало достоверны; быть может потому, что изощренность письма странным образом обратно пропорциональна прямому могуществу. И все же они описывают практику. Какой-ниудь Жорж Батай мог бы описать лучше. Но той практики уже нет, а Василеостровское Могущество способно сохранять себя и приумножать без письменных инструкций. Думаю, что многие из тех, что составляли мантры или писали книгу «Зогар», могли бы быть приняты в наше Могущество. После короткой стажировки… Ясно, во всяком случае, что и на рубеже истории человечество подразделялось на те же основные категории, что и сегодня, только с иным численным соотношением. А именно: маги (могущие), логи (знающие – от первых «ведунов» до всевозможных других «логов»: теологов, физиологов) и на пребывающих в неможестве и невежестве. Маги исчезли, но возник десяток Могуществ, которому удалось превзойти большинство их смелых дерзаний. Немоги остались при своих, а логи размножились, причем немалого им удалось добиться в косвенном падеже, в расшифровке формулы. Я все-таки вижу в этом величие человека, способного добиваться совершенства даже в беге в мешке и с завязанными глазами. Правила Могуществ запрещают ставить им подножку.
До появления зороастризма множество магов практиковали в Иране, в Индии, в Передней Азии и в Египте. Они могли называться и называть себя иначе, но это были люди, способные сублимировать энергетику желания и воли по прямому назначению «я могу». Похоже, что им было легче с подкреплением, ибо короче была дистанция между замыслом и осуществлением. Чары легче извлекались из неостывшего еще слоя сил чарья, в пространстве-времени было больше странных провалов, где прерывалась цепь причинно-следственных связей и был возможен беспричинный метаморфоз людей и предметов (превращения). Страх заставлял подавляющее большинство людей держаться подальше от этих, как сейчас принято говорить, «странных аттракторов», – но ведь маги, как и моги, бесстрашны по определению – они смело вклинивались в заморочки и сами вызывали их. Иные из магов не ведали и горнего страха; вот их я могу считать нашими непосредственными предшественниками. Из анализа обрядов и практик становится ясно, что они подбирались к принципу обратной связи с Демиургом. Речь идет не о бессильной и униженной мольбе (молитве), а о перехвате элементов управления. В честь одного из тех магов я написал свою единственную мантру.
Маг и Бог
Что правит миром?
Грозная стихия.
А что стихией?
Прихоть божества.
А прихотью?
Моих обрядов сила
и слов моих. Есть вещие слова.
Скажу я: Ом
и левый глаз прищурю
и Всемогущий пойман на крючок
Он хочет солнца. Но пошлет мне бурю.
Таков завет.
Здесь милость ни при чем.
Одной ногой я встану на опору
и в этой позе месяц продержусь.
И тот, Всевышний,
отодвинет гору –
чтоб я прошел.
Пожалуй, я пройдусь.
Я страх и лесть прочту на ваших лицах.
Кто хочет в маги?
Но они молчат,
поскольку знают:
стоит ошибиться –
и неминуем страшных следствий ряд.
В одном лишь слоге,
в том, как танец кружит
один лишь раз за десять тысяч лет –
и Всеблагой меня рассыплет тут же
на свет и тьму
и заберет мой свет
и будет рад. Но омрачится снова.
Жив юноша. Удачный выбор мой.
Я научил, как управляем словом
Всевышний.
Всемогущий.
Всеблагой.
Персонажи мифологии и истории. Могущие весьма отличались друг от друга пределом своих возможностей. Многим было достаточно периодически являть свое превосходство над простыми смертными; их компактный заряд честолюбия успокаивался, «гасился» от рутинных почестей ближних своих. Понятно, что и фокусников и имитаторов было не меньше, чем сегодня. Закон человеческой повседневности гласит: там, где возможен сбыт фальшивой монеты, со временем вся монета станет фальшивой. Но были и те, кто имел такую волю к могуществу, что никакое почтение и поклонение немогов не могло ее успокоить. Они изобрели отключение, зомбирование, нашли способ транспортировки чарья (сосуды, перстни, пресловутые «волшебные палочки»), нашли защиту от неуправляемого метаморфоза и овладели элементами управляемого превращения. Высокого уровня достигла техника миражирования. Способ, каким продуцировались массовые галлюцинации без создания заморочек, нами до сих пор не освоен и даже не понят.
Хуже всего было дело с экранированием и, по-видимому, со статическим (непринужденным) удержанием ОС. Маги набирали ОС экстатически, через экстаз, т.е. слишком затратным путем и под угрозой срыва.
Обычный маг практиковал «через не могу», как хороший стажер, не владея достоверностью спокойного могущества. Не было и речи о том, чтобы поделиться находкой с коллегами; вражда друг с другом была правилом среди магов. С сегодняшних позиций это вполне объяснимо: чтобы набрать первоначальный заряд до концентрации «я могу», необходимо противопоставить себя «остальному миру» – или освоить технику вхождения под руководством наставника. И все равно кто-то должен быть первым. Немоги часто говорят: «тут я собрался с духом» или «набрался наглости, чтобы…», не подозревая, что это всего лишь прибавка к убогой застенчивости, всего лишь тысячная доля звенящей дерзости, необходимой для Основного Состояния.
Разумеется, как маги, так и, тем более, моги – абсолютные самозванцы в самом прямом смысле этого слова. Никто не позовет тебя к могуществу, и второе рождение человек избирает себе сам, просто выходя из очереди «званых и призванных», руководствуясь принципом: «если гора не идет к Магомету, я тем более не пойду». Могущество человека определяется мощью и неподатливостью тех сил, которым он бросил вызов. Верно также и другое изречение: чем выше забрался, тем больнее падать, и ясно, что испытывающий головокружение от высоты никогда не станет могом.
Практика и культ. Явления мира соотносятся друг с другом как причина и следствие. Причинное управление миром замкнуто и хитро закручено. Его можно изучить, чем и занимаются логи, но через причинную цепь невозможно обратное воздействие на Демиурга, это модус автономии творения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16