Он сидел прямо на краю дыры, вытянув ноги вперед, в камеру, чтобы хоть как-то сохранять равновесие. Его грудная клетка вплотную прижалась к внешней стене. Почувствовав, что не падает, Лью начал медленно тянуть руки к крыше. Бесполезно.
Тогда Лью подтянул одну ногу, согнув ее в колене, а другую очень медленно и очень осторожно вытащил из отверстия. Он прыгнул вверх.
Пальцы вцепились в край крыши в тот момент, когда тело уже начало клониться вниз. От удивления он вскрикнул, но было поздно. Крыша здания двигалась. Лента, за которую он держался, сама выволокла его из отверстия, прежде чем Лью успел разжать руки. Лью висел в воздухе, болтаясь, как бесполезный груз, вперед и назад над пропастью, а лента тащила его все дальше и дальше.
Крыша здания суда просто была транспортером пешеходной зоны.
Он не мог забраться на полотно транспортера, во всяком случае, без помощи ног. У него просто не хватало для этого сил. Тем временем транспортер пешеходной зоны нес его к другому зданию одинаковой высоты со зданием суда. Лью знал, что если удержится, то транспортер дотянет его до следующей крыши.
Окна в том здании были другие. Конечно, они не должны были открываться. В те дни господства смога и воздушных кондиционеров окна не открывались. Но зато окна были сделаны с маленькими уступами, с маленькими подоконниками… Может быть, стекло разобьется?
А может быть, и не разобьется.
Вес тела оттягивал руки, и это было особенно мучительно. Как хорошо было бы разжать пальцы… Но нет! Он еще не совершил преступление, за которое стоит умереть. Лью отказывался умирать.
В течение долгих десятилетий двадцатого столетия это движение продолжало набирать силу. Плохо организованные поначалу, разбросанные по разным странам, его члены имели только одну цель: заменить смертную казнь тюремным заключением и реабилитацией. Они пытались внедрить эту идею в каждом государстве, в каждой нации, до общественного сознания которой могли достучаться. Их главным аргументом было то, что убийство человека в ответ на его преступление ничему не научает преступника. Ничему не научаются и другие, кто может совершить подобное преступление. Смерть необратима, а вот невинного человека можно выпустить из тюрьмы, если его невиновность будет установлена. Убийство человека не служит никаким благим целям, — говорили они. Смертная казнь — лишь месть общества. А месть, утверждали они, недостойна просвещенного общества.
Быть может, они были правы.
В 1940 году Карл Ландштайнер и Александр С.Винер опубликовали свое исследование о Rh-факторе человеческих кровяных телец.
К середине столетия смертный приговор большинству убийц заменили на пожизненное заключение, а иногда и на меньшие сроки. Многие из них были позднее выпущены на свободу. Некоторые «реабилитировались», другие нет. Смертная казнь сохранялась в некоторых штатах лишь за похищение детей, но убедить суд применить ее становилось все труднее. То же самое происходило и с наказанием за убийство. Преступник, разыскиваемый в Канаде за кражу со взломом, а в Калифорнии — за убийство, добивался высылки в Канаду. Многие страны отменили смертную казнь. Франция не сделала этого.
Реабилитация преступников была главной целью науки-искусства под названием психология.
Но…
Донорские банки рассеялись по всему миру.
Уже в те годы мужчин и женщин с почечными заболеваниями спасали благодаря пересадке почек, взятых у их близнецов. Впрочем, не все люди с заболеваниями почек имели однояйцовых близнецов. Один доктор в Париже трансплантировал органы, взятые у близких родственников, и в результате своих опытов классифицировал до ста пунктов совместимости, по которым можно было заранее судить об успехе возможной пересадки.
Трансплантация глаз была самым обычным делом. Причем, донор, дающий глаз, мог дожить до самой смерти, а потом спасти зрение другому человеку.
Человеческую кость можно было всегда трансплантировать, при условии, что сама кость предварительно полностью очищена от мышечной ткани.
Вот такие дела творились в середине столетия.
С 1990 года появилась возможность сохранять любой человеческий орган в течение любого разумно долгого срока. Трансплантация стала самым обычным делом. Помогал лазер. Его называли «бесконечно тонким скальпелем». Умирающие регулярно завещали свои останки банкам органов, хотя лобби из юристов, занимавшихся наследствами, пыталось противодействовать этому. Впрочем, подобные подарки, полученные от мертвецов, не всегда могли использоваться.
