- Я не Анна, я - Татианна! - гордо заявила женщина. - Имя старинное, земное. Роман в стихах... к черту! - оборвала она себя. - Пусть в одиночестве сны свои смотрит. Живем только раз! - Как знать, вопрос не из простых, - пробормотал Богун. Она взглянула с насмешкой: - Это все, что ты хочешь мне сказать?.. Он проснулся в самый глухой час. Занемела рука; женщина спала беспокойно, пытаясь разговаривать во сне; он осторожно высвободил руку, помассировал локоть. Безжизненная тишина висела за окнами. Он сразу почувствовал: произошло что-то из ряда вон... Очередной конец света. Вторжение подземного воинства. Может быть, теперь всем заправляют бабочки. Может быть, тротуары поросли Корнями... Он подошел к окну. Окно казалось ввинченным в ночную темноту. Стекла отсутствовали: прямоугольник на стене был затушеван плотным непроницаемым мраком. Богун кинулся к двери - дверь не поддавалась. В этот миг он потерял самоконтроль. Вновь и вновь пытался он наскоком отворить проклятую дверь. Обессилел, опомнился, увидел, - интересно, как можно видеть в кромешной тьме, окутавшей спальню? - что Анна, не обращая внимания на его старания, ищет что-то, отчаянно необходимое ей именно сейчас, в последний час бытия; ее тело светилось даже в темноте, как звезда или солнце: неяркое, потускневшее от времени и невзгод близкое солнышко. - Анна, ты что? - Где моя сумка? - Анна, ты сумку возле телефона оставила, - мягко напомнил он. Успокойся. Надо подумать, как отсюда выбраться. - Так думай же! - вскричала женщина. - Моя косметичка в сумке! Богун растерялся - и захохотал. Отсутствие косметички напугало женщину сильнее, чем заколоченная дверь, твердая мерцающая мгла на месте окна, остановившиеся часы и отсутствие отражений в зеркалах. Она угомонилась только после твердого мужского обещания при первой возможности выбраться наружу и прихватить ее сумку и чего-нибудь вкусненького, - а там пусть все катится в преисподнюю. - Утро вечера мудренее, - сказал Богун, - давай до утра поспим, вдруг вещий сон приснится. Она встрепенулась и принялась выпытывать, что он, Богун, сумел запомнить из своего таинственного вояжа в Глухомань. Якобы имел он там контакт с неким вещим предметом или духом - и скрывает даже от нее. Скрытный, противный, развратный тип. - Неправда! - обиделся он. - Я прямодушный, целомудренный, обаятельный! Я - образец открытости, я - эльф нежнейший... Они не в шутку вцепились друг в дружку и начали борьбу; неизвестно, кто кого одолел. Потом - меряя шагами мрак и видя во мраке, как ровно дышит Анна и как трудно, наощупь, увязая в толще стен, продвигается спасательная миссия, он долго пытался угадать знак, нащупать отмычку, найти потаенное; он ощущал немое внимание знака, обращенное на него; он чувствовал близость ответа; так слепец чувствует лунный луч, коснувшийся глаз. Тесно и тускло в комнате. Стены, занавес, остановившееся время. Безмолвие, духота, темный блеск слепых зеркал. Безмятежный сон Анны как сад за глухой оградой. Жрица храма сновидений, - размышлял Богун, разглядывая спящую и пытаясь отогнать отчаяние, - редких качеств лапушка! Воздерживается от деяний, почти не напоминает о себе и совершенно не заботится о дне завтрашнем... ей достаточно сегодняшней любви... достойна леса и дворцов... а кто она? - вопрос, настораживающий и необъяснимый, заставил его всмотреться в спокойное лицо женщины. - Кто она на самом деле? - он приблизился к мертвому зеркалу. - Кто мы такие? Люди? Кто это - люди?..
Зеркало ждало ответа. Зазеркалье пустовало, томилось и, словно заброшенный дом, требовало шагов, дыхания, слов, глаз. Не слишком понимая, что и зачем делает, начал он протискиваться в манящий лабиринт. А там, в настороженной тишине, уже дрожали, раскрываясь навстречу, хищные чуткие лепестки; цветок подхватил добычу; миг и Богун, собранный, ко всему готовый, стоит перед дверью. Перед простой дощатой дверью, из-под которой выходят на площадку мокрые следы - и обрываются, словно кто-то, подпрыгнув, замахал крыльями, уверенно отправился в полет, вынуждая преследователей кричать и тянуться за ним, напрасно рваться в закрытую высь.
Дракон на Магистрали
Сияло солнышко. Анна, разгуливая по пустой квартире, гадала: куда занесло его, непутевого? Мог бы обмолвиться или записку нацарапать. Ночью он ее напугал: что-то плел о заколоченной двери, о темных окнах. Мужик, по определению, - существо бестолковое и ничего на свете не разумеющее. Этот - не из худших: не тюфяк, не зануда. Квартиру содержит, днями ремонт закончил. Плитка в ванной новехонькая, обои, паркет сияет... Вдруг вспомнилось, что паркета у него никогда не было, да и вчера она его вроде бы не заметила. Но что о пустом-то думать? Не было - а вот теперь есть... Она нехотя одевалась, нехотя правила лицо и размышляла о том, как жить дальше. Не искать же его теперь по городу. Нельзя же так! Я сама виновата, проспала все на свете. Сопела себе без задних ног... это из-за его разговорчиков чудных. Видно, зеркала - его пунктик. Мальчик ушел в зеркала. Нарцисс - любимый цветок. Эх, жизнь-злодейка... Да, но прибрать здесь все-таки надо. Домарафетиться до кондиции. Синичке позвонить: обсудим, повздыхаем, в ранах совместных досыта поковыряемся. Она вернулась к зеркалу. И вдруг не узнала себя. Совершенно незнакомая дама: загадочная, строгая, царственная на диво... ослепительная дама! В первый момент почувствовала она зависть - немыслимую зависть к собственному отражению, которая сразу же сменилась горделивой озабоченностью: вот я какая! Полынь я степная... Сохраниться бы, не расплескать... Я - Полынь. Они меня ищут, а я - здесь... Ой, да кто ищет-то? Кого ищет? Боже, о чем я? От мужиков от этих припадочных и сама умом тронешься. И, привыкая к своему новому воплощению, ощущая себя юной ведьмой, сбросившей с тела и души ненужный кокон, закрыла она футлярчик с тенями, задумалась и начала планировать очередную жизнь.
Вселенная движет нас по поверхности событий, словно океанский лайнер по безбрежным водам. Скрыты бездны, взгляд не проникает в глубину. Что же там, в сокрытом? - размышляет ныряльщик. - С чем вернусь? Как угадать? Всплеск. Иной мир. Феерические видения. Сны, озарения составляющие особой способности, особой восприимчивости, присущей ныряльщику. В глубинном, в неявившемся разыщет он нужные варианты собственной жизни. Он продолжит их в наступающие времена.
Ночь в окне взвихрилась, тьма клочьями летит, перечеркивая зодиакальные руны; а звезды