Хозяин окликнул слугу и спросил, есть ли в имении собаки.
- Нет, мосье! - ответил тот, подходя ближе к окну.
- Нет? Но до деревни довольно далеко; что же за пес выл вчера ночью?
- Пес, мосье?
- Ну да, да; неужели ты не слышал вой?
- Это не пес, мосье. Это волк выл в лесу.
- Волк? - удивился Дюбуа. - В этих местах есть волки? - он вдруг
вспомнил, что волк изображен на гербе де Монтре, и, усмехнувшись про себя,
уже приготовился услышать деревенскую легенду о волке-оборотне, воющем
всякий раз, когда умирает кто-нибудь из графского рода. Но вместо этого
парень просто ответил:
- Есть, мосье, хотя и не очень много. Обычно они нам не докучают, тем
более в эту пору, в конце лета, когда в лесу еще достаточно корма.
- Ну что ж, будет на кого поохотится, - сказал Дюбуа. Доселе ему не
приходилось участвовать в этой забаве помещиков, но он намеревался
наверстать упущенное.

Прошло несколько дней. Жизнь в поместье вошла в нормальное русло;
никто не вспоминал, во всяком случае вслух, о трагическом происшествии,
омрачившем прибытие новых хозяев. Дюбуа получал по почте отчеты своих
управляющих, из коих следовало, что его финансовые дела обстоят
превосходно. Даже волчий вой не беспокоил больше обитателей дома. Правда,
чувство смутной тревоги не покинуло до конца Жаннет; она и сама
затруднялась объяснить его причину, Дюбуа же полагал причиной угрюмую
архитектуру старинного здания и велел лучше освещать его по вечерам,
однако не захотел вносить иных изменений в архаичное убранство помещений,
желая сохранить стиль "настоящего родового гнезда". Он был особенно ласков
с Жаннет в эти дни, и та, чтобы не выглядеть неблагодарной, скрывала от
него свое затаенное чувство дискомфорта.
Но вот однажды ранним утром Дюбуа проснулся от громкого стука в
дверь.
- Мосье, пренеприятное происшествие! - услышал он голос мажордома.
- Что еще такое?
- Садовник, мосье... Обычно по утрам он приходил на кухню, чтобы
выпить стакан молока и поболтать с кухаркой. Но сегодня он не пришел, и
кухарка встревожилась, не заболел ли он...
- Короче, что с ним стряслось?
- Похоже, что он мертв, мосье...
Дюбуа с проклятиями вылез из-под одеяла. Выйдя в коридор, он увидел
Жаннет, стоявшую в халатике на пороге своей спальни; лицо ее было бледно,
в глазах читался испуг.
- Надеюсь, на сей раз речь не идет о насильственной смерти? -
воскликнул Дюбуа.
- Не знаю, мосье, но признаков насилия незаметно. Вам лучше самому
взглянуть. За врачом и полицией уже послали.
Мысленно чертыхаясь по поводу подобных нелепых совпадений, Дюбуа
зашагал вслед за мажордомом через сад; его туфли и полы халата сразу
намокли от росы. На скамейке перед домиком садовника плакала и звучно
сморкалась старуха кухарка; одна из молодых горничных успокаивала ее.
Дюбуа вошел внутрь.
Старик в нижнем белье лежал на полу в метре от кровати, скорчившись и
вцепившись в грудь белыми костлявыми пальцами. Его посиневшее лицо было
искажено гримасой ужаса; на губах засохла пена. "Лучше ничего не трогать
до прихода полиции", - подумал Дюбуа.
Вскоре прибыл доктор Клавье. Поздоровавшись с хозяином поместья и
выразив подобающее сожаление по поводу очередного "печального
происшествия", он прошел в комнату садовника. Затем появился Леблан.
- Вряд ли для вас здесь найдется работа, инспектор, - приветствовал
его Клавье.
- Вы полагаете, это естественная смерть?
- Вне всякого сомнения. Сердечный приступ, что совсем неудивительно в
таком возрасте.
- Но слуга из поместья, примчавшийся ко мне, сказал, что старика
задушили.
- Нет, ничего подобного. Хотя такая ошибка вполне понятна, если
взглянуть на тело. В некотором роде он действительно умер от удушья, но
вызвано оно не внешними, а сугубо внутренними причинами.
- Ну что ж, доктор, я полагаюсь на вашу компетентность. Признаться,
менее всего мне хотелось бы распутывать дело об убийстве. Мосье Дюбуа,
весьма сожалею, что вынужден второй раз наносить вам визит по столь
неприятному поводу. Надеюсь, больше этого не случиться. Как говорил мой
знакомый, лейтенант артиллерии, снаряды не попадают дважды в одно место.
