– У вас ни одной царапины, – обвиняюще произнес он. – Как такое может быть?
– Ни одной? – переспросил я, придерживаясь сбоку за аэрокар.
– Что случилось? – потребовал он.
– Откуда я знаю?
Сэм смотрел на меня. Как и остальные.
Очевидно, мой ответ не удовлетворил никого.
Я прочистил горло и сказал:
– Похоже, они вроде как бы поколотили друг друга… случайно.
Сэм по-прежнему смотрел на меня.
– Итак, удача приходит к удаче, а? – проворчал он. – Все, что я могу сказать: ваши удачи, должно быть, регулярно сходят с конвейера.
Когда на улицу ворвались полицейские машины, вызванные Сэмом по телефону, произошло еще несколько неуклюжих стычек. Нам всем пришлось помогать упаковывать обоих налетчиков. Полицейские задали мне кучу путаных вопросов, на которые я дал кучу не менее путаных ответов, которым они явно не поверили.
Наконец я добрался до дома и завалился спать.
Следующий день был рабочим. С натяжкой можно было считать, что в редакцию я пришел почти вовремя.
Очевидно, расположение духа у Старой Головешки было не таким уж плохим. Он дал мне поручение сходить в зоопарк и написать заметку о новорожденном бегемоте. То, каким ехидным тоном он это сделал, я проигнорировал.
В течение некоторого времени я простоял рядом с бассейном для бегемотов, уставившись на новорожденного. Дальше того, что он выглядел как маленькая копия своей мамаши, мои мысли не шли.
– Как его зовут? – спросил я у смотрителя.
– Кого?
– Детеныша.
– Пока никак.
Я еще немного посмотрел на бегемотика.
– Сколько он весит? – наконец спросил я.
– Откуда мне знать?
Я бросил это дело и вернулся в редакцию, где сказал Блакстону, что никакой заметки о бегемотике не может быть.
По сравнению с тем, что было утром, его настроение упало. Он бросил на меня сердитый взгляд. На столе перед ним лежал экземпляр газеты «Ньюс-кроникл» – нашего заклятого врага. Он прихлопнул его тыльной стороной руки.
– Глянь-ка на эту сенсацию! – громко проблеял он. – На нашем собственном заднем дворе при покушении на убийство, во время вооруженного нападения, задержаны Лагз и Бенни Онассис. Самые крутые боевики в списках преступного синдиката. И что мы имеем? Ни слова о происходящем! До чего дошла наша полицейская хроника, Майерс?
– Но, мистер Блакстон, я не отвечаю за полицейскую хронику, – слабым голосом ответил я.
– И слава Богу! – прорычал он. Редактор снова уставился на газету. – Лагз и Бенни! За пределами Чикаго о них редко что-нибудь услышишь. Должно быть, их послали сюда с особым заданием. Очевидно, чтобы покончить с этим… этим Чарлзом Майерсом. – Его речь стала медленной. – Чарлз Майерс? – Он посмотрел на меня, его лицо стало принимать угрожающий вид. – Счастливчик, как тебя зовут на самом деле?
Я прочистил горло.
– Чарлз.
Он закрыл глаза и долго их не открывал. Я предполагаю, он считал про себя.
Когда он их наконец-то открыл, то очень спокойно спросил:
– Почему сачок не позвонил?
– Я забыл. Мне не пришло в голову, – добавил я извиняющимся тоном. – Прошлым вечером я был вроде как выпивши.
Он закрыл глаза еще на некоторое время. На этот раз он не считал. Его причитания походили скорее на молитву.
– Счастливчик, – наконец произнес он, – возможно, мы еще сможем что-то спасти. Почему эти два головореза на тебя набросились?
Я покачал головой, пытаясь хоть как-то быть полезным.
– Не знаю, мистер Блакстон. Действительно не знаю.
– Подумай, не могли ли они быть старыми дружками бандитов Долли Теттера или, возможно, похитителей, которые пытались стащить ребенка Шульцев?
Не говоря ни слова, я покачал головой.
Он снова закрыл глаза.
Наконец, на этот раз не поднимая век, он произнес ровным голосом:
– Ты уволен, слышишь? Меня не волнует, что там говорит Уилкинз. Или сачок, или я. Если он не позволит мне тебя уволить, я подам в отставку. Забирай из стола свои манатки и убирайся отсюда вон, ты слышишь?
Я подошел к своему столу и пристально его осмотрел. Ничего такого, что нужно было бы забрать с собой, там не было.
Поэтому я покинул комнату городских новостей и направился к лифтам.
Как всегда запыхавшаяся, меня догнала Руфи.
– Ох, мистер Майерс, я поймала вас как раз вовремя. Вас как можно скорее хочет видеть мистер Уилкинз.
