Я должна знать больше… но к кому я могу обратиться? Мой пол, возраст, положение здесь таковы, что невиннейшая фигура речи может вызвать призрак скандала. А досужие языки облекут призрак плотью. Я не услужу ни мистеру Соважу, ни себе, возбуждая сплетни.
Стук в дверь заставил мое сердце забиться быстрее. Я почти верила, что это сама загадочная Мэмми Плезант. Однако когда я открыла, передо мной был один из лакеев, держащий поднос, на котором лежала визитная карточка с запиской. А на ней я с явным облегчением прочла фамилию «Кантрелл».
Хотя сама я ничего не знала об этом молодом человеке, мистер Соваж ценил его достаточно высоко, чтобы выбрать нашим спутником на время своего отсутствия. И у меня была достаточно веская причина увидеться с ним сейчас, чтобы попросить его обменять мой небольшой запас банкнот на деньги, имеющие хождение здесь.
– Просите мистера Кантрелла войти.
Поскольку записка была адресована в равной степени Викторине и мне, я сочла, что могу позволить себе свободу такого приглашения.
Следовало бы позвать Викторину, но мне нужно было несколько минут побыть с гостем наедине. Осмелюсь ли я задать ему некоторые вопросы, смущающие мой мозг, после того, как попрошу помочь мне с наличными? Сначала следовало выяснить, достаточно ли он благоразумен.
Достав кошелек, я позвала Викторину. Амели ответила, что ее хозяйка одевается, но она передаст ей записку.
Ждать пришлось недолго. Интерес мистера Кантрелла к Викторине был заметен с их первой встречи; возможно, он решил, что приглашение исходит от нее. Если даже и так, он был джентльменом в достаточной мере, чтобы не выказать удивления, увидев меня одну. Я сразу приступила к делу, процитировав предупреждение миссис Дивз, что ни один здешний торговец не принимает банкноты. Он согласился с этим и предложил свой собственный кошелек, чтобы поменять те деньги, что были у него с собой, а остальное обещал принести из банка. Но мои с трудом сберегаемые накопления были столь малы, что он мог бы перекрыть их, выложив на стол маленькие золотые и тяжелые серебряные монеты. Поблагодарив его, я решила добиться, наконец, хоть какого-то ответа на терзавшие меня вопросы.
– Мистер Кантрелл, есть один вопрос, задать который я имею важные причины. В сущности, я хотела бы спросить об этом мистера Соважа, ибо это может иметь для него большое значение.
Я собрала все свое мужество, в то время как он взирал на меня с той степенью удивления, на какую был способен. И тут я нырнула с головой.
– Не могли бы вы предоставить мне какую-либо информацию о женщине, именуемой миссис или Мэмми Плезант?
Удивление его переросло в потрясение. Лицо приняло странное отсутствующее выражение, что могло быть вызвано как отвращением, так и страхом.
– Смею ли я спросить, где вы слышали об этой особе, мисс Пенфолд?
– Я имею основания полагать, что мы видели ее сегодня, и что она интересовалась нами.
Ненавязчиво намекнув, что здесь может быть замешана Викторина, я подобрала верный ключ. Он кивнул.
– Да, это возможно. Отлично, мисс Пенфолд, но запомните, то, что я скажу – в основном, слухи. Этот город – настоящий кладезь странных историй, и по улицам его ходят люди с весьма необычным прошлым. Миссис Плезант – весьма респектабельная домоправительница мистера Милтона Лэнтина. Вдобавок она владеет и управляет меблированными комнатами, которые сдает некоторым высокопоставленным джентльменам. Она питает огромный интерес и выказывает большую симпатию представителям негритянской расы. До отмены рабства она была известна тем, что использовала некоторые положения калифорнийских законов, чтобы освободить рабов, завезенных на юг против их воли. Она делала значительные вклады в дело Федерации на протяжении войны, а затем обеспечивала работой освобожденных рабов в различных заведениях – в прачечной, на извозном, при сауне и так далее. Она организовала неофициальное агентство по найму, поставляющее вышколенную прислугу не только для отелей, но и для частных домов.
– Все это звучит, как если бы она была во всех отношениях уважаемой особой. Однако ваше поведение наводит на мысль, что это не вся правда, – заметила я.
– Дальнейшее – только слухи. Полагают, что она вызнает тайны, порочащие тех людей, которых она хочет держать под контролем. Так она может оказывать давление, в конечном счете добиваясь собственных целей. Но, повторяю, я лишь передаю слухи. Правда… это только то, что можно доказать. Однако, я не пожелал бы какой-нибудь леди моего круга знакомства с миссис Плезант.
