Им придется строить его
совершенно заново, да еще переделывать конструкцию посадочной ступени. Для
электролиза нужна энергия, для обогрева тоже. А у меня были только
аккумуляторы.
Рано или поздно мои запасы энергии кончатся. Сэмми этого не понимал.
Он был в еще большем отчаянии, чем я. Я не исчерпал списка своих
прощальных посланий - просто перестал их посылать, потому что они сводили
Сэмми с ума.
Видно, я слишком много раз проходил мимо статуи Джерома - и вот она
пришла, надежда.
В Неваде, в трех миллиардах миль отсюда, в склепах, окруженных жидким
азотом, лежат полмиллиона трупов. Полмиллиона замороженных людей ждут
своего воскрешения, ждут того дня, когда врачи научатся размораживать их
без риска для жизни, научатся устранять те нарушения, что вызваны ледяными
кристалликами, пробившими стенки клеток в их мозгах и телах, научатся
лечить те болезни, что убивали их.
Полмиллиона кретинов? А что им оставалось делать? Они умирали.
И я умираю.
В полном вакууме человек может прожить какие-нибудь десятые доли
секунды. Если двигаться быстро, за это время можно сбросить скафандр. Без
его защиты черная плутонова ночь за считанные мгновения высосет все тепло
из моего тела. И при пятидесяти градусах выше абсолютного нуля я буду
стоять замороженный и ждать второго пришествия - врачей или господа бога.
...Солнце сверкнуло...
...И снова звезды. Нигде не видно той гигантской амебы, которой я не
понравился вчера. А может, я смотрю не в ту сторону.
Мне бы хотелось, чтобы она успела спрятаться.
Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по искореженной равнине.
Боковым зрением я вижу посадочную ступень - целехонькую и неподвижную.
Скафандр лежит рядом со мной на льду. Я стою в серебристом одеянии на
вершине черной скалы, неотрывно и вечно глядя на горизонт. Я успел принять
эту героическую позу, прежде чем холод коснулся мозга. Лицом к востоку,
молодой человек! Правда, я немного спутал направление. Но пар от моего
дыхания заслонял тогда от меня мир, и я все делал в безумной спешке.
Сейчас Сэмми Гросс, должно быть, уже на обратном пути. Он расскажет
им, где я.
Звезды выплывают из-за горных вершин. Вершины гор, и волнистая
равнина, и Джером, и я бесконечно погружаемся в черное небо.
Мой труп будет самым холодным за всю историю человечества. Даже
исполненных надежды мертвецов на Земле хранят всего лишь при температуре
жидкого азота. Это кажется страшной карой после ночей на Плутоне, когда
пятьдесят градусов абсолютного дневного тепла рассеиваются в пространство.
Сверхпроводник - вот что я такое. Каждое утро лучи Солнца поднимают
температуру и выключают меня, словно какую-нибудь обыкновенную машину. Но
по ночам сеть моих нервов превращается в сверхпроводник. По ней текут
токи, текут мысли, текут ощущения. Медленно, безумно медленно.
Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются в какие-нибудь пятнадцать
минут. При таком темпе я, пожалуй, дождусь.
Я и статуя, и наблюдательный пункт. Ничего удивительного, что у меня
нет эмоций. Но кое-что я все-таки ощущаю: тяжесть, навалившуюся на меня,
боль в ушах, растягивающее усилие вакуума, приложенное к каждому
квадратному миллиметру моего тела. Моя кровь не вскипает в вакууме. Но
внутри моего ледяного тела заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно
говорят мне об этом. Я ощущаю, как ветер скользит по моим губам, словно
легкий сигаретный дымок.
Вот к чему приводит нежелание умереть. Занятно будет, если я все-таки
дождусь!
Неужели они не найдут меня? Плутон - небольшая планета. Правда, для
того чтобы затеряться, даже маленькая планета достаточно велика. Но ведь
есть еще посадочная ступень.
Впрочем, она, кажется, скрыта инеем. Испарившиеся газы снова
сконденсировались на ее корпусе. Серовато-белое на серовато-белом:
сахарная голова на неровном ледяном подносе. Я могу простоять здесь
вечность, пока они не отыщут мой корабль среди бесконечной равнины.
Перестань!
Опять Солнце...
...Опять выкатываются на небо звезды. Те же созвездия все снова и
снова восходят в тех же местах. Теплится ли в теле Джерома такая же
полужизнь, как и в моем? Ему следовало бы раздеться. Господи, как бы я
хотел смахнуть иней с его глаз!
Хоть бы этот сверхтекучий шар вернулся...
Проклятье! Как холодно здесь.
