— сердито спросил начотдела.
— А в каком хотите. Сначала мы со Спирей спустились к дяде Боре, потом добавили у тети Раи и у Настась-Филиппны, чокнулись с инопланетянином… А песне какой он меня выучил, Спиря-то, мировой парень, вот слушайте: “Пшел вон из мово кабинету! Бери свои зубы в карман! Носи их в кармане жилету — ха-ха! — и помни Марусин обман!..”
— Оператор Долгопол, прекратите балаган! — рявкнул, не выдержав, Звездарик. — Докладывайте по существу!
На стене замолкли. Потом тот же голос сказал врастяжку:
— Еще и тон повышает. Что ты мне можешь сделать, обормот лысый, сверх того, что уже сделалось? Подвели-таки под пули! Думаете, не больно, не страшно? Такое тело было: пятидесятый размер, пятый рост!..
Сути в состоянии опьянения — это было нечто новое. Звездарик подумал, что по-настоящему он Долгопола до сих пор не знал. Но что делать? Не учли осложнение. “Разберемся: алкоголь в основном попадает в кровь, то есть остался с ней в Васином теле, которое сейчас, где бы оно ни было, регенерирует, оживает. Вон индикаторы около кнопки “Р. Б.” показывают, что спецкостюм работает как приемник, улавливает стимулирующие импульсы. Там спиртное не помеха? известно, что хирурги в полевых условиях нередко дают раненому перед операцией стопку спирта — помогает”.. Следовательно, в Васины сути перешла лишь некая, что ли, пси-эма-нация опьянения — впечатление. Словом, он должен скоро прийти в норму — электронное же быстродействие!”
— Вася, друг мой Василь Лукович, — заговорил Семен Семенович проникновенно, — не утратил ты свое тело, не переживай, оно уже регенерирует. И в звании будешь повышен, поверь слову! Только надо же знать, где и как с тобой все случилось. Мы ведь с первого раза и запеленговать тебя не успели.
— Во-от! — удовлетворенно сказали на стене. — Так вас, начальников, учить. А то “докла-адывай!”. Что докладывать — стреляли в спину, два раза, кто — не увидел, на лестничной клетке пятого этажа, дверь прямо, кожаная, я как раз в нее звонил. Этаж последний, без лифта. Дверь как раз открывали. Все.
— Не все, дорогой Лукович, не все. Дом-то этот где, хоть примерно ориентируй, куда пеленгаторы целить? Как шли?
— Не знаю… не помню. Я же в дымину был. Спиря вел.
— Что за Спиря, каков из себя?
— Да вы его отменно знаете: Спиридон Математикопуло, наш лучший донор.
— Вот как?! — Звездарик ошеломленно и многозначительно переглянулся с Мегре. — Наш Спиридон Яковлевич… Та-ак! — начальник отдела в возбуждении выхватил изо рта комиссара трубку, затянулся, сунул обратно; тот не изменил позы, только поднял брови, взглянул на коллегу с сомнением. — Он с тобой поднимался?
— Нет, остался внизу. К себе, говорит, зайду, водки принесу.
— Ты уже в норме, Вася?
— Да… Так точно, — смиренно ответили со стены. — Какие будут приказания?
— Сейчас транслируем тебя на частоте спецкостюма. Возвращайся в свой пятидесятый размер, пятый рост, продержись, сколько сможешь. Вникни в обстановку. Вернешься — сообщишь. Все!
Звездарик нажал нужные клавиши, склонился к микрофону:
— Пеленгаторам — внимание! — Затем повернулся к Мегре:— Тело сейчас там, в хазе.
2
…Вася очнулся — и едва тотчас не потерял сознание от рвущей сердце боли. Он сдержал готовый вырваться стон, напряг внимание. Понял, что лежит вверх лицом на чем-то пружинисто-мягком, укрыт по глаза тоже мягким, тяжелым и пахнущим псиной.
Сердце работало — будто хромало: сокращалось медленно и трудно. Но действовало, перекачивало кровь. Каждое сокращение левого желудочка (простреленного, понял Долгопол) отдавало в груди обморочной болью и сразу сменялось сладостным зудением регенерации. Боль — зудение, боль — зудение… сознание мерцало в такт сокращениям сердца.
Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.
— Неужели нельзя было раньше, по дороге? — приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.
— Нэльзя. Он нэ сам был, — также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. (“Чей? Лаврентия?!. А как же пистолет?”) —Ладно, я пошел, на работу надо.
— Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?
— Всэ чисто, нэ дрэйфь. “Неужто он?..” Хлопнула дверь.
— Ну, Спиря, ну, удружил — привел!.. — занервничал бас. (“Значит, не Спиря стрелял в меня”, — подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.)—Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?
“Средь юных дев, украшенных цветами, шел разговор лукавый обо мне, — интеллигентно подумал Вася стихами; от алкоголя в крови он снова захорошел. — Барыги чертовы, так я вам и дался!” — Он слегка напряг мышцы бедер, пытаясь определить, на месте ли пистолеты, не сняли ли.
— Куда ты его сейчас вынесешь, куда денешь, — вступил новый голос, — пусть лежит до темноты. Клиентов ты всучиваешь-обессучиваешь в кабинете. А если кто и поинтересуется… ну, скажешь, что упился, мол, доходяга, отсыпается, тревожить не надо.
“Доходяга… сами вы!” От обидных слов, которые, увы, соответствовали действительности: да, упившийся доходяга, коего провели и привели! — Долгопол излишне взволновался, реакция организма чуть не ввергла его в новый обморок. Ноги он почти не чувствовал.
Кто-то подошел, приподнял над лицом пахнущее псиной покрывало, присвистнул:
— Эге, да это наш выдающийся венерианский целинозавр! — голос был знакомый, с рынка. — Тц-тц… хотел на Венеру, а сыграл в ящик.
— Какой еще ящик, не будет ящика, — отозвался хозяйский басок. — Стемнеет, отвезем на берег, в мешок с кирпичами — и в Итиль, где поглубже…— последние слова слышались все слабее, видно, человек удалялся.
— Как он с колеса обозрения траванул, умора! — со смехом сказал еще один. — Сорвал аплодисменты.
— Ладно, пошли.
Шаги едва слышались, вероятно, .ходили по коврам. Голоса — ослабленные — возобновились где-то вдали:
— Раздавай.
— Что на кону?
— Деловитость пяти баллов, смекалка четырех, доброта трех.
— Негусто, но для начала сойдет. Трефы козыри.
Барыги, похоже, разыгрывали непроданные на толчке кассеты.
“Ящика не будет… в мешок с кирпичами… Ну, это мы еще посмотрим!”
Покрывало любопытствовавший спекулянт опустил так, что оно не накрыло глаза: сквозь веки Вася чувствовал свет справа. Он чуть приоткрыл левый глаз. Увидел потолок — невысокий, но декорированный под вселенские выси: черное небо с блестками звезд и искрящимися спиралями галактик. В середине, из Туманности Андромеды, свисала двухъярусная хрустальная люстра; такие Долгопол видел только в ресторанах. Далеко справа виднелся верх широкого окна и три рейки-карниза над ним; каждая несла свою портьеру — алую бархатную, желтую парчовую и голубую с узорами газовую.
Оператор БХС приоткрыл щелочкой и второй глаз, скосился влево — увидел пальмы, убегающего смуглого человека и царственного льва, презрительно глядящего вслед. Это был ковер —'от места, где лежал Вася, до потолка. “Шикарно живут…”
Прозвучал дверной звонок: два долгих, три коротких. “Неужто наши?!” — горячечно подумал Вася. У него сильней и болезненней забилось сердце. “Вот бы хорошо-то! А то — кирпичи, мешок…” Но… отдались в полу и в теле тяжелые шаги направившегося в прихожую человека, щелкнули два замка, что-то вопросительно сказал женский голос. “Не наши… они же еще адрес не установили!” — Долгопол горестно прикрыл глаза. Он сразу ослабел.