– Благодарю вас. Ваша откровенность может оказаться очень полезной.
– Есть еще одно… – Сейчас он, казалось, был смущен, словно собирался повторить такое, что я могла счесть нелепицей. – Про нее также говорят, будто она – «королева вуду». Это, насколько мне известно, высшая жрица в некоем языческом культе…
Вуду! Тогда это действительно связано с гаданием. Разве Мари Лаво, Королева Вуду Нью-Орлеана, не прославилась предсказаниями в той же мере, что и проклятиями? Она была, как я слышала, женщиной большого ума, которая, призвав себе на службу невежество и суеверия, извлекала немалую выгоду из своей власти над потусторонними – силами.
– Но все это, конечно, чепуха, – быстро добавил он. – И…
Что еще собирался он сказать, я так и не узнала. Вошла Викторина с листком бумаги в руках.
– Тамарис!.. – сразу начала она, затем, заметив мистера Кантрелла, она приветствовала его улыбкой и адресовалась к нему с одной из тех вспышек детской веселости, из-за которых порой выглядела моложе своих лет.
– Месье, то что вы отважились прийти в такой промозглый вечер, просто ради того, чтобы принести нам добрые вести – подвиг истинной доброты. Ведь на улице уже почти ночь.
Она изящно, но чуть преувеличенно вздрогнула. Мистер Кантрелл был уже совершенно растерян.
– Амели сварит нам шоколад, какого, я уверена, вы не найдете в этой туманной стране. Вы просто должны выпить с нами чашечку. Это ничтожно малая награда за столь добрые вести! Только подумайте, Тамарис, завтра мы будем избавлены от сырости и мрака! Мы едем в загородный дом моего брата. Мистер Кантрелл сопровождает нас, что с его стороны большое одолжение. Ну, может ли что-либо быть приятнее?
Викторина была весела и совершенно очаровательна, какой могла быть, когда хотела. Она проводила нашего гостя к креслу, приказала Амели поторапливаться. Однако, – я все больше и больше убеждалась, как мало ее знаю, – у меня сложилось впечатление, что все признаки удовольствия были показными, и она вовсе не так счастлива, как хочет нас уверить.
Я не заметила, чтобы мистер Кантрелл нашел шоколад столь удачным, как обещала Викторина. Но поскольку именно она наливала ему чашку, он мужественно тянул приторное питье, пока к нам не присоединилась миссис Дивз.
Она являла собой великолепную картину в бархатном платье глубокого гранатового оттенка с изобилием бахромы и бисерных вышивок. При всей моей неприязни я не могла отрицать, что она в равной мере красива и эффектна. За ней, неся ее бархатный плащ, подбитый мехом, следовала высокая худая женщина несколько сурового вида.
Викторина округлила глаза от восторга… пожалуй, издевательского.
– Tres chic, chere Огаста. Но до того, как вы покинете нас, вы должны услышать хорошие новости. Мой брат наконец прислал письмо. Он хочет, чтобы мы завтра уехали на Ранчо дель Соль. Мистер Кантрелл будет сопровождать нас.
Миссис Дивз явно не сочла новость приятной.
– Но мне нужно задержаться в городе хотя бы на день… это связано с деловыми вопросами, – запротестовала она.
– Мы понимаем, Огаста, но так хочет Ален. Он много раз повторял, что вы не должны тратить все свое время на меня и мои дела, когда мы сюда приедем. Он не ждет от вас такой жертвы.
Викторина скромно опустила ресницы, но было совершенно ясно, что она наблюдает за миссис Дивз. Я уже усвоила, что она наслаждается этим тайным поединком.
– Мы будем в полной безопасности с мистером Кантреллом.
Миссис Дивз бросила суровый взгляд на молодого человека, поднявшегося при ее появлении и теперь стоявшего с чашкой шоколада в руках.
– Не понимаю, почему Ален не сообщил нам прямо… – начала старшая из женщин, но Викторина прервала ее:
– Ах, но он так и сделал, Огаста. Он послал телеграмму, а мистер Кантрелл доставил ее. Она адресована мне и Тамарис, значит, нас двоих она и касается. Вас он не упомянул, потому что знал, что у вас есть свои дела, которыми вам нужно заняться.