В 1993 году в штате Вермонт был издан первый закон по банкам органов. Дело в том, что в Вермонте всегда сохранялась смертная казнь. С момента принятия закона каждый приговоренный к смертной казни имел право знать, что его смерть послужит для сохранения жизни других. Утверждение, что смертная казнь не преследует благую цель, казалось теперь неверным. Во всяком случае, в Вермонте.
Как, позднее, и в Калифорнии. Или в Вашингтоне. В Джорджии, Пакистане, Англии, Швейцарии, Франции, Родезии…
Транспортер пешеходной зоны двигался со скоростью десять миль в час. Прямо под ним, никем не замечаемый, потому что обычные граждане уже закончили работу, а ночная публика еще только начинала привычный обход своих заведений, Льюис Ноуэлз висел и смотрел, как под его болтающимися ногами проплывает карниз. Он был шириной не больше двух футов, лететь до него было фута четыре.
Он разжал руки. В тот же момент, как ноги коснулись камня, Лью ухватился за края оконной рамы. Его сильно потянуло вниз, но он не упал. Еще через несколько мгновений его дыхание восстановилось.
Лью не мог определить, что это было за здание, но оно было не пустое. В двадцать один час все окна горели, и Лью стремился остаться в тени, заглядывая внутрь.
Чтобы разбить это стекло, ему нужно было намотать что-то на кулак. Единственной одеждой Лью была пара туфель-носков и тюремный свитер. Более подозрительную одежду, чем та, что была на нем сейчас, было трудно себе вообразить. Лью стянул с себя свитер, намотал часть материи на кулак и ударил.
Он чуть не сломал себе руку.
Так… думай, говорил он себе. Вот оно!
Они позволили ему оставить на себе все украшения, а заодно ручные часы и перстень с бриллиантом.
Изо всех сил надавливая на стекло, Лью прочертил своим бриллиантом неровную окружность по стеклу. Осталась одна надежда, что это было стекло. Если окна пластиковые, он обречен. Лью изо всех сил ударил, и круглый кусочек стекла вылетел наружу.
Ему пришлось повторить эту процедуру шесть раз, прежде чем дырка оказалась достаточно широкой. Делая шаг внутрь. Лью невольно улыбнулся. Свитер все еще был зажат в руке. Теперь ему был нужен только лифт. Полиция сразу подберет его, если заметит тюремный свитер. Но если спрятать свитер где-нибудь, можно спастись. Кто станет подозревать нудиста, имеющего лицензию?
Правда вот, у него не было лицензии. И не было липкого прозрачного мешочка на плече, в который вкладывается лицензия. К тому же, он не был выбрит.
Все складывалось очень плохо. Таких волосатых нудистов не бывает. У Лью не просто выбивалась вечерняя щетинка, у него была настоящая борода. Где же взять бритву? Лью наугад открыл несколько ящиков. Многие бизнесмены хранили в ящиках стола запасные лезвия или электробритвы. Осмотрев половину столов, он остановился. Не потому что нашел лезвие, а потому что вдруг понял, где находится. Бумажки, лежавшие на столах, откровенно свидетельствовали об этом.
Он был в госпитале.
В руках Лью все еще был зажат тюремный свитер. Он опустил его в мусорную корзину и аккуратно прикрыл бумажками, а потом более или менее комфортно уселся на жесткий стул перед столом.
Итак, госпиталь. Ну надо же было выбрать госпиталь! Причем, этот госпиталь. Тот самый, что стоял рядом с окружным судом округа Топека. Стоял здесь по вполне понятным и нормальным причинам.
Впрочем, ведь Лью не выбирал его. Можно сказать, госпиталь сам выбрал Лью. О, Господи! Он, наверное, за всю свою жизнь не принял ни единого собственного решения. Его всегда подталкивали к решению другие. Друзья занимали у него деньги, клали их в банк и получали проценты. Другие мужчины уводили у него подружек. Он не получал продвижения по службе из-за способности оставаться незаметным. Его попросту все игнорировали. Даже Ширли женила его на себе, а потом на четыре года смоталась с дружком, который не позволял себя женить.
Вот и сейчас, когда он стоит на грани смерти, все повторяется снова. Старик, ворующий органы у людей, дал ему шанс убежать. Какой-то инженер построил из прутьев такую клетку, что тщедушное тело Лью смогло проскочить между ними. Другой инженер протянул транспортер пешеходной зоны, соединив две нужные крыши. И вот он оказался здесь.
