— Может, надо было тебя и впрямь мухам на вычистку ран оставить? — пробормотал Тэйглан, обращаясь не столько к Даллену, сколько к самому себе. — Совсем ведь не зажило.
— Нужды нет, — равнодушно отозвался Даллен. — На покойниках и вообще, знаешь ли, плохо заживает. Просто потому, что незачем. Теперь уже незачем. Оставь это, Поющий. Не возись. До Найгеты я и такой всяко доеду, а дальше не твоя печаль.
Что на покойниках раны не заживают — сущая правда, и с ней никакому Целителю не сладить. Им ведь и правда уже незачем… совсем как Даллену. Он ведь и вправду почитай что мертв — а в Найгету он не жить едет, а умирать окончательной смертью. Долгой и мучительной. Так и зачем его телу стараться заживлять раны, раз ему все равно жить не придется?
Захваченный этой мыслью Тэйглан не сразу сообразил, что же Даллен сказал ему, — но вот когда понял…
— Ты как меня назвал? — выдохнул он.
— А разве ты не Поющий? — удивился Даллен. — Правда, уголки глаз у тебя еще не полностью удлинились… прости, если ошибся.
— Младшей ступени, — отрывисто ответил Тэйглан. Ты не ошибся. Откуда ты знаешь про глаза?
— Я сражался у Кроличьей Балки, — очень обыденно объяснил Даллен. — Мы стояли наверху, сразу за рощей, а лучники найгери справа от нас. Полторы сотни. Так что я знаю, как может сражаться найгери. И про глаза тоже знаю. Да и вообще многое.
Тэйглан был почти рад тому, что спина Даллена отнимет у него еще много времени. Заняться ранами на его груди означало посмотреть ему в лицо — а взглянуть в лицо человека, который бок о бок с найгерис бился у Кроличьей Балки, а потом убил Поющего ударом в спину, было превыше сил.
Обратная дорога была для Тэйглана сверх меры мучительной — и все же он предпочел бы, чтобы она длилась вечно. Чтобы никогда не наступил тот неизбежный день, когда ему придется взять за повод коня с мертвым всадником и безмолвно шагнуть навстречу тем, кто вышел встречать Анхейна — живого…
Тэйглан сотни и сотни раз отгонял от себя мысленные видения этого страшного мига. Но ни одно из этих видений не было и вполовину таким страшным, как страдание в глазах Мастера Поющих Дэррита, когда Тэйглан взялся за повод и молча опустил голову.
Анхейна отпевали всю ночь. Лишь к рассвету, как и велит обычай, остывший уже пепел погребального костра был закрыт землей. Когда солнце взошло, Тэйглан от горя и усталости был словно стеклянный… или это не он, а мир вокруг него такой хрупкий, твердый и холодный, отзывающийся равнодушным звоном на всякое прикосновение? Впрочем, какая разница, с ним или с миром случилось это странное превращение? В любом случае Тэйглан доведет свое дело до завершения, не дозволив себе ни малейшей поблажки — как не позволял все бесконечные восемь дней дороги из Шайла в Найгету. Войти в Немую Комнату — на редкость тяжелое испытание для Поющего… ну или так Тэйглан считал до гибели Анхейна. Теперь, после похорон друга, ничто не казалось ему слишком тяжелым.
Входить в Немую Комнату ему, однако, не пришлось. Даллена уже вывели наружу. Лицо его в ярком утреннем солнечном свете выглядело таким утомленным, словно Тэйглан в зеркало мимоходом заглянул… с чего бы это? Для найгери и уж тем более для Поющего ночь заключения в Немой Комнате, где невозможно ни слышать музыку, ни петь самому, бесспорно, была бы суровым наказанием — да только навряд ли человек этой ночью пытался петь или даже разговаривать с самим собой. Скорей уж эта усталость проистекает из недостатка сна. Даллен и в дороге засыпал последним, а просыпался первым, еще затемно — он и теперь не изменил этому странному обыкновению. Собственно, Тэйглан не мог бы с уверенностью сказать, а спал ли Даллен и вообще: во всяком случае, сам он Даллена не видел спящим ни разу. Хотя восемь суток совсем уж без сна… нет, это что-то из древних до неправдоподобия легенд, а вовсе не из обыденной жизни. Даже из такой жизни, где убивают Поющего.
— Ты готов? — резко спросил Тэйглан у пленника.
— А что, если я скажу «нет», мне дадут время приготовиться? — странно мягким голосом поинтересовался Даллен. Вот ведь рыбья кровь — иначе и не скажешь!
— Приготовиться тебе придется в любом случае, — отрезал Тэйглан. — А то вид у тебя… будто сей момент с мусорной кучи спрыгнул.
Упрямый рот раздвинулся в усталой улыбке.