При всей моей нелюбви к миссис Дивз, я не могла не восхититься, как быстро она приспособилась к ситуации. Возможно, она еще не осознала враждебности, крывшейся за вежливостью Викторины. Но она справилась с собой так быстро, что я подумала: на такое способен только тот, кому не привыкать к превратностям фортуны.
Однако она оставила за собой последнее слово, потребовав, чтобы мистер Кантрелл сопровождал ее хотя бы до дамской гостиной внизу, и у него не было предлога отказаться. Тереза накинула плащ ей на плечи, подала ей веер и вечернюю шаль. Затем, не обращая на нас внимания, горничная прошествовала обратно в комнату своей хозяйки и захлопнула дверь в тот момент, когда входная дверь грохнула за миссис Дивз и мистером Кантреллом.
Викторина разразилась каскадом смеха.
– Как она разозлилась, наша Огаста! Вы заметили, она изо всех сил старалась это скрыть? Она хотела поехать с нами, как будто она уже напялила кольцо Алена на один из своих толстых пальцев. Но она его никогда не наденет… никогда!
Она снова засмеялась, но на сей раз по-иному: не беззаботным смехом юной девушки, низвергающей авторитеты, скорее уж в этом смехе слышалась злоба. Затем она резко сменила тему.
– А что вы думаете, Тамарис, об этом чопорном мистере Кантрелле? Никогда не поверю, чтобы он хотя бы пробовал шоколад прежде. Но он был слишком вежлив, чтобы морщиться. Я считаю, он очень похож на большого медведя, ходящего на задних лапах. Когда мой брат говорит: «Ап! Сделай это, сделай то!» – он подчиняется. – Голос ее вдруг упал. Потом она вернулась к своему детскому тону. – Тамарис, не делайте такого лица. – Она так изобразила оскорбленную чопорность, что я против воли улыбнулась. – Вы думаете, что я говорю невозможные вещи, которые для jeune fille, для одной из ваших «законченных» юных леди, просто недопустимы. Но я – это я, Викторина. Я не могу быть обструганной и отшлифованной, не могу позволить двигать себя туда-сюда, не могу быть образцовой юной леди. Я могу быть только собой. – Такой серьезной интонации я прежде у нее не слышала. – Я должна быть собой!
Она поставила чашку с такой силой, что фарфор резко клацнул о серебряный поднос. Затем она подошла к окну.
– Полнолуние… сегодня должно быть полнолуние. Но я ничего не могу увидеть сквозь этот удушающий туман! Думаю, я никогда не полюблю этот город. Ее напряженный тон меня озадачил.
– Завтра вы его покинете, – напомнила я.
Викторина являла собой загадку, усложнявшуюся с каждым часом нашего знакомства. Временами она напоминала мне девочек, которых я учила, хотя она была свободна, от глупости, свойственной большинству из них. Но порой она превращалась в совершенно другую личность, которая ставила меня в затруднительное положение.
Однако, ее радовала мысль, что здешнее общество мобильно и не воздвигает слишком высокие барьеры. Здешним критерием были те, кто прибыл сюда в сороковые-пятидесятые годы – «отцы-основатели»… если они преуспели. Недостаток женщин в этот период послужил причиной некоторых странных мезальянсов, которые были бы невозможны на Востоке. Здесь были женщины, носившие слишком много бриллиантов, ездившие в слишком роскошных экипажах, и у которых были низменные – чтобы не выразиться сильнее – периоды в жизни.
Богатство, которое они выставляли напоказ, зачастую оказывалось эфемерным. Шахта – источник богатства – могла иссякнуть, да и другие случайности съедали имущество иного миллионера за месяцы или недели. Итак, здесь было общество, где наличие – и сохранение – денег служило эталоном.
Викторина пришла из другого круга, из общества (даже если бы оно могло считаться не вполне респектабельным по американским стандартам), бывшего столь же старым, сколь и упадочным. Она была иной, но здесь это не имело особого значения, и она могла уверенно идти вперед, но могла по незнанию новой обстановки и попасть в беду. Моей обязанностью было следить, чтобы ничего такого не случилось, хотя я чувствовала, что мне самой не помешало бы выправить направление по компасу.
– Прикажите подавать обед, Тамарис, – она отошла от окна. – Этот туман… он прямо давит на стекла. Амели! – На ее зов явилась горничная. – Зажги, пожалуйста, лампы, все лампы. Я не люблю туман.
