Серый
Гартвич подхватил обмякшего Макса и поволок в Сальферну, не обращая
внимания на спотыкающегося позади толстяка Яна, придерживающего на бегу
перебитое левое предплечье. Они остановилось у входа, не решаясь броситься
внутрь, и этой заминки хватило для многого.
За спиной колеблющихся чужих медленно поднялся убитый охотник Аллан.
Он был весь в какой-то бурой грязи - лицо, руки, одежда - а в нижней части
живота чернело пулевое отверстие, из которого уже переставала сочиться
кровь. Вязкая, запекающаяся кровь. Аллан смотрел прямо перед собой, и это
не напоминало взгляд живого человека - так смотрели мертвецы из
бесконечных историй хихикающего старого Якоба, и я закричал, но непривычно
жесткая рука Хоситы зажала мне рот, и не дала кинуться туда, где мертвый
стоял за спинами живых.
Впрочем, не совсем живых, или совсем неживых, потому что деревянным
движением Аллан вставил нож в широкую спину Гартвича, и тот охнул и
выпустил сбитого последним выстрелом Макса, и Гартвич пополз по земле, но
недалеко, и затих, под визг трясущегося Яна, хватающегося за сердце,
оплывающего рядом с неподвижным Максом...
Гартвич встал. Он стоял спиной ко мне, и из этой спины нелепо торчала
рукоятка охотничьего ножа; он стоял перед Алланом, и с него стекала
невесть откуда взявшаяся грязная вода, она текла с волос, каплями
скатывалась по рукавам, повисая на сведенных агонией пальцах...
Нет, Гартвич не был ранен. Он был убит.
В тот момент, когда существо, еще пять минут назад носившее странное
имя Гартвич, вцепилось в горло существу, еще пять минут назад носившему
имя Аллан, и оба мертвеца застыли, шатаясь в неустойчивом равновесии - на
непокрытую голову охотника опустилась неуверенная, но настойчивая рука
вставшего застреленного Макса. Два покойника рвали на части третьего, и
толстый Ян начинал ворочаться, силясь привстать на подламывающихся
локтях...
Мой ужас прорвался наружу. Это к моему горлу тянулись синеющие
пальцы, это в меня хотели они войти, смертным холодом прорастая сквозь
тело, становясь мной, растворяясь и растворяя... Что ж ты наделала,
Сальферна?!..
- Идем, хозяин. Они хотели - они получили. Ты тоже хотел. Идем.
Я не пошел. Я стоял на границе круга, не видя копошащихся медленных
мертвецов, начиная понимать Сальферну, место, где исполняются просьбы,
начиная понимать маму над трехглазым затихшим отцом, так и не выпустившим
из рук тусклый ствол, брата, неподвижно спокойного в извивающихся стыдных
тенях, начиная понимать; и я молил Бога, какой он там ни есть, чтобы
вышедшие из кустарника або поскорее убили меня, молил не дать мне упасть в
круг, не дать приобщиться к ушедшим; и первое копье, тонкая зазубренная
нить, не дотянулась до моей груди, прерванная в воздухе крылом Брамапутры,
или рукой Хоситы, и мне было трудно додумать эту мысль до конца.
...Або суетились, размахивали копьями, крича свистящими высокими
голосами, а в их гуще плясал бойцовый петух Хосита, приседающий, хлопающий
страшными крыльями, с красным гребнем волос в запекшейся крови, и шаман
надрывался, пытаясь перекричать шум и вопли, и все-таки перекричал, и
оставшиеся в живых побежали, бросая оружие, оглядываясь, повинуясь приказу
шамана, никогда не уходящего в Сальферну и знающего то, что теперь знал и
я.
Сальферна выполняла не все желания. Слишком дешево, слишком наивно,
слишком по-человечески!.. Увы, она выполняла только предсмертные желания.
И выполняла их - посмертно!
И лишь шаман, старый, сгорбленный материалист, мог представить себе
хаос, если сейчас на границе круга убьют человека, который не хочет
ничего.
Или, вернее, который хочет НИЧЕГО!

- Чего ты хочешь от жизни, Хо?
- Ничего, хозяин.
- Совсем?..
Это был совершенно неправильный японец.

1 2