— Это хорошо, — медленно произнес Даллен. — Можно ли мне будет убрать… вот это? — Он поднял руку, ухитрившись не брякнуть кандалами, и провел пальцами по своей восьмидневной щетине. — Я не привык прятать лицо.
Привык, не привык… кому какое дело до твоих привычек?! Не ради них тебе будут скоблить щеки, не ради них тебе дадут умыться. Просто нельзя осквернить Дом Песен присутствием немытой образины — довольно уже и того, что в него войдет убийца.
Разумеется, самостоятельно Даллен в кандалах не смог бы и лица умыть толком. Тэйглан и предлагать ему не стал. Он своеручно вымыл пленнику лицо и голову, своеручно же занялся и бритьем.
Под щетиной не было заметно, насколько пленник исхудал за время пути, — да Тэйглан лишнего к нему и не приглядывался. И того хватит, что за ранами Даллена смотреть пришлось, — недоставало еще и на него самого пялиться. Теперь только Тэйглан заметил в полной мере, как резко выступили скулы над запавшими щеками, как потемнели припухшие от постоянной бессонницы веки. Будь ты проклята, извечная привычка Целителя, сызмала вошедшая в плоть и кровь, — подмечать малейшие признаки болезни и усталости!
Покончив с щетиной Даллена, Тэйглан не стал откладывать лезвие. Все едино тем, что прикоснулось к убийце Поющего, никто после него пользоваться не будет — так и зачем осквернять еще один клинок? А ведь без бритвы или ножа так или иначе не обойтись. Попробуйте любым другим способом снять с кого-нибудь рубашку, не снимая кандалов!
Черную с недавно еще алыми, а теперь мутно-багровыми крестами смертную рубаху и повязки Тэйглан срезал аккуратными полосами, злясь на себя в глубине души. Давно надо было это сделать, еще в дороге. Рубаха хотя и не присохла к телу, но кровь, пот и дорожная пыль… может, сними Тэйглан с пленника это свидетельство правосудия, и раны его выглядели бы получше? А выглядят они скверно, ничего не скажешь. Твоя промашка, Тэйглан, и ничья иная. Как Младший Поющий и друг Анхейна ты был бы рад швырнуть убийцу посреди дороги, чтобы копыта двух сотен коней втоптали его кровь в белую сухую пыль, — но как Целитель ты был обязан…
Тэйглан почувствовал, как жаркая волна стыда краской заливает его щеки, и почти беззвучно выругался сквозь зубы. Что сделано, то сделано. И нечего укорам совести обманывать его. Повязки он Даллену накладывал всякий раз свежие. Эти раны не закрылись бы в любом случае. А что вид у них нехороший… вскоре это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Даллен хотя и убийца, но не лжец. До Найгеты он доехал живым, как и обещал. А прочее сейчас уже не важно.
На сей раз Тэйглан не только промыл раны, но и умыл пленника — словно смертельно больного, который уже и шевелиться-то не в силах, а то и покойника… хотя — а почему «словно»? Даллен и есть покойник — самый настоящий.
— Надень, — сухо произнес он, протягивая Даллену синюю смертную накидку.
Даллен, не споря, продел в нее голову. Тэйглан аккуратно обдернул накидку у него на плечах, хотя нужды в том и не было.
— Вставай, — велел он. — Пойдем.
Все так же молча Даллен поднялся и последовал за Поющим.
Походка Даллена раздражала Тэйглана безмерно. Однако лишь на полпути Поющий сообразил, в чем дело. Босые ноги Даллена, даже и в кандалах, ступали так, словно его вела какая-то неслышимая мелодия, внятная лишь ему одному, и шел он, повинуясь ее ритму.
Чушь! Просто Тэйглан устал — устал от ненависти… столько дней провести бок о бок с убийцей друга… вот он и устал — а от усталости чего только не примерещится. Даже то, чего не может быть.
Посреди полной народа площади Даллен остановился.
— Иди-иди, — скривился Тэйглан. — Тебе не сюда. — Взяв Даллена за плечо, он слегка развернул его в сторону Дома Песен. — Тебе вот куда.
— Разве у вас казнят не на площади? — спросил Даллен с удивлением, которое мало чем отличалось от безразличия.
— А тебя и не на казнь ведут, — ответил Тэйглан и, не удержавшись, мстительно добавил: — Пока.
— Тогда куда? — прежним тоном осведомился Даллен.
Тэйглан не удостоил его ответом. Сам увидит — и очень скоро. Наверняка скорее, чем ему бы хотелось.