Я проследила, чтобы нам не подавали шампанского. То, что это вино Викторина считала неотъемлемой частью каждой трапезы, значения не имело. Она улыбнулась, когда мы сели за стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Стук в дверь заставил мое сердце забиться быстрее. Я почти верила, что это сама загадочная Мэмми Плезант. Однако когда я открыла, передо мной был один из лакеев, держащий поднос, на котором лежала визитная карточка с запиской. А на ней я с явным облегчением прочла фамилию «Кантрелл».
Хотя сама я ничего не знала об этом молодом человеке, мистер Соваж ценил его достаточно высоко, чтобы выбрать нашим спутником на время своего отсутствия. И у меня была достаточно веская причина увидеться с ним сейчас, чтобы попросить его обменять мой небольшой запас банкнот на деньги, имеющие хождение здесь.
– Просите мистера Кантрелла войти.
Поскольку записка была адресована в равной степени Викторине и мне, я сочла, что могу позволить себе свободу такого приглашения.
Следовало бы позвать Викторину, но мне нужно было несколько минут побыть с гостем наедине. Осмелюсь ли я задать ему некоторые вопросы, смущающие мой мозг, после того, как попрошу помочь мне с наличными? Сначала следовало выяснить, достаточно ли он благоразумен.
Достав кошелек, я позвала Викторину. Амели ответила, что ее хозяйка одевается, но она передаст ей записку.
Ждать пришлось недолго. Интерес мистера Кантрелла к Викторине был заметен с их первой встречи; возможно, он решил, что приглашение исходит от нее. Если даже и так, он был джентльменом в достаточной мере, чтобы не выказать удивления, увидев меня одну. Я сразу приступила к делу, процитировав предупреждение миссис Дивз, что ни один здешний торговец не принимает банкноты. Он согласился с этим и предложил свой собственный кошелек, чтобы поменять те деньги, что были у него с собой, а остальное обещал принести из банка. Но мои с трудом сберегаемые накопления были столь малы, что он мог бы перекрыть их, выложив на стол маленькие золотые и тяжелые серебряные монеты. Поблагодарив его, я решила добиться, наконец, хоть какого-то ответа на терзавшие меня вопросы.
– Мистер Кантрелл, есть один вопрос, задать который я имею важные причины. В сущности, я хотела бы спросить об этом мистера Соважа, ибо это может иметь для него большое значение.
Я собрала все свое мужество, в то время как он взирал на меня с той степенью удивления, на какую был способен. И тут я нырнула с головой.
– Не могли бы вы предоставить мне какую-либо информацию о женщине, именуемой миссис или Мэмми Плезант?
Удивление его переросло в потрясение. Лицо приняло странное отсутствующее выражение, что могло быть вызвано как отвращением, так и страхом.
– Смею ли я спросить, где вы слышали об этой особе, мисс Пенфолд?
– Я имею основания полагать, что мы видели ее сегодня, и что она интересовалась нами.
Ненавязчиво намекнув, что здесь может быть замешана Викторина, я подобрала верный ключ. Он кивнул.
– Да, это возможно. Отлично, мисс Пенфолд, но запомните, то, что я скажу – в основном, слухи. Этот город – настоящий кладезь странных историй, и по улицам его ходят люди с весьма необычным прошлым. Миссис Плезант – весьма респектабельная домоправительница мистера Милтона Лэнтина. Вдобавок она владеет и управляет меблированными комнатами, которые сдает некоторым высокопоставленным джентльменам. Она питает огромный интерес и выказывает большую симпатию представителям негритянской расы. До отмены рабства она была известна тем, что использовала некоторые положения калифорнийских законов, чтобы освободить рабов, завезенных на юг против их воли. Она делала значительные вклады в дело Федерации на протяжении войны, а затем обеспечивала работой освобожденных рабов в различных заведениях – в прачечной, на извозном, при сауне и так далее. Она организовала неофициальное агентство по найму, поставляющее вышколенную прислугу не только для отелей, но и для частных домов.
– Все это звучит, как если бы она была во всех отношениях уважаемой особой. Однако ваше поведение наводит на мысль, что это не вся правда, – заметила я.
– Дальнейшее – только слухи. Полагают, что она вызнает тайны, порочащие тех людей, которых она хочет держать под контролем. Так она может оказывать давление, в конечном счете добиваясь собственных целей. Но, повторяю, я лишь передаю слухи. Правда… это только то, что можно доказать. Однако, я не пожелал бы какой-нибудь леди моего круга знакомства с миссис Плезант.