Разумеется, смерть садовника произвела удручающее впечатление на всех
в доме, и в первую очередь на Жаннет. Но Дюбуа даже не дал ей раскрыть
рта.
- Старик умер во сне от сердечного приступа; в этом нет абсолютно
ничего необычного, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - Придется
нанять нового садовника, только и всего.
Жаннет печально вздохнула.

Миновало три дня. Утром четвертого почтальон доставил Дюбуа письмо.
Прочитав его, предприниматель объявил Жаннет, что дела требуют его
присутствия в Париже. Жаннет при этом известии отвернулась и закусила
губу; казалось, она вот-вот расплачется.
- Я вернусь сегодня же вечером, - сказал Дюбуа, - в крайнем случае -
завтра днем.
- И бросишь меня на все это время одну в этом ужасном доме!
- Одну? Что ты такое говоришь? В доме полно слуг. Разве эта хохотушка
Мари больше не развлекает тебя? И ничего ужасного в _м_о_е_м_ доме нет!
- Жак, пожалуйста, не оставляй меня! Мне плохо здесь... без тебя.
- Жаннет, но я должен ехать! От этого зависит исход важной сделки.
"Сделка тебе важнее, чем я!" - хотела воскликнуть Жаннет, но вовремя
прикусила язык. На подобную фразу Дюбуа наверняка ответил бы: "Конечно,
важнее." Он сказал бы такое даже своей жене, а ведь она - всего лишь
содержанка. Купленная за побрякушки, за дорогие наряды, за горничную
Мари... и теперь уже не мыслящая жизни без всего этого, а значит,
обязанная повиноваться своему господину.
Дюбуа велел запрягать, а сам прошел в кабинет, чтобы еще раз
просмотреть кое-какие бумаги. Через некоторое время, оторвавшись от этого
занятия, он с удивлением обнаружил, что лошади еще не готовы. "Что он там
копается", - недовольно пробурчал предприниматель, имея в виду кучера, и
направился к двери, чтобы лично выяснить этот вопрос. Из окна он видел,
что дверь конюшни полуоткрыта; когда на его громкий оклик никто не
отозвался, Дюбуа, повинуясь скорее инстинкту, чем рассудку, вернулся и
прихватил с собой пистолет. Впрочем, собственная тревога показалась ему
смешной: "Неужели я стал заражаться страхами Жаннет?" Однако всякое
желание смеяться у него пропало, когда он заглянул в приоткрытую дверь.
Кучер лежал у самого входа с проломленной головой; кажется, после
страшного удара он сумел еще отползти к дверям, прежде чем смерть настигла
его. Его убийца, вороной жеребец, не отличавшийся прежде буйным нравом,
всхрапывал, дико скашивал глаза, брыкался и бил землю окровавленным
копытом. В следующий момент он сорвался с привязи и бросился вон из
конюшни, прямо на опешившего Дюбуа. Тот, однако, успел вскинуть пистолет и
выстрелить почти в упор. Конь упал и забился в агонии; кровь толчками
выплескивалась из раны. Дюбуа с отвращением отвернулся.
На этот раз Леблан не удовольствовался утверждением доктора о явном
отсутствии следов злого умысла. Он окинул Дюбуа хмурым и подозрительным
взглядом и объявил, что проведет тщательное расследование и допросит всех,
находившихся в доме.
- Черт побери! - воскликнул владелец дома, - не хотите же вы сказать,
что это убийство!
- Я ничего не хочу сказать, мосье, - неприветливо ответил
полицейский, - я только знаю, что это уже третья внезапная смерть в вашем
поместье всего за несколько дней. Три снаряда, попавшие в одну воронку -
это, согласитесь, подозрительно.
- Но между этими смертями нет никакой связи... и в них нет никакого
смысла. Все они вполне объяснимы. Совершенно очевидно, что это просто
несчастливое совпадение.
- По роду своей службы я не должен верить в совпадения, - холодно
заметил Леблан.
Расследование затянулось на несколько часов. Инспектору так и не
удалось отыскать оснований, позволяющих квалифицировать происшествие
иначе, чем несчастный случай. Наконец он удалился явно недовольный, бросив
на прощание фразу: "Будьте осторожны, мосье Дюбуа". Фразу это можно было
понимать двояко: "опасайтесь неизвестного убийцы" или "берегитесь
разоблачения".