Хуже всего было то, что здесь, в госпитале, у него не оставалось шанса выдать себя за нудиста. Ему как минимум требовался больничный халат и маска. Даже нудистам приходится иногда носить одежду.
Может, вот здесь, в кладовочке?
В кладовочке не было ничего, кроме помятой зеленой шляпы и совершенно прозрачного дождевика, скроенного, как пончо.
Он мог бы вырваться отсюда. Если бы только найти бритву и выбраться на улицу. Там он в полной безопасности. Лью невольно закусил палец, лихорадочно соображая, где мог располагаться лифт. Видно, придется положиться на удачу, решил он, и начал снова копаться в ящиках.
Его рука нашарила черную кожаную сумочку электробритвы, когда дверь отворилась. Полный мужчина в больничном халате порывисто вошел в комнату. Интерн (в больницах больше не было докторов-людей) прошел половину расстояния до стола, прежде чем заметил Лью, согнувшегося над открытым ящиком. Интерн замер, от неожиданности у него отвисла челюсть.
Лью захлопнул ее ударом кулака, в котором все еще сжимал электробритву. Зубы мужчины с лязгом сомкнулись. Он начал медленно оседать, когда Лью, протиснувшись, выскользнул в дверь.
Лифт находился в конце коридора. Двери его были открыты. И никого вокруг. Лью заскочил внутрь и нажал «0». Он брился, пока лифт летел вниз. Бритва срезала быстро, лицо становилось гладким. Правда вот, машинка немного шумела. Лью уже брил себе грудь, когда двери открылись.
Тощая техничка стояла прямо напротив него. Ее глаза имели то привычное стеклянное выражение, которым природа награждает человека, ждущего лифт. Пробормотав какие-то слова, в которых смутно угадывалось извинение, женщина, не глядя на Лью, протиснулась внутрь. Лью выскочил из лифта. Двери захлопнулись у него за спиной, прежде чем он обнаружил, что не доехал до первого этажа.
Проклятая техничка! Она остановила лифт на полпути. Лью развернулся и изо всех сил ткнул пальцем кнопку «ВНИЗ». Только потом до него дошло, что именно увидел в комнате, когда выскочил. Его голова непроизвольно повернулась.
Вся эта просторная комната была уставлена высокими стеклянными банками, доходившими порой до потолка. Они представляли собой лабиринт, словно кто-то занес в комнату множество стеклянных стеллажей и бросил. В банках, стоящих на полках, содержались экспонаты пострашнее, чем что-нибудь виденное даже узниками Бельзена. Господи, да все эти штуки были когда-то мужчинами и женщинами! Нет, он не будет смотреть. Разум Лью отказывался видеть что-нибудь кроме двери лифта. Да чего ж он там застрял?!
Он услышал сирену.
Жесткий плиточный пол завибрировал под его голыми пятками. Он почувствовал, как немеют мышцы, как сонливость разливается в душу.
Лифт прибыл слишком поздно… Когда двери открылись, он заблокировал их стулом. У большинства зданий не было лестниц, только экстренные лифты. Значит, для того, чтобы добраться до него, им придется воспользоваться экстренным лифтом. Ну, так где же он? Он вряд ли успеет найти экстренный лифт. Лью чувствовал, что сон смаривает его. Должно быть, на одну эту комнату направлено несколько звуковых проекторов. Там, где проходит один луч, синтетические интерны чувствуют себя просто расслабленно, ну, может быть, немного неуклюже движутся. Но там, где пересекаются несколько лучей, там любому существу грозит полное отключение сознания. Впрочем, не сразу.
Он должен успеть что-то сделать.
К тому времени, как они ворвутся сюда, он должен сделать что-нибудь, за что стоит умереть.
Все баки были сделаны из пластика. Не из стекла. Очень специального пластика, такого пластика, который предотвращал бы впоследствии любые реакции отторжения. Тела больных должны были принимать донорские органы идеально чистыми, а значит, этот пластик должен иметь уникальные характеристики. Ни один инженер не смог бы сделать этот пластик еще и ударопрочным.
Пластик разлетался на куски за милую душу. Позже Лью удивлялся, как это ему удалось так долго оставаться на ногах. Успокаивающий сверхзвуковой шепот усыпляющих лучей все тянул и тянул его вниз на пол, а пол казался все мягче и мягче. Стул, которым он размахивал, становился все тяжелее и тяжелее.