— Пажалте, — вальяжно басил хозяин, — плащики сюда повесьте. Да-да, сыро, середина мая, а смотрите, какая погода! Кассеточка с вами? Да, будьте любезны, покажите. О, девять баллов… вашего сына ожидает блестящее музыкальное будущее. Заранее рад за тебя, мальчик. Как тебя зовут?
— Вова его зовут, — после неловкой паузы ответила мать. — Хоть бы поздоровался с человеком, меня срамишь. Стараешься для тебя, стараешься, а ты!..
— А ты не старайся, никто не просит! — забунтовал Вова. — Не хочу я музыкальные способности, ма, ну, мамочка, не хочу-уу! Я радиотехнику люблю, мы в кружке уже супергетеродинный приемник собрали, теперь будем управляемого робота на микросхемах… Ма, ну, не надо, а?
— Пойдем, мальчик, — урезонивал хозяин, — пойдем, Вова. Что та радиотехника, ты же вторым Яшей Хейфицем сможешь стать с девятью баллами, или, может, даже новым Леней Утесовым. “Я помню лунную рррапсо-одиию…” — хрипло пропел он, — м-м? Пошли.
— Иди! — шипящим голосом скомандовала мамаша. — Вернемся домой, я тебе задам!
Упирающегося Вову повели в кабинет. “Жаль пацана. И себя тоже… Лежат в тазу четыре зуба… Или четыре Кирпича? И не в тазу, а в мешке, ха-ха! — Васе было совсем худо, он почти бредил. — Но где же эти чертовы пистолеты!?” Он неосторожно напрягся, шевельнул спиной — острая, рвущая боль в сердце залила и погасила сознание. Много ли нужно смертельно раненному телу, чтобы из него душа вон?
Когда Долгопол оказался на .“стене плача”, Звездарику и Мегре прежде всего пришлось выслушать до конца песенку о мести женщины-дантистки, о неверном возлюбленном, лишившемся четырех здоровых зубов и вынужденном шамкать:
Чилиндром на шонче шверкая, хожу я теперь беж жубов. И как отомштить, я не жнаю — ха-ха! жа эту проклятую любовь.
Комиссар даже поаплодировал:
— Прелестная песня, Вася Лукович, браво! Я буду исполнять ее во всех мирах, где у существ есть зубы и любовные неурядицы.
—~ Ты все пела, — свистящим голосом молвил Звездарик, сатанея. — это дело. Так давай же расскажи… ха-ха! Ты мне скажи одно слово, Вася: хаза?
— Она, — ответил голос со стены. — Там и всучивают, и обессучивают, и черные дела замышляют. Меня, например, в Итиль…
— Та-ак! И, знаешь, где это? Мы теперь запеленговали: микрорайон Кобищаны в Заречье. За вторым мостом.
— Ого, — сказал Вася, — это меня занесло.
— Занесло далековато, что и говорить, — кивнул начотдела. — Для антенн, главное, угол разрешения у них не такой острый, чтобы прямо квартиру указать.
— Пятый этаж, прямо кожаная дверь. Звонить два долгих, три коротких.
— За звонки спасибо, позвоним. Дверью, главное дело, легко ошибиться: там уйма пятиэтажек, в каждой от трех до восьми подъездов. А обивать двери сейчас модно. Понимаешь?
— Понимаю. Слетать, спросить точный адрес, а потом прикинуться мертвяком? Я мигом. Мне и самому туда хочется: как бы они моим имуществом без меня не распорядились.
Полеты в сутях сообщили Долгополу необычайную вольность мысли. Семен Семенович побагровел, но сдержался.
— Васенька-а, — сказал он певуче-яростно, — слетай, милый. Адресок спрашивать не надо… и от песенок там воздержись, а просто туда-сюда. Мы тем временем передвижечки подгоним, пеленги уточним, а дальше Витольд с опергруппочкой все сделает. Понял, дружочек?
— Так точно, — ответил оператор.