Я задумался. А стоит ли беспокоиться, чтобы увидеть Уэнтуорта Уилкинза еще раз? Возможно ли, что мне удастся спасти работу? Нет. На этот раз Старая Головешка действительно меня достал. Даже если Уилкинз и заступится, долго продолжаться это не может. Не с Блакстоном на моем хвосте. Будь я даже приличным репортером, ожидать, что я смог бы выстоять против собственного редактора городских новостей, было бы глупо. А посему – какой толк? Он уже дал мне понять, в чем заключается редакторская немилость – Армия Спасения и новорожденные бегемоты.
Тем не менее я направился к кабинету Уилкинза. Как только я встал перед дверным экраном, замок тут же щелкнул.
Когда я вошел, миссис Паттон поспешно произнесла:
– Мистер Майерс, мистер Уилкинз ждет вас.
Однако – «мистер Майерс». Уже не «Счастливчик».
Я зашел в sanctum sanctorum .
Уилкинз сидел за своим блестящим, как зубы овчарки, столом, в окружении двух незнакомцев, которые вполне могли сойти за его близнецов. Троица живьем олицетворяла несколько миллионов долларов.
Уэнтуорт Уилкинз – как никогда демократичный и общительный – встал из-за стола. Пожав мою руку, он забыл после этого протереть свою. Куда уж больше демократия.
– Джентльмены, – произнес он, – это Счастливчик Майерс, наш дважды лауреат Пулитцеровской премии. – Он взглянул на меня. – Э-э, Счастливчик, вот этот джентльмен: – из Большого Нью-Йорка, а вот этот, – из Вашингтона. По причинам, которые ты уяснишь себе позже, сегодня мы обойдемся без имен.
Причины, видимо, были своеобразные. Мое-то имя он только что назвал.
– Пожалуйста, Счастливчик, присаживайся. – Он прямо-таки светился.
Я взял стул.
– Просто на всякий случай, если вы еще не в курсе – мистер Блакстон несколько минут назад меня уволил, – прочистив горло, сказал я.
– Из-за этого дела прошлым вечером?
Я кивнул, в моем горле встал ком.
– Хорошо, – ответил он.
Чего уж тут хорошего? Может быть, удастся найти работу в каком-нибудь дешевом кафетерии, где не могут себе позволить купить посудомоечный автомат.
– Уэнти, – произнес один из безымянных джентльменов, глядя на часы, – не пора ли перейти к делу?
Я посмотрел на Уэнтуорта Уилкинза. Мне никогда не приходило в голову, что у него тоже есть кличка. Однако ж – Уэнти!
– Хм-м, – Уилкинз кивнул головой, наводя ногтем лоск на свои усы. – Конечно. – Он продолжал лучезарно улыбаться. Счастливчик, мальчик мой, после того, как прошлым вечером ты проявил изрядную силу духа и сообразительность, мы тут еще разок кое-что прикинули.
– Сообразительность, – повторил я.
Уилкинз кивнул, и то же самое сделал его сосед справа. Сосед слева сохранял задумчивый вид.
– Несмотря на преимущество нашего положения ввиду того, что ты – известный журналист, удайся тебе… э-э… приостановить рекламный ажиотаж, это могло стать весьма… э-э… обременительным, Счастливчик.
Возможно, в том, что он говорил и таился какой-то смысл. Пока же обнаружилось, что мне лучше держать рот на замке и сделать вид, что понимаю происходящее.
Я навесил замок и сделал вид.
– В общем так, – оживленно продолжил Уилкинз, – как только стало очевидным, что ты хотел бы быть на нашей стороне, мы решили тебя принять.
Слово «принять» можно толковать по-разному.
Я держал рот на замке и делал вид.
Он стукнул ухоженным пальцем по столу.
– Мы обнаружили, что ты помимо уже хорошо известной журналистской интуиции – почти невозможно в это поверить, весьма компетентен в, э-э, потасовках.
Он обернулся к собеседникам.
– Представляете, голыми руками уделать двух лучших боевиков, которых только смог нам прислать Чикаго!
Тот, что был справа, выразил согласие. Тот, что слева, сохранял задумчивый вид.
Уилкинз повернулся ко мне.
– Но самое большое впечатление на меня произвело то, как ты повел, себя с полицией и прессой, – он оценивающе хихикнул, – включая наше собственное издание. – Он покачал головой. – Если бы история угодила к Чернышу, боюсь, он с утра поместил бы ее на первой полосе до моего выхода на сцену. И, боюсь, что кое-кто послужил, бы мишенью для нападок. Для радикального центра, Счастливчик, мой мальчик, это, конечно же, могло выйти боком.