1 2 3
Тогда Лью подтянул одну ногу, согнув ее в колене, а другую очень медленно и очень осторожно вытащил из отверстия. Он прыгнул вверх.
Пальцы вцепились в край крыши в тот момент, когда тело уже начало клониться вниз. От удивления он вскрикнул, но было поздно. Крыша здания двигалась. Лента, за которую он держался, сама выволокла его из отверстия, прежде чем Лью успел разжать руки. Лью висел в воздухе, болтаясь, как бесполезный груз, вперед и назад над пропастью, а лента тащила его все дальше и дальше.
Крыша здания суда просто была транспортером пешеходной зоны.
Он не мог забраться на полотно транспортера, во всяком случае, без помощи ног. У него просто не хватало для этого сил. Тем временем транспортер пешеходной зоны нес его к другому зданию одинаковой высоты со зданием суда. Лью знал, что если удержится, то транспортер дотянет его до следующей крыши.
Окна в том здании были другие. Конечно, они не должны были открываться. В те дни господства смога и воздушных кондиционеров окна не открывались. Но зато окна были сделаны с маленькими уступами, с маленькими подоконниками… Может быть, стекло разобьется?
А может быть, и не разобьется.
Вес тела оттягивал руки, и это было особенно мучительно. Как хорошо было бы разжать пальцы… Но нет! Он еще не совершил преступление, за которое стоит умереть. Лью отказывался умирать.
В течение долгих десятилетий двадцатого столетия это движение продолжало набирать силу. Плохо организованные поначалу, разбросанные по разным странам, его члены имели только одну цель: заменить смертную казнь тюремным заключением и реабилитацией. Они пытались внедрить эту идею в каждом государстве, в каждой нации, до общественного сознания которой могли достучаться. Их главным аргументом было то, что убийство человека в ответ на его преступление ничему не научает преступника. Ничему не научаются и другие, кто может совершить подобное преступление. Смерть необратима, а вот невинного человека можно выпустить из тюрьмы, если его невиновность будет установлена. Убийство человека не служит никаким благим целям, — говорили они. Смертная казнь — лишь месть общества. А месть, утверждали они, недостойна просвещенного общества.
Быть может, они были правы.
В 1940 году Карл Ландштайнер и Александр С.Винер опубликовали свое исследование о Rh-факторе человеческих кровяных телец.
К середине столетия смертный приговор большинству убийц заменили на пожизненное заключение, а иногда и на меньшие сроки. Многие из них были позднее выпущены на свободу. Некоторые «реабилитировались», другие нет. Смертная казнь сохранялась в некоторых штатах лишь за похищение детей, но убедить суд применить ее становилось все труднее. То же самое происходило и с наказанием за убийство. Преступник, разыскиваемый в Канаде за кражу со взломом, а в Калифорнии — за убийство, добивался высылки в Канаду. Многие страны отменили смертную казнь. Франция не сделала этого.
Реабилитация преступников была главной целью науки-искусства под названием психология.
Но…
Донорские банки рассеялись по всему миру.
Уже в те годы мужчин и женщин с почечными заболеваниями спасали благодаря пересадке почек, взятых у их близнецов. Впрочем, не все люди с заболеваниями почек имели однояйцовых близнецов. Один доктор в Париже трансплантировал органы, взятые у близких родственников, и в результате своих опытов классифицировал до ста пунктов совместимости, по которым можно было заранее судить об успехе возможной пересадки.
Трансплантация глаз была самым обычным делом. Причем, донор, дающий глаз, мог дожить до самой смерти, а потом спасти зрение другому человеку.
Человеческую кость можно было всегда трансплантировать, при условии, что сама кость предварительно полностью очищена от мышечной ткани.
Вот такие дела творились в середине столетия.
С 1990 года появилась возможность сохранять любой человеческий орган в течение любого разумно долгого срока. Трансплантация стала самым обычным делом. Помогал лазер. Его называли «бесконечно тонким скальпелем». Умирающие регулярно завещали свои останки банкам органов, хотя лобби из юристов, занимавшихся наследствами, пыталось противодействовать этому. Впрочем, подобные подарки, полученные от мертвецов, не всегда могли использоваться.