– Благодарю вас. Ваша откровенность может оказаться очень полезной.
– Есть еще одно… – Сейчас он, казалось, был смущен, словно собирался повторить такое, что я могла счесть нелепицей. – Про нее также говорят, будто она – «королева вуду». Это, насколько мне известно, высшая жрица в некоем языческом культе…
Вуду! Тогда это действительно связано с гаданием. Разве Мари Лаво, Королева Вуду Нью-Орлеана, не прославилась предсказаниями в той же мере, что и проклятиями? Она была, как я слышала, женщиной большого ума, которая, призвав себе на службу невежество и суеверия, извлекала немалую выгоду из своей власти над потусторонними – силами.
– Но все это, конечно, чепуха, – быстро добавил он. – И…
Что еще собирался он сказать, я так и не узнала. Вошла Викторина с листком бумаги в руках.
– Тамарис!.. – сразу начала она, затем, заметив мистера Кантрелла, она приветствовала его улыбкой и адресовалась к нему с одной из тех вспышек детской веселости, из-за которых порой выглядела моложе своих лет.
– Месье, то что вы отважились прийти в такой промозглый вечер, просто ради того, чтобы принести нам добрые вести – подвиг истинной доброты. Ведь на улице уже почти ночь.
Она изящно, но чуть преувеличенно вздрогнула. Мистер Кантрелл был уже совершенно растерян.
– Амели сварит нам шоколад, какого, я уверена, вы не найдете в этой туманной стране. Вы просто должны выпить с нами чашечку. Это ничтожно малая награда за столь добрые вести! Только подумайте, Тамарис, завтра мы будем избавлены от сырости и мрака! Мы едем в загородный дом моего брата. Мистер Кантрелл сопровождает нас, что с его стороны большое одолжение. Ну, может ли что-либо быть приятнее?
Викторина была весела и совершенно очаровательна, какой могла быть, когда хотела. Она проводила нашего гостя к креслу, приказала Амели поторапливаться. Однако, – я все больше и больше убеждалась, как мало ее знаю, – у меня сложилось впечатление, что все признаки удовольствия были показными, и она вовсе не так счастлива, как хочет нас уверить.
Я не заметила, чтобы мистер Кантрелл нашел шоколад столь удачным, как обещала Викторина. Но поскольку именно она наливала ему чашку, он мужественно тянул приторное питье, пока к нам не присоединилась миссис Дивз.
Она являла собой великолепную картину в бархатном платье глубокого гранатового оттенка с изобилием бахромы и бисерных вышивок. При всей моей неприязни я не могла отрицать, что она в равной мере красива и эффектна. За ней, неся ее бархатный плащ, подбитый мехом, следовала высокая худая женщина несколько сурового вида.
Викторина округлила глаза от восторга… пожалуй, издевательского.
– Tres chic, chere Огаста. Но до того, как вы покинете нас, вы должны услышать хорошие новости. Мой брат наконец прислал письмо. Он хочет, чтобы мы завтра уехали на Ранчо дель Соль. Мистер Кантрелл будет сопровождать нас.
Миссис Дивз явно не сочла новость приятной.
– Но мне нужно задержаться в городе хотя бы на день… это связано с деловыми вопросами, – запротестовала она.
– Мы понимаем, Огаста, но так хочет Ален. Он много раз повторял, что вы не должны тратить все свое время на меня и мои дела, когда мы сюда приедем. Он не ждет от вас такой жертвы.
Викторина скромно опустила ресницы, но было совершенно ясно, что она наблюдает за миссис Дивз. Я уже усвоила, что она наслаждается этим тайным поединком.
– Мы будем в полной безопасности с мистером Кантреллом.
Миссис Дивз бросила суровый взгляд на молодого человека, поднявшегося при ее появлении и теперь стоявшего с чашкой шоколада в руках.
– Не понимаю, почему Ален не сообщил нам прямо… – начала старшая из женщин, но Викторина прервала ее:
– Ах, но он так и сделал, Огаста. Он послал телеграмму, а мистер Кантрелл доставил ее. Она адресована мне и Тамарис, значит, нас двоих она и касается. Вас он не упомянул, потому что знал, что у вас есть свои дела, которыми вам нужно заняться.
При всей моей нелюбви к миссис Дивз, я не могла не восхититься, как быстро она приспособилась к ситуации. Возможно, она еще не осознала враждебности, крывшейся за вежливостью Викторины. Но она справилась с собой так быстро, что я подумала: на такое способен только тот, кому не привыкать к превратностям фортуны.