Когда все кончилось, ехать в Париж было уже поздно, да и нового
кучера надо было где-то искать. Дюбуа вынужден был отказаться от поездки,
с негодованием чувствуя, что выгодная сделка уплывает из рук. Но
неприятности этим не ограничились. Сразу несколько слуг потребовали
расчет. Дюбуа все же удалось отговорить их; он обещал им прибавку к
жалованию, понимая, что если из-за бегства слуг дурная слава дома
возрастет, платить придется еще больше. Конечно же, не обошлось без сцены
с Жаннет, заявившей о категорическом нежелании жить "под одной крышей со
смертью" (должно быть, это выражение она почерпнула из одного из
бульварных романов, которые читала в последнее время в больших
количествах). Дюбуа сначала уговаривал ее, потом накричал, потом все-таки
завершил дело миром, скрепив соглашение дорогим ожерельем, которое прежде
хотел преподнести в более подходящей обстановке. При этом он подумал, что,
будь на месте Жаннет самая добродетельная супруга, спор был бы решен таким
же образом, и презрительное отношение к проституткам совершенно не
оправдано: все женщины - одинаково продажные твари.

Вскоре почта известила Дюбуа, что его скверные предчувствия
оправдались: его несостоявшейся поездкой воспользовался конкурент, и то,
что должно было принести прибыль, теперь оборачивалось убытками. Казалось
бы, все подталкивало Дюбуа к отъезду в город; однако он был упрям и не
привык отступать перед препятствиями - напротив, чем серьезнее они
казались, тем больше крепла его решимость преодолеть их; не будь этого
качества, он не сделал бы карьеры от мальчишки-газетчика до преуспевающего
дельца.
Вечером того же дня, когда пришло огорчительное известие, хозяин дома
и его любовница сидели в столовой в ожидании ужина. Дюбуа машинально
перегибал и складывал салфетку: пополам, еще пополам... Он всегда
проделывал подобное, когда бывал раздражен. Неожиданно в столовую вбежал
запыхавшийся лакей, в обязанности которого входило прислуживать за столом.
- Мосье, мосье! Кухарка...
- Только не говори, что она мертва! - воскликнул Дюбуа.
- Еще нет, мосье... но, кажется, ей очень худо.
Старухе действительно было худо: она задыхалась, лицо ее посинело,
тело содрогалось в судорогах. На полу валялась большая ложка с остатками
пищи. Очевидно, кухарка поперхнулась, пробуя собственное блюдо; Дюбуа,
впрочем, понял это не сразу - сначала у него мелькнула мысль о яде. Одна
из служанок пыталась оказать помощь, другая побежала за доктором. Но к
тому времени, как прибыл Клавье, все было уже кончено. Список мертвецов
снова пополнился.
На этот раз Леблан был, кажется, полон решимости кого-то арестовать.
Он самым тщательным образом восстанавливал картину происшествия;
выяснилось, что на момент, когда произошло несчастье, лишь лакей и одна из
служанок не имели алиби. Инспектор, однако, не стал их задерживать, а
предложил хозяину и доктору обсудить положение.
Все трое прошли в кабинет Дюбуа, некогда ставший местом гибели де
Монтре; предпринимателя нимало не смущало последнее обстоятельство.
- Я убежден, что мы имеем дело с преступлением, - сказал без
предисловий Леблан. - Точнее, с серией преступлений.
- По-вашему, я убиваю собственных слуг? - взвился Дюбуа.
- Нет, вполне очевидно, что это не вы. В последнем случае вы просто
не могли этого сделать - если, конечно, весь дом не в сговоре и не
выгораживает вас специально. Но сговор между убийцей и жертвами - абсурд.
- Не меньший абсурд, чем убийство без мотива!
- Видите ли, - откашлялся доктор, - чисто теоретически у вас могла
быть причина... Я вообще-то не специалист по душевным болезням; у нас тут,
в сельской местности, с ума сходят редко. Но буквально на днях мне
попалась одна статья... Иногда человек, совершив некий поступок,
подсознательно сожалеет о нем и пытается исправить содеянное. При этом он
действует как сомнамбула, не осознавая своих поступков и не помня о них.
Ну и, поскольку вы косвенно причастны к смерти графа де Монтре...
- Чепуха, - отрезал Дюбуа. - По-вашему, я подсознательно пытаюсь
исполнить его проклятие и лишить себя покоя? Но я не испытываю никакой
вины, ни сознательной, ни подсознательной. Не вижу причин церемониться с
этими засохшими ветвями старинной аристократии.
1 2 3 4 5