В 1993 году в штате Вермонт был издан первый закон по банкам органов. Дело в том, что в Вермонте всегда сохранялась смертная казнь. С момента принятия закона каждый приговоренный к смертной казни имел право знать, что его смерть послужит для сохранения жизни других. Утверждение, что смертная казнь не преследует благую цель, казалось теперь неверным. Во всяком случае, в Вермонте.
Как, позднее, и в Калифорнии. Или в Вашингтоне. В Джорджии, Пакистане, Англии, Швейцарии, Франции, Родезии…
Транспортер пешеходной зоны двигался со скоростью десять миль в час. Прямо под ним, никем не замечаемый, потому что обычные граждане уже закончили работу, а ночная публика еще только начинала привычный обход своих заведений, Льюис Ноуэлз висел и смотрел, как под его болтающимися ногами проплывает карниз. Он был шириной не больше двух футов, лететь до него было фута четыре.
Он разжал руки. В тот же момент, как ноги коснулись камня, Лью ухватился за края оконной рамы. Его сильно потянуло вниз, но он не упал. Еще через несколько мгновений его дыхание восстановилось.
Лью не мог определить, что это было за здание, но оно было не пустое. В двадцать один час все окна горели, и Лью стремился остаться в тени, заглядывая внутрь.
Чтобы разбить это стекло, ему нужно было намотать что-то на кулак. Единственной одеждой Лью была пара туфель-носков и тюремный свитер. Более подозрительную одежду, чем та, что была на нем сейчас, было трудно себе вообразить. Лью стянул с себя свитер, намотал часть материи на кулак и ударил.
Он чуть не сломал себе руку.
Так… думай, говорил он себе. Вот оно!
Они позволили ему оставить на себе все украшения, а заодно ручные часы и перстень с бриллиантом.
Изо всех сил надавливая на стекло, Лью прочертил своим бриллиантом неровную окружность по стеклу. Осталась одна надежда, что это было стекло. Если окна пластиковые, он обречен. Лью изо всех сил ударил, и круглый кусочек стекла вылетел наружу.
Ему пришлось повторить эту процедуру шесть раз, прежде чем дырка оказалась достаточно широкой. Делая шаг внутрь. Лью невольно улыбнулся. Свитер все еще был зажат в руке. Теперь ему был нужен только лифт. Полиция сразу подберет его, если заметит тюремный свитер. Но если спрятать свитер где-нибудь, можно спастись. Кто станет подозревать нудиста, имеющего лицензию?
Правда вот, у него не было лицензии. И не было липкого прозрачного мешочка на плече, в который вкладывается лицензия. К тому же, он не был выбрит.
Все складывалось очень плохо. Таких волосатых нудистов не бывает. У Лью не просто выбивалась вечерняя щетинка, у него была настоящая борода. Где же взять бритву? Лью наугад открыл несколько ящиков. Многие бизнесмены хранили в ящиках стола запасные лезвия или электробритвы. Осмотрев половину столов, он остановился. Не потому что нашел лезвие, а потому что вдруг понял, где находится. Бумажки, лежавшие на столах, откровенно свидетельствовали об этом.
Он был в госпитале.
В руках Лью все еще был зажат тюремный свитер. Он опустил его в мусорную корзину и аккуратно прикрыл бумажками, а потом более или менее комфортно уселся на жесткий стул перед столом.
Итак, госпиталь. Ну надо же было выбрать госпиталь! Причем, этот госпиталь. Тот самый, что стоял рядом с окружным судом округа Топека. Стоял здесь по вполне понятным и нормальным причинам.
Впрочем, ведь Лью не выбирал его. Можно сказать, госпиталь сам выбрал Лью. О, Господи! Он, наверное, за всю свою жизнь не принял ни единого собственного решения. Его всегда подталкивали к решению другие. Друзья занимали у него деньги, клали их в банк и получали проценты. Другие мужчины уводили у него подружек. Он не получал продвижения по службе из-за способности оставаться незаметным. Его попросту все игнорировали. Даже Ширли женила его на себе, а потом на четыре года смоталась с дружком, который не позволял себя женить.
Вот и сейчас, когда он стоит на грани смерти, все повторяется снова. Старик, ворующий органы у людей, дал ему шанс убежать. Какой-то инженер построил из прутьев такую клетку, что тщедушное тело Лью смогло проскочить между ними. Другой инженер протянул транспортер пешеходной зоны, соединив две нужные крыши. И вот он оказался здесь.
