Он знал, что в миле от места, где они находились, скалистая гряда резко
обрывалась, оставляя проход для короткой реки, рождавшейся в Фенне. Ему
нужно было подняться вверх по ее течению, чтобы оказаться в недоступном
районе.
Утро было серым, но ясным. Горизонт, омытый вчерашним дождем, поднимался
к небу дымными языками испарений и раздувшимися сосками отмелей.
Над вершиной скалы гонялись друг за другом небольшие тупики, эти морские
попугаи, пищавшие от удовольствия; фламандские чайки яростно прогоняли со
своих пьедесталов больших черных навозных жуков.
При виде этой привычной картины Вейбридж улыбнулся. Странное
меланхолическое чувство овладело им. Не совсем понимая, зачем он это
делает, он машинально заключил перемирие со всеми своими бывшими
противниками.
В десяти шагах от него взлетел красный крохаль, громко зафырчал крыльями.
Вейбридж не шевельнулся, и Тампест заскулил, перестав понимать своего
хозяина.
Где-то в глубине сознания охотника рождалось смутное ощущение братства по
страху со всеми созданиями, которым несет смерть рука человека. Через
совсем короткий промежуток времени он сам может стать добычей,
заблудившейся на охотничьей тропе и преследуемой самой зловещей тенью,
какую только можно вообразить,
За поворотом скалы появился Фенн, огромное зеркально отсвечивающее
пространство, усеянное пятнами в виде ромбов. Почти в самом его центре к
низким тучам поднимался конус холма.
- Я знаю примерно милю пути по твердой земле, Тамп, - сказал Вейбридж, -
а потом... да хранит нас Господь!
Пойнтер обогнал Вейбриджа; он не искал добычу, а внимательно принюхивался
к волнам бриза, доносившим до него запахи падали и гниющей растительности.
Вейбридж увидел перед собой ставший гораздо более близким огромный
рисунок поля для игры в классики с почти одинаковыми четырехугольниками.
Неожиданно он заметил стайку кроншнепов.
Это замечательные представители многочисленного племени куликов с задорно
задранными кверху клювами, похожими на нос парижского мальчишки-посыльного.
Они невероятно подозрительны и дьявольски осторожны, а поэтому оставляют
твердые пляжи и речные косы заносчивым розовым крохалям и шаловливым
зуйкам; сами они предпочитают держаться зыбучих песков, считая, что в
подобных местах будут находиться в безопасности, недоступные для свинцового
дождя.
Птицы увидели человека и хором закричали, пораженные его отвагой.
Сначала они суетились на самой границе твердой земли, затем перебрались
небольшими шажками, постепенно и осторожно, на коварный ковер тины и
полузатонувших водорослей. Вейбридж, обогнув их убежище, продолжил свое
вторжение в
Фенн, осторожно проверяя папкой почву перед собой.
С первого взгляда все вокруг не внушало опасений: языки твердой и почти
сухой земли узкими полосками вдавались в болото; они легко выдерживали его
вес; даже его следы не заполнялись водой. Рисунок поля для игры в классики
исчез из поля зрения охотника, сохранившись только в его памяти. На
какое-то мгновение в его мозгу возникло сравнение: в этой призрачной игре,
партия которой разыгрывалась в Фенне, он был всего лишь ставкой, брошенной
в самый центр разбитого на клетки поля.
Воздух вокруг него был насыщен странной смесью спокойствия и бешенства,
что характерно для периода окончания северной бури, когда то и дело
чередуются полная тишина и внезапное завывание последних порывов ветра.
Вдали темная стайка чибисов, похожая на низкое облако, рассыпалась над
похожим на четки рядом заболоченных стариц.
Временами Вейбриджу казалось, что он слышит приглушенные трубные клики.
Оглянувшись на скалу, он с удивлением заметил, что она находится гораздо
дальше от него, чем можно было подумать, и его сердце сжалось перед
огромным враждебным пространством, где нельзя встретить ни души; только он
находился здесь, словно чуть заметно передвигающийся центр этого
пространства.
Впрочем, рисунок горизонта вокруг него постепенно менялся, словно отражая
прихоти следующих друг за другом миражей. Там, где охотник ожидал увидеть
море, вырастала молочная стена скалы; заросли камыша, замеченные им точно
на юге, неожиданно исчезали, и вместо них там оказывались длинные островки
мертвых водорослей. Он содрогнулся перед могуществом этой магии озер и
болот, почувствовав, что его понемногу охватывает великий ужас болотных
пространств.