Обширная крытая терраса Дома Песен не пустовала. Шестеро Старших Поющих — теперь всего лишь шестеро! — и Мастер… при виде Мастера у Тэйглана сердце сжалось. Закон запрещает оплакивать убитого, пока он не отомщен, — и Мастер Дэррит держался как подобает. О да, в глазах его не было ни слезинки… но и в лице его не было ни кровинки. Слишком страшно ударила его смерть Анхейна. Отродясь у Мастера Дэррита не было лучшего ученика — да и ни у кого не было, если на то пошло. Дэррит, бывало, все пошучивал: «И подумать только — такой старый пень, как я, дал жизнь такому могучему побегу». Именно так он и говорил — а теперь побег этот срезан до срока, а Дэррит даже слез о нем пролить не вправе. И не будет вправе, пока шайлский подонок не понесет заслуженную кару.
— Иди, — спертым от ненависти голосом произнес Тэйглан.
Даллен бок о бок с Тэйгланом поднялся на террасу и остановился перед Поющими. Тэйглан, как того и требовал обычай, преклонил колено перед Мастером — а когда поднялся, увидел, что Даллен, которому кандалы мешали последовать его примеру, низко склонил голову. Движение это взбесило Тэйглана так, как он и вовсе не считал возможным. Убийца Поющего отдает дань уважения его Мастеру… худшее издевательство трудно даже вообразить!
Мастер не проронил в ответ ни слова. Остальные шестеро Поющих тоже молчали… а что тут можно сказать? И так все предельно ясно.
Не только Поющие ожидали убийцу на террасе. Камень Истины тоже ждал его. Обычный с виду большой мутно-серый полупрозрачный камень, округлый и чуть вытянутый, словно обрядовый хлеб… впрочем, в каком-то смысле он им был — разве нет?
При виде Камня на лице Даллена на краткий миг вновь отбразилось удивление — и безразличия в нем было гораздо, гораздо меньше. Он явно никак не мог сообразить, что здесь делает этот предмет, ради которого — ведь это же ясней ясного! — его и привели сюда. Тэйглан ощутил прилив мстительного удовольствия. Не все, оказывается, покойный граф Даллен йен Арелла знает о народе найгерис. Очень многое — но все-таки не все.
— Подойди к Камню, — ровным голосом велел Дэррит.
Когда Даллен шагнул к возвышению, на котором лежал Камень, у Тэйглана невольно сжались кулаки. Ох не так бы ты спокойно шел, если бы знал, что тебя ждет! А вот сейчас ты это и узнаешь.
— Положи руки на Камень, — с прежней сдержанностью велел Мастер.
Даллен не мог не догадываться, что возложить руки ему велят неспроста. Но если он и был насторожен, внешне он этого не выдал ничем. Руки на Камень он опустил таким же спокойным движением, каким снял с себя на эшафоте венец. Впрочем — он ведь знал от Тэйглана, что не казнь его здесь ждет…
— Теперь попробуй их поднять с Камня, — произнес Дэррит.
Плечи Даллена взбугрились от усилия — от тщетного усилия. Оторвать руки от Камня после того, как он их принял, пока Мастер или старший Поющий не отпустит, не удалось еще никому. Это невозможно.
— Ты не смог поднять рук, — кивнул Дэррит. — Это значит, что Камень Истины примет твои слова, как он принял твои руки. То, что ты скажешь, определит твою участь окончательно. Ты готов отвечать?
— Да, — побледнев, ответил Даллен, и Камень под его руками налился молочной опаловой белизной.
— За что и почему ты убил Поющего Анхейна?
Тэйглану даже предполагать не хотелось, чего стоило Мастеру Дэрриту произнести этот вопрос, не срываясь на мучительный крик.
— Он оскорбил мою честь, — не задумываясь ответил Даллен — слово в слово так, как отвечал в Шайле, — и под его руками в Камне Истины грозно заклубилась чернота.
— Ты лжешь, — с гадливым презрением произнес Дэррит.
— Но это правда! — воскликнул Даллен. — Он насмехался надо мной, и…
Чернота сгустилась; теперь она уже заволакивала почти весь Камень целиком.
— Ты лжешь! — повторил Дэррит.
— Нет! — Куда только подевалось хваленое хладнокровие Даллена — теперь он говорил быстро, сбивчиво. — Он ведь нарочно толкнул меня, чтобы надсмеяться, а я…
Беспорочно черный опал мерцал под его руками.
— Ты лжешь!
— Но я… а как я могу… если он начал волочиться за моей… — Свидетельство Камня было бесспорным, а ложь Даллена — очевидной, как его отчаяние, но он все еще не сдавался, и это было страшно. Зачем, зачем, почему он это делает, почему продолжает лгать?
— Ты лжешь! — перебил его Дэррит прежде, чем Даллен выдаст очередную порцию вранья. — Это бесполезно. Сколько бы уверток ты ни измыслил. Камень их изобличит. Ты можешь врать сколько угодно, но стоит ли тянуть время, противясь неизбежному?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11