Однако она оставила за собой последнее слово, потребовав, чтобы мистер Кантрелл сопровождал ее хотя бы до дамской гостиной внизу, и у него не было предлога отказаться. Тереза накинула плащ ей на плечи, подала ей веер и вечернюю шаль. Затем, не обращая на нас внимания, горничная прошествовала обратно в комнату своей хозяйки и захлопнула дверь в тот момент, когда входная дверь грохнула за миссис Дивз и мистером Кантреллом.
Викторина разразилась каскадом смеха.
– Как она разозлилась, наша Огаста! Вы заметили, она изо всех сил старалась это скрыть? Она хотела поехать с нами, как будто она уже напялила кольцо Алена на один из своих толстых пальцев. Но она его никогда не наденет… никогда!
Она снова засмеялась, но на сей раз по-иному: не беззаботным смехом юной девушки, низвергающей авторитеты, скорее уж в этом смехе слышалась злоба. Затем она резко сменила тему.
– А что вы думаете, Тамарис, об этом чопорном мистере Кантрелле? Никогда не поверю, чтобы он хотя бы пробовал шоколад прежде. Но он был слишком вежлив, чтобы морщиться. Я считаю, он очень похож на большого медведя, ходящего на задних лапах. Когда мой брат говорит: «Ап! Сделай это, сделай то!» – он подчиняется. – Голос ее вдруг упал. Потом она вернулась к своему детскому тону. – Тамарис, не делайте такого лица. – Она так изобразила оскорбленную чопорность, что я против воли улыбнулась. – Вы думаете, что я говорю невозможные вещи, которые для jeune fille, для одной из ваших «законченных» юных леди, просто недопустимы. Но я – это я, Викторина. Я не могу быть обструганной и отшлифованной, не могу позволить двигать себя туда-сюда, не могу быть образцовой юной леди. Я могу быть только собой. – Такой серьезной интонации я прежде у нее не слышала. – Я должна быть собой!
Она поставила чашку с такой силой, что фарфор резко клацнул о серебряный поднос. Затем она подошла к окну.
– Полнолуние… сегодня должно быть полнолуние. Но я ничего не могу увидеть сквозь этот удушающий туман! Думаю, я никогда не полюблю этот город. Ее напряженный тон меня озадачил.
– Завтра вы его покинете, – напомнила я.
Викторина являла собой загадку, усложнявшуюся с каждым часом нашего знакомства. Временами она напоминала мне девочек, которых я учила, хотя она была свободна, от глупости, свойственной большинству из них. Но порой она превращалась в совершенно другую личность, которая ставила меня в затруднительное положение.
Однако, ее радовала мысль, что здешнее общество мобильно и не воздвигает слишком высокие барьеры. Здешним критерием были те, кто прибыл сюда в сороковые-пятидесятые годы – «отцы-основатели»… если они преуспели. Недостаток женщин в этот период послужил причиной некоторых странных мезальянсов, которые были бы невозможны на Востоке. Здесь были женщины, носившие слишком много бриллиантов, ездившие в слишком роскошных экипажах, и у которых были низменные – чтобы не выразиться сильнее – периоды в жизни.
Богатство, которое они выставляли напоказ, зачастую оказывалось эфемерным. Шахта – источник богатства – могла иссякнуть, да и другие случайности съедали имущество иного миллионера за месяцы или недели. Итак, здесь было общество, где наличие – и сохранение – денег служило эталоном.
Викторина пришла из другого круга, из общества (даже если бы оно могло считаться не вполне респектабельным по американским стандартам), бывшего столь же старым, сколь и упадочным. Она была иной, но здесь это не имело особого значения, и она могла уверенно идти вперед, но могла по незнанию новой обстановки и попасть в беду. Моей обязанностью было следить, чтобы ничего такого не случилось, хотя я чувствовала, что мне самой не помешало бы выправить направление по компасу.
– Прикажите подавать обед, Тамарис, – она отошла от окна. – Этот туман… он прямо давит на стекла. Амели! – На ее зов явилась горничная. – Зажги, пожалуйста, лампы, все лампы. Я не люблю туман.
Я проследила, чтобы нам не подавали шампанского. То, что это вино Викторина считала неотъемлемой частью каждой трапезы, значения не имело. Она улыбнулась, когда мы сели за стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36