Центральный холм заметно приблизился; узкая полоска охристого песка
соединяла его с оставшейся позади пройденной частью пути. Этот черный,
словно из сажи, бугор олицетворял для охотника безопасность и отдых.
Добравшись до вершины холма, он будет возвышаться над этой бесчеловечной
землей; он сможет изучить пути отступления к покинутой им суше; находясь
там, он заполучит все секреты Фенна. На болотах трудно оценить расстояние
на глаз, и когда Вейбридж прошел половину песчаной полоски, ему показалось,
что он ничуть не приблизился к цели.
Тампест уже некоторое время плелся рядом с ним, и в поведении пса ничем
не проявлялось его обычное на охоте радостное возбуждение. Время от времени
хозяин замечал, как пес бросал на него беглый взгляд красных задумчивых
глаз. Неожиданно собака остановилась, поймала носом струйку ветерка и
заскулила. После этого Тампест несколько раз хлестнул себя хвостом по
дрожащим бокам.
- Эй, Тампест, - бросил хозяин, - что это значит? Пойнтер пристально
посмотрел на него и съежился.
- Что такое, никак ты боишься? - удивленно спросил Вейбридж. В этот
момент из сердца болотистой равнины до него долетели странные звуки.
Это была словно смесь двух совершенно разных шумов: приглушенного треска
раздираемой плотной бумаги и острого скрежета напильника, вгрызающегося в
металл.
Охотник не смог отыскать в своей памяти ничего похожего, хотя звуки
отдаленно походили на пронзительный скрип некоторых крупных птиц - таких,
например, как стервятники, - раздирающих на части добычу.
- Там... - начал Вейбридж, но тут же замолчал. Его охватило предчувствие
несчастья - пойнтера уже не было рядом с ним.
Охотник резко повернулся на каблуках и... невыразимая печаль охватила
его: вдали, уже приближаясь к повороту песчаной дорожки, к горизонту
стремительно мчалось светлое пятно, испещренное огненными языками...
Тампест дезертировал. Тампест предал его...
- Вот я и остался один, - пробормотал Вейбридж, - причем наверняка лицом
к лицу с чем-то страшным, иначе Тампест не стал бы спасаться бегством.
Что-то мелькнуло между небом и водой, бросив на мгновение беглую тень на
холм.
Охотник увидел двойное красное лезвие мощно распахнутых крыльев, что-то
вроде изуродованной лапы, вонзающей в воздух кривые когти. Страшный скрежет
ржавых дверных петель штопором впился ему в уши.
Это был вьюлк.
* * *
Вейбридж выстрелил: один раз, второй, третий. Воздушное чудовище заложило
крутой вираж, скользнуло вбок и внезапно устремилось к воде в жестком
беспорядочном падении.
- Ура! - завопил Вейбридж. - Ура!!
Он кинулся вперед.
Чудовище трепыхалось на поверхности воды в двух десятках шагов от него,
похожее на оболочку громадного воздушного шара, почти полностью спустившую
воздух.
Охотник почувствовал, как неистовая радость охватила все его существо.
Потом чья-то рука схватила его за левую лодыжку; другая такая же рука -
за правую. Он ощутил два коротких толчка, будто смертельная сила рванула
его вглубь. Ему показалось, что уровень воды в окружающем его болоте резко
поднялся; холм словно прыгнул в небо. Вейбридж понял, что внезапно стал
ниже ростом. Он стал совсем невысоким - его колени очутились на уровне
земли. Он попал в ловушку зыбучих песков. Он понял, что короткой победой
над воздушным монстром заканчивается его человеческое существование.
* * *
Когда песок достиг плеч Вейбриджа, он уже ничего не видел и не слышал.
Большинству из тех, кто думает о погибающих в трясине, обычно
вспоминается бессмертное художественное произведение; к счастью, эта
великолепная проза солгала. Агония погружающегося в зыбучие пески не может
продолжаться до того самого момента, когда поднимающийся кверху мрак песка
начинает застилать глаза несчастного.
Дело в том, что как только грудь гибнущего оказывается в тисках земли,
его жизнь угасает.
Глаза Вейбриджа в последнем порыве отчаяния впились в далекую
перламутровую дымку - и остановились, остекленев, навсегда.