– Радикальный центр, – произнес я, стараясь, чтобы мой голос не звучал совсем по-идиотски.
Он снова хихикнул.
– Нам нравится название, которое ты придумал. Очень подходит. Мы так и будем его называть, по крайней мере между собой.
– О, – воскликнул я.
Тот, что был слева, вновь посмотрел на часы.
– Мальчик мой, – сказал Уилкинз, – ты принят.
– Да, сэр, – честно согласился я. – Куда? То есть я хотел сказать: как?
Это тоже звучало не совсем здорово. Я решил, что лучше, будет опять закрыть рот и сделать соответствующий вид.
– Берем быка за рога, а, Счастливчик? – с осуждением в голосе хохотнул он. – Ладно, мой мальчик, как бы для, тебя прозвучало «тысяча»?
Какой бы новая работа ни была, так хорошо, как на старой, платить не будут. Зарплата тысяча долларов в месяц – совсем не прибавка к тремстам в неделю командировочных разъездного репортера. Должно быть, отсутствие энтузиазма отразилось на моем лице. Коллега справа шевельнулся и пробурчал:
– Доход почти пятьдесят тысяч в год – вполне достаточно для бывшего журналиста, независимо от его квалификации.
Мои челюсти отчетливо щелкнули.
Уилкинз кивнул.
– Боюсь, Счастливчик, это то, с чего тебе придется начать. Теперь, я полагаю, хоть ты, очевидно, и выведал о нашей основной, долговременной, э-э, схеме, у тебя накопились вопросы.
– Ну, э-э, не могли бы вы для меня все просуммировать, сэр. Тут есть, ну что ли, частности.
– Конечно, конечно. – Он потеребил свои роскошные усы. Если начать с самых основ. Счастливчик, то сколько различных способов скинуть правительство или социально-экономическую систему с целью захвата власти другой группой ты мог бы назвать?
Наверно, я моргнул.
– Ну, можно их перестрелять… – начал я.
Кто– то из коллег фыркнул.
– Конечно, можешь, – расцвел в улыбке Уилкинз. – Но сложность в том, что, начиная стрелять, ты не знаешь, кого расшевелишь и кто начнет стрелять в ответ. Подобные революции заходят в тупик. Вспомни, как Керенский меньшевики начали революцию в России в 1917-м? Конечно, когда дым рассеялся, царь и его окружение были не у дел. Но не у дел были и Керенский с меньшевиками. Их либо поубивали, либо, э-э, выпороли. У дел были большевики.
– Да, это правда, – кивнул я с весьма задумчивым видом, хотя, честно говоря, ни о Керенском, ни о меньше… – или как он их там назвал – я никогда не слышал.
– Конечно, – продолжил Уилкинз, – прецеденты случаев насилия как метода борьбы обязательно можно найти. В своей «Золотой ветви» Фрэзер рассказывает о некоем древнем короле-жреце с озера Нимай, который терял свое положение только после того, как кому-то удавалось прокрасться в окрестностях его храма и стащить из старого дуба веточку бедой омелы. Тогда вор получал право сразиться с «королем-жрецом». Если он побеждал, то становился новым главой епархии.
Он скривил лицо в фальшивой гримасе.
– Позже, понятно, насилие было присуще эксплуатируемому большинству, которое выходило на улицы, возводило баррикады и разделывалось с последователями старого режима. Тому пример – Французская революция. Или Американская, которая от нее отличается лишь немногим, по крайней мере ее лидеры являлись лучшими представителями колоний.
Тот, что нервничал по поводу времени, нетерпеливо шевельнулся.
– Затем, – Уилкинз заторопился, – настало время выборов. Во всяком случае в Англии именно так была изменена вся социально-экономическая система. Конечно, по прошествии продолжительного периода времени. От феодализма шаг за шагом пришли к капитализму. Насилие время от времени имело место, но единой кровавой революции, как в других странах, там не было. Остатки феодализма, такие, как палата лордов и королевская семья, сохранялись еще веками, но феодализм per se был определенно упразднен.
Чем дольше он говорил, тем меньше я понимал, о чем.
Он скривил губы в очередной гримасе.
– Затем, конечно же, существовали правительства, навязанные извне. Отличный пример – вторая мировая война. Но народы Чехословакии, Польши и Восточной Германии так и не привыкли к советской модели коммунизма. Югославия, которая совершила свою собственную революцию, приспособив ее к местным условиям, достигла гораздо большего. С другой стороны, Греция являет собой пример еще одной неудачной попытки навязать правительство извне. Там партизаны в очень похожей на югославов Тито манере вышвырнули нацистов из страны, но сначала британская, а потом американская помощь позволили старому режиму вернуться.
1 2 3 4 5 6