Хуже всего было то, что здесь, в госпитале, у него не оставалось шанса выдать себя за нудиста. Ему как минимум требовался больничный халат и маска. Даже нудистам приходится иногда носить одежду.
Может, вот здесь, в кладовочке?
В кладовочке не было ничего, кроме помятой зеленой шляпы и совершенно прозрачного дождевика, скроенного, как пончо.
Он мог бы вырваться отсюда. Если бы только найти бритву и выбраться на улицу. Там он в полной безопасности. Лью невольно закусил палец, лихорадочно соображая, где мог располагаться лифт. Видно, придется положиться на удачу, решил он, и начал снова копаться в ящиках.
Его рука нашарила черную кожаную сумочку электробритвы, когда дверь отворилась. Полный мужчина в больничном халате порывисто вошел в комнату. Интерн (в больницах больше не было докторов-людей) прошел половину расстояния до стола, прежде чем заметил Лью, согнувшегося над открытым ящиком. Интерн замер, от неожиданности у него отвисла челюсть.
Лью захлопнул ее ударом кулака, в котором все еще сжимал электробритву. Зубы мужчины с лязгом сомкнулись. Он начал медленно оседать, когда Лью, протиснувшись, выскользнул в дверь.
Лифт находился в конце коридора. Двери его были открыты. И никого вокруг. Лью заскочил внутрь и нажал «0». Он брился, пока лифт летел вниз. Бритва срезала быстро, лицо становилось гладким. Правда вот, машинка немного шумела. Лью уже брил себе грудь, когда двери открылись.
Тощая техничка стояла прямо напротив него. Ее глаза имели то привычное стеклянное выражение, которым природа награждает человека, ждущего лифт. Пробормотав какие-то слова, в которых смутно угадывалось извинение, женщина, не глядя на Лью, протиснулась внутрь. Лью выскочил из лифта. Двери захлопнулись у него за спиной, прежде чем он обнаружил, что не доехал до первого этажа.
Проклятая техничка! Она остановила лифт на полпути. Лью развернулся и изо всех сил ткнул пальцем кнопку «ВНИЗ». Только потом до него дошло, что именно увидел в комнате, когда выскочил. Его голова непроизвольно повернулась.
Вся эта просторная комната была уставлена высокими стеклянными банками, доходившими порой до потолка. Они представляли собой лабиринт, словно кто-то занес в комнату множество стеклянных стеллажей и бросил. В банках, стоящих на полках, содержались экспонаты пострашнее, чем что-нибудь виденное даже узниками Бельзена. Господи, да все эти штуки были когда-то мужчинами и женщинами! Нет, он не будет смотреть. Разум Лью отказывался видеть что-нибудь кроме двери лифта. Да чего ж он там застрял?!
Он услышал сирену.
Жесткий плиточный пол завибрировал под его голыми пятками. Он почувствовал, как немеют мышцы, как сонливость разливается в душу.
Лифт прибыл слишком поздно… Когда двери открылись, он заблокировал их стулом. У большинства зданий не было лестниц, только экстренные лифты. Значит, для того, чтобы добраться до него, им придется воспользоваться экстренным лифтом. Ну, так где же он? Он вряд ли успеет найти экстренный лифт. Лью чувствовал, что сон смаривает его. Должно быть, на одну эту комнату направлено несколько звуковых проекторов. Там, где проходит один луч, синтетические интерны чувствуют себя просто расслабленно, ну, может быть, немного неуклюже движутся. Но там, где пересекаются несколько лучей, там любому существу грозит полное отключение сознания. Впрочем, не сразу.
Он должен успеть что-то сделать.
К тому времени, как они ворвутся сюда, он должен сделать что-нибудь, за что стоит умереть.
Все баки были сделаны из пластика. Не из стекла. Очень специального пластика, такого пластика, который предотвращал бы впоследствии любые реакции отторжения. Тела больных должны были принимать донорские органы идеально чистыми, а значит, этот пластик должен иметь уникальные характеристики. Ни один инженер не смог бы сделать этот пластик еще и ударопрочным.
Пластик разлетался на куски за милую душу. Позже Лью удивлялся, как это ему удалось так долго оставаться на ногах. Успокаивающий сверхзвуковой шепот усыпляющих лучей все тянул и тянул его вниз на пол, а пол казался все мягче и мягче. Стул, которым он размахивал, становился все тяжелее и тяжелее.
1 2 3