В это время в двух милях от места трагедии, на южном мысу, какой-то
человек вышел из зарослей камыша и стал неторопливо настраивать мощный
призматический бинокль.
- Конец, - пробормотал он, глядя на то место, где его слабые глаза
различали только колеблющиеся тени.
Он уселся на поросшую травой землю, достал коробку пастилок из своей
сумки и принялся жевать их. Затем снял усталым жестом свою широкополую
шляпу-боливар.
Обнажился странный грушевидный череп с торчащим на самой макушке жестким
рыжим хохолком.
- Отличная работа, мой красавчик, - ухмыльнулся он. - Вот уже и мистер
Вейбридж медленно опускается к центру Земли. Я думаю, что он встретится там
со своей красоткой, да и с многими другими, клюнувшими на твой жуткий
мираж. Ну, а ты теперь можешь вернуться в свое убежище, чтобы дрыхнуть там
в настоящей ванне из фосфора, наслаждаясь отдыхом и покоем.
Крылатое чудовище тяжело поднялось в воздух и натужно замахало крыльями в
туманном воздухе.
- Вернись! Вернись же! - крикнул ему вслед человек.
Вьюлк затрепетал, наклонился, круто опустив одно крыло к земле и задрав к
небу другое... и внезапно растворился в воздухе, превратившись в дымок,
завившийся спиралью в вечернем воздухе.
- Вернись, мой красавчик!
Волнующееся облачко дыма скользнуло к одинокому человеку, на мгновение
черным ореолом обвилось вокруг его головы и исчезло.
Хохолок на макушке человека вздрогнул и засветился, словно его зажег
случайный луч солнца.
- Стоп! - простонал человек.
Он резко вскочил на ноги и протянул судорожно стиснутый кулак в сторону
стайки куликов, с криками проносившихся высоко в небе мимо него.
- Я никогда не мог убить ни одного животного! Я ни разу в жизни не
вскинул к плечу ружье! Его отдача наверняка бы швырнула меня наземь. Но я
всегда жаждал охотиться, как они, преследовать испуганного зверя, загонять
его в последнее убежище и, настигнув там, убивать! Но природа не дала мне
сильных мускулов!
Яростным движением он вздернул рукав своей одежды, из-под которой
выглянула тощая, словно у скелета, рука мертвеннобледного цвета.
- Я всегда имел дело только с трупами животных, отвратительно вонявшими
падалью! Моя доля в добыче ограничивалась потрохами, гидрофобной ватой для
набивки мертвых животов, йодоформом, уничтожающим запах, и парафином для
склейки шкур.
Я плакал от бешенства и душевной муки над книгами приключений, над
рассказами об охоте, над спортивными страницами журналов.
Все эти мужские радости были недоступны для меня, потому что я был слаб и
беспомощен, и мое тело было полностью лишено какой-либо человеческой
красоты.
Своим узловатым пальцем человек яростно постучал себя по голове,
отозвавшейся странным деревянным звуком.
- Но появилась иная сила! - прорычал он, - Та, что породила вьюлка... Та,
что породила Шедоу... Ах, Шедоу!
Он повернулся к зеркально поблескивающей безбрежности вод...
- Шедоу, покажись!
Вода закипела, огромный серый купол, запятнанный зловещими тенями,
появился над ее поверхностью.
- Посмотри на меня, Шедоу, посмотри, моя красавица!
На поверхности купола прорезались два чудовищных глаза, ужасных, словно
две полных луны или два иллюминатора, из которых хлестало жидкое пламя.
Затем из воды простерлись в воздух гигантские щупальца, полные жестокого
томления.
- Возвращайся к себе, Шедоу... на сегодня достаточно, я больше не могу...
а тебе нужно подремать...
Поверхность моря опустела.
Человек встал. Опускающаяся ночь превратила его плащ в пару огромных
крыльев.
- Меня зовут Хингль! - прорычал он в лицо безбрежности,
- Хингль! И я творю ужасное, а из ужасного я создаю смерть!
Поперхнувшись, он закашлялся, хлебнув плавающих в вечернем воздухе
хлопьев тумана.
- Становится прохладно, - жалобно промямлил он, - и этот туман
исключительно вреден для моих легких.
Медленным шагом усталого работника он направился прочь от кромки болота,
с жадностью пережевывая таблетки, отдававшие камфарой и йодом.
(c) Техника - молодежи N 8 за 1994

1 2