1 2
совершенно заново, да еще переделывать конструкцию посадочной ступени. Для
электролиза нужна энергия, для обогрева тоже. А у меня были только
аккумуляторы.
Рано или поздно мои запасы энергии кончатся. Сэмми этого не понимал.
Он был в еще большем отчаянии, чем я. Я не исчерпал списка своих
прощальных посланий - просто перестал их посылать, потому что они сводили
Сэмми с ума.
Видно, я слишком много раз проходил мимо статуи Джерома - и вот она
пришла, надежда.
В Неваде, в трех миллиардах миль отсюда, в склепах, окруженных жидким
азотом, лежат полмиллиона трупов. Полмиллиона замороженных людей ждут
своего воскрешения, ждут того дня, когда врачи научатся размораживать их
без риска для жизни, научатся устранять те нарушения, что вызваны ледяными
кристалликами, пробившими стенки клеток в их мозгах и телах, научатся
лечить те болезни, что убивали их.
Полмиллиона кретинов? А что им оставалось делать? Они умирали.
И я умираю.
В полном вакууме человек может прожить какие-нибудь десятые доли
секунды. Если двигаться быстро, за это время можно сбросить скафандр. Без
его защиты черная плутонова ночь за считанные мгновения высосет все тепло
из моего тела. И при пятидесяти градусах выше абсолютного нуля я буду
стоять замороженный и ждать второго пришествия - врачей или господа бога.
...Солнце сверкнуло...
...И снова звезды. Нигде не видно той гигантской амебы, которой я не
понравился вчера. А может, я смотрю не в ту сторону.
Мне бы хотелось, чтобы она успела спрятаться.
Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по искореженной равнине.
Боковым зрением я вижу посадочную ступень - целехонькую и неподвижную.
Скафандр лежит рядом со мной на льду. Я стою в серебристом одеянии на
вершине черной скалы, неотрывно и вечно глядя на горизонт. Я успел принять
эту героическую позу, прежде чем холод коснулся мозга. Лицом к востоку,
молодой человек! Правда, я немного спутал направление. Но пар от моего
дыхания заслонял тогда от меня мир, и я все делал в безумной спешке.
Сейчас Сэмми Гросс, должно быть, уже на обратном пути. Он расскажет
им, где я.
Звезды выплывают из-за горных вершин. Вершины гор, и волнистая
равнина, и Джером, и я бесконечно погружаемся в черное небо.
Мой труп будет самым холодным за всю историю человечества. Даже
исполненных надежды мертвецов на Земле хранят всего лишь при температуре
жидкого азота. Это кажется страшной карой после ночей на Плутоне, когда
пятьдесят градусов абсолютного дневного тепла рассеиваются в пространство.
Сверхпроводник - вот что я такое. Каждое утро лучи Солнца поднимают
температуру и выключают меня, словно какую-нибудь обыкновенную машину. Но
по ночам сеть моих нервов превращается в сверхпроводник. По ней текут
токи, текут мысли, текут ощущения. Медленно, безумно медленно.
Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются в какие-нибудь пятнадцать
минут. При таком темпе я, пожалуй, дождусь.
Я и статуя, и наблюдательный пункт. Ничего удивительного, что у меня
нет эмоций. Но кое-что я все-таки ощущаю: тяжесть, навалившуюся на меня,
боль в ушах, растягивающее усилие вакуума, приложенное к каждому
квадратному миллиметру моего тела. Моя кровь не вскипает в вакууме. Но
внутри моего ледяного тела заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно
говорят мне об этом. Я ощущаю, как ветер скользит по моим губам, словно
легкий сигаретный дымок.
Вот к чему приводит нежелание умереть. Занятно будет, если я все-таки
дождусь!
Неужели они не найдут меня? Плутон - небольшая планета. Правда, для
того чтобы затеряться, даже маленькая планета достаточно велика. Но ведь
есть еще посадочная ступень.
Впрочем, она, кажется, скрыта инеем. Испарившиеся газы снова
сконденсировались на ее корпусе. Серовато-белое на серовато-белом:
сахарная голова на неровном ледяном подносе. Я могу простоять здесь
вечность, пока они не отыщут мой корабль среди бесконечной равнины.
Перестань!
Опять Солнце...
...Опять выкатываются на небо звезды. Те же созвездия все снова и
снова восходят в тех же местах. Теплится ли в теле Джерома такая же
полужизнь, как и в моем? Ему следовало бы раздеться. Господи, как бы я
хотел смахнуть иней с его глаз!
Хоть бы этот сверхтекучий шар вернулся...
Проклятье! Как холодно здесь.
1 2