Повсюду вокруг него спящие продолжали спать, кивая во сне головой, а мертвые ждали, пока перед ними разверзнется могила. По прошествии двух бессмысленно проведенных часов, так и не очнувшись, они выйдут из зала и как слепые направятся к машинам и автобусам, чтобы окунуться в ночной, еще более глубокий сон. А потом, при свете утра, они вообразят, что и в самом деле проснулись.
Откуда-то из-за спины до его слуха донесся кашель, негромкий и сухой, но весьма многозначительный, и он обернулся, чтобы встретиться с тем же взглядом, той же улыбкой – похоже, миссис Морли снова напоминала ему, что большинство жителей Лидингтона, подобно большинству людей в любом другом месте, либо спит, либо мертво. И это была правда. Сэр Джордж обернулся к залу и пристально посмотрел на публику. Что мог он сказать? Что мог сделать?
– А теперь… громадное удовольствие… привилегия… без дальнейших церемоний, – бубнил труп Дугласа Джердана, – просить выдающегося докладчика… министра ее величества… сэра Джорджа Кобторна…
Снова послышались хлопки, доносившиеся откуда-то издалека, из их сна о жизни. Он постоял, шагнул вперед. Наконец воцарилась тишина – тишина сна, тишина смерти. «Господин председатель, друзья…» Заговорил ли он или ему приснилось, что он начал свою речь, – вот чего никогда не узнать. Это навсегда останется для него невыясненным.
В зале поднялся гул, вскоре перешедший в невообразимый гвалт. Репортеры за столами прессы, мужчины и женщины на трибуне, публика, сидевшая в передних рядах, – все вскочили на ноги, широко разевая рты и что-то восклицая. Потому что сэр Джордж Кобторн с остекленевшими глазами на белом, как бумага, лице, размахивая руками, словно безумный, орал:
– Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!

1 2 3