На этот раз рвущей боли в сердце почти не было. Только пульсировал в ритме с обморочной слабостью зуд заживающих ран. Память о недавней потере сознания удерживала Долгопола от движений, даже от напряжения мышц. Но тело ожило целиком, стало подконтрольным: он почувствовал компактные утяжеления с внутренних сторон бедер. Там пистолетики, на месте! “Поглядим теперь…”
В комнате стояла тишина, которую нарушали только шлепки карт о поверхность стола. Потом раздался чей-то торжествующий возглас. Другой голос недовольно произнес:
— И чего это он у нас всегда выигрывает! Как ты думаешь?
— Везет, — отозвался еще один. — В рубашке родился.
— Сомневаюсь я насчет везения и рубашки. Ох, сомневаюся!.. …Согласно последнему приказу Звездарика, оператор Долгопол должен был “мотнуться туда-сюда”. Чтобы уточнили пеленг. Да и чувствовал он себя тяжко в больном, горячечно оживающем теле: жарко, душно было под плотным, дурно пахнущим покрывалом. Васе хотелось покинуть это место, и он теперь знал, как легко это делается: расслабиться, ну, неосторожно дернуться спиной для обморочного провала… и спецкостюм считает сути.
Но он сомневался и тянул. Упорхнешь, а эти гаврики как раз и передумают, отвезут бессознательное тело к реке сейчас, нагрузят кирпичами и… Потом, если и найдут, хрен восстановят: утопление — не анабиоз. Придется коротать век в ЗУ с “некомплектами”. “И вообще, дался я им: то туда, то сюда. Это же не из парилки в прорубь и обратно. Может, уже запеленговали и теперь найдут? А может… мне самому взять этих? А?!”
3
Звездарик между тем извелся, изнервничался у “стены плача”, ожидая возвращения Васи и уточнения пеленгов. Он очень не хотел действовать вслепую. Не дай бог, чтобы ко всем анекдотам о стандартных домах, о мужьях, которые, спутав их, проводят ночи с чужими супругами, или, наоборот, застают “у себя” незнакомых мужчин… чтобы к этому прибавился еще анекдот о Кимерсвильском ОБХС, сотрудники которого на Кобищанском жилмассиве принялись врываться в квартиры за кожаными дверьми на пятых этажах! Да и без анекдота: поднимется переполох, злоумышленники насторожатся — и поминай как звали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— А в каком хотите. Сначала мы со Спирей спустились к дяде Боре, потом добавили у тети Раи и у Настась-Филиппны, чокнулись с инопланетянином… А песне какой он меня выучил, Спиря-то, мировой парень, вот слушайте: “Пшел вон из мово кабинету! Бери свои зубы в карман! Носи их в кармане жилету — ха-ха! — и помни Марусин обман!..”
— Оператор Долгопол, прекратите балаган! — рявкнул, не выдержав, Звездарик. — Докладывайте по существу!
На стене замолкли. Потом тот же голос сказал врастяжку:
— Еще и тон повышает. Что ты мне можешь сделать, обормот лысый, сверх того, что уже сделалось? Подвели-таки под пули! Думаете, не больно, не страшно? Такое тело было: пятидесятый размер, пятый рост!..
Сути в состоянии опьянения — это было нечто новое. Звездарик подумал, что по-настоящему он Долгопола до сих пор не знал. Но что делать? Не учли осложнение. “Разберемся: алкоголь в основном попадает в кровь, то есть остался с ней в Васином теле, которое сейчас, где бы оно ни было, регенерирует, оживает. Вон индикаторы около кнопки “Р. Б.” показывают, что спецкостюм работает как приемник, улавливает стимулирующие импульсы. Там спиртное не помеха? известно, что хирурги в полевых условиях нередко дают раненому перед операцией стопку спирта — помогает”.. Следовательно, в Васины сути перешла лишь некая, что ли, пси-эма-нация опьянения — впечатление. Словом, он должен скоро прийти в норму — электронное же быстродействие!”
— Вася, друг мой Василь Лукович, — заговорил Семен Семенович проникновенно, — не утратил ты свое тело, не переживай, оно уже регенерирует. И в звании будешь повышен, поверь слову! Только надо же знать, где и как с тобой все случилось. Мы ведь с первого раза и запеленговать тебя не успели.
— Во-от! — удовлетворенно сказали на стене. — Так вас, начальников, учить. А то “докла-адывай!”. Что докладывать — стреляли в спину, два раза, кто — не увидел, на лестничной клетке пятого этажа, дверь прямо, кожаная, я как раз в нее звонил. Этаж последний, без лифта. Дверь как раз открывали. Все.
— Не все, дорогой Лукович, не все. Дом-то этот где, хоть примерно ориентируй, куда пеленгаторы целить? Как шли?
— Не знаю… не помню. Я же в дымину был. Спиря вел.
— Что за Спиря, каков из себя?
— Да вы его отменно знаете: Спиридон Математикопуло, наш лучший донор.
— Вот как?! — Звездарик ошеломленно и многозначительно переглянулся с Мегре. — Наш Спиридон Яковлевич… Та-ак! — начальник отдела в возбуждении выхватил изо рта комиссара трубку, затянулся, сунул обратно; тот не изменил позы, только поднял брови, взглянул на коллегу с сомнением. — Он с тобой поднимался?
— Нет, остался внизу. К себе, говорит, зайду, водки принесу.
— Ты уже в норме, Вася?
— Да… Так точно, — смиренно ответили со стены. — Какие будут приказания?
— Сейчас транслируем тебя на частоте спецкостюма. Возвращайся в свой пятидесятый размер, пятый рост, продержись, сколько сможешь. Вникни в обстановку. Вернешься — сообщишь. Все!
Звездарик нажал нужные клавиши, склонился к микрофону:
— Пеленгаторам — внимание! — Затем повернулся к Мегре:— Тело сейчас там, в хазе.
2
…Вася очнулся — и едва тотчас не потерял сознание от рвущей сердце боли. Он сдержал готовый вырваться стон, напряг внимание. Понял, что лежит вверх лицом на чем-то пружинисто-мягком, укрыт по глаза тоже мягким, тяжелым и пахнущим псиной.
Сердце работало — будто хромало: сокращалось медленно и трудно. Но действовало, перекачивало кровь. Каждое сокращение левого желудочка (простреленного, понял Долгопол) отдавало в груди обморочной болью и сразу сменялось сладостным зудением регенерации. Боль — зудение, боль — зудение… сознание мерцало в такт сокращениям сердца.
Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.
— Неужели нельзя было раньше, по дороге? — приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.
— Нэльзя. Он нэ сам был, — также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. (“Чей? Лаврентия?!. А как же пистолет?”) —Ладно, я пошел, на работу надо.
— Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?
— Всэ чисто, нэ дрэйфь. “Неужто он?..” Хлопнула дверь.
— Ну, Спиря, ну, удружил — привел!.. — занервничал бас. (“Значит, не Спиря стрелял в меня”, — подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.)—Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?
“Средь юных дев, украшенных цветами, шел разговор лукавый обо мне, — интеллигентно подумал Вася стихами; от алкоголя в крови он снова захорошел. — Барыги чертовы, так я вам и дался!” — Он слегка напряг мышцы бедер, пытаясь определить, на месте ли пистолеты, не сняли ли.
— Куда ты его сейчас вынесешь, куда денешь, — вступил новый голос, — пусть лежит до темноты. Клиентов ты всучиваешь-обессучиваешь в кабинете. А если кто и поинтересуется… ну, скажешь, что упился, мол, доходяга, отсыпается, тревожить не надо.
“Доходяга… сами вы!” От обидных слов, которые, увы, соответствовали действительности: да, упившийся доходяга, коего провели и привели! — Долгопол излишне взволновался, реакция организма чуть не ввергла его в новый обморок. Ноги он почти не чувствовал.
Кто-то подошел, приподнял над лицом пахнущее псиной покрывало, присвистнул:
— Эге, да это наш выдающийся венерианский целинозавр! — голос был знакомый, с рынка. — Тц-тц… хотел на Венеру, а сыграл в ящик.
— Какой еще ящик, не будет ящика, — отозвался хозяйский басок. — Стемнеет, отвезем на берег, в мешок с кирпичами — и в Итиль, где поглубже…— последние слова слышались все слабее, видно, человек удалялся.
— Как он с колеса обозрения траванул, умора! — со смехом сказал еще один. — Сорвал аплодисменты.
— Ладно, пошли.
Шаги едва слышались, вероятно, .ходили по коврам. Голоса — ослабленные — возобновились где-то вдали:
— Раздавай.
— Что на кону?
— Деловитость пяти баллов, смекалка четырех, доброта трех.
— Негусто, но для начала сойдет. Трефы козыри.
Барыги, похоже, разыгрывали непроданные на толчке кассеты.
“Ящика не будет… в мешок с кирпичами… Ну, это мы еще посмотрим!”
Покрывало любопытствовавший спекулянт опустил так, что оно не накрыло глаза: сквозь веки Вася чувствовал свет справа. Он чуть приоткрыл левый глаз. Увидел потолок — невысокий, но декорированный под вселенские выси: черное небо с блестками звезд и искрящимися спиралями галактик. В середине, из Туманности Андромеды, свисала двухъярусная хрустальная люстра; такие Долгопол видел только в ресторанах. Далеко справа виднелся верх широкого окна и три рейки-карниза над ним; каждая несла свою портьеру — алую бархатную, желтую парчовую и голубую с узорами газовую.
Оператор БХС приоткрыл щелочкой и второй глаз, скосился влево — увидел пальмы, убегающего смуглого человека и царственного льва, презрительно глядящего вслед. Это был ковер —'от места, где лежал Вася, до потолка. “Шикарно живут…”
Прозвучал дверной звонок: два долгих, три коротких. “Неужто наши?!” — горячечно подумал Вася. У него сильней и болезненней забилось сердце. “Вот бы хорошо-то! А то — кирпичи, мешок…” Но… отдались в полу и в теле тяжелые шаги направившегося в прихожую человека, щелкнули два замка, что-то вопросительно сказал женский голос. “Не наши… они же еще адрес не установили!” — Долгопол горестно прикрыл глаза. Он сразу ослабел.
— Пажалте, — вальяжно басил хозяин, — плащики сюда повесьте. Да-да, сыро, середина мая, а смотрите, какая погода! Кассеточка с вами? Да, будьте любезны, покажите. О, девять баллов… вашего сына ожидает блестящее музыкальное будущее. Заранее рад за тебя, мальчик. Как тебя зовут?
— Вова его зовут, — после неловкой паузы ответила мать. — Хоть бы поздоровался с человеком, меня срамишь. Стараешься для тебя, стараешься, а ты!..
— А ты не старайся, никто не просит! — забунтовал Вова. — Не хочу я музыкальные способности, ма, ну, мамочка, не хочу-уу! Я радиотехнику люблю, мы в кружке уже супергетеродинный приемник собрали, теперь будем управляемого робота на микросхемах… Ма, ну, не надо, а?
— Пойдем, мальчик, — урезонивал хозяин, — пойдем, Вова. Что та радиотехника, ты же вторым Яшей Хейфицем сможешь стать с девятью баллами, или, может, даже новым Леней Утесовым. “Я помню лунную рррапсо-одиию…” — хрипло пропел он, — м-м? Пошли.
— Иди! — шипящим голосом скомандовала мамаша. — Вернемся домой, я тебе задам!
Упирающегося Вову повели в кабинет. “Жаль пацана. И себя тоже… Лежат в тазу четыре зуба… Или четыре Кирпича? И не в тазу, а в мешке, ха-ха! — Васе было совсем худо, он почти бредил. — Но где же эти чертовы пистолеты!?” Он неосторожно напрягся, шевельнул спиной — острая, рвущая боль в сердце залила и погасила сознание. Много ли нужно смертельно раненному телу, чтобы из него душа вон?
Когда Долгопол оказался на .“стене плача”, Звездарику и Мегре прежде всего пришлось выслушать до конца песенку о мести женщины-дантистки, о неверном возлюбленном, лишившемся четырех здоровых зубов и вынужденном шамкать:
Чилиндром на шонче шверкая, хожу я теперь беж жубов. И как отомштить, я не жнаю — ха-ха! жа эту проклятую любовь.
Комиссар даже поаплодировал:
— Прелестная песня, Вася Лукович, браво! Я буду исполнять ее во всех мирах, где у существ есть зубы и любовные неурядицы.
—~ Ты все пела, — свистящим голосом молвил Звездарик, сатанея. — это дело. Так давай же расскажи… ха-ха! Ты мне скажи одно слово, Вася: хаза?
— Она, — ответил голос со стены. — Там и всучивают, и обессучивают, и черные дела замышляют. Меня, например, в Итиль…
— Та-ак! И, знаешь, где это? Мы теперь запеленговали: микрорайон Кобищаны в Заречье. За вторым мостом.
— Ого, — сказал Вася, — это меня занесло.
— Занесло далековато, что и говорить, — кивнул начотдела. — Для антенн, главное, угол разрешения у них не такой острый, чтобы прямо квартиру указать.
— Пятый этаж, прямо кожаная дверь. Звонить два долгих, три коротких.
— За звонки спасибо, позвоним. Дверью, главное дело, легко ошибиться: там уйма пятиэтажек, в каждой от трех до восьми подъездов. А обивать двери сейчас модно. Понимаешь?
— Понимаю. Слетать, спросить точный адрес, а потом прикинуться мертвяком? Я мигом. Мне и самому туда хочется: как бы они моим имуществом без меня не распорядились.
Полеты в сутях сообщили Долгополу необычайную вольность мысли. Семен Семенович побагровел, но сдержался.
— Васенька-а, — сказал он певуче-яростно, — слетай, милый. Адресок спрашивать не надо… и от песенок там воздержись, а просто туда-сюда. Мы тем временем передвижечки подгоним, пеленги уточним, а дальше Витольд с опергруппочкой все сделает. Понял, дружочек?
— Так точно, — ответил оператор.
На этот раз рвущей боли в сердце почти не было. Только пульсировал в ритме с обморочной слабостью зуд заживающих ран. Память о недавней потере сознания удерживала Долгопола от движений, даже от напряжения мышц. Но тело ожило целиком, стало подконтрольным: он почувствовал компактные утяжеления с внутренних сторон бедер. Там пистолетики, на месте! “Поглядим теперь…”
В комнате стояла тишина, которую нарушали только шлепки карт о поверхность стола. Потом раздался чей-то торжествующий возглас. Другой голос недовольно произнес:
— И чего это он у нас всегда выигрывает! Как ты думаешь?
— Везет, — отозвался еще один. — В рубашке родился.
— Сомневаюсь я насчет везения и рубашки. Ох, сомневаюся!.. …Согласно последнему приказу Звездарика, оператор Долгопол должен был “мотнуться туда-сюда”. Чтобы уточнили пеленг. Да и чувствовал он себя тяжко в больном, горячечно оживающем теле: жарко, душно было под плотным, дурно пахнущим покрывалом. Васе хотелось покинуть это место, и он теперь знал, как легко это делается: расслабиться, ну, неосторожно дернуться спиной для обморочного провала… и спецкостюм считает сути.
Но он сомневался и тянул. Упорхнешь, а эти гаврики как раз и передумают, отвезут бессознательное тело к реке сейчас, нагрузят кирпичами и… Потом, если и найдут, хрен восстановят: утопление — не анабиоз. Придется коротать век в ЗУ с “некомплектами”. “И вообще, дался я им: то туда, то сюда. Это же не из парилки в прорубь и обратно. Может, уже запеленговали и теперь найдут? А может… мне самому взять этих? А?!”
3
Звездарик между тем извелся, изнервничался у “стены плача”, ожидая возвращения Васи и уточнения пеленгов. Он очень не хотел действовать вслепую. Не дай бог, чтобы ко всем анекдотам о стандартных домах, о мужьях, которые, спутав их, проводят ночи с чужими супругами, или, наоборот, застают “у себя” незнакомых мужчин… чтобы к этому прибавился еще анекдот о Кимерсвильском ОБХС, сотрудники которого на Кобищанском жилмассиве принялись врываться в квартиры за кожаными дверьми на пятых этажах! Да и без анекдота: поднимется переполох, злоумышленники насторожатся — и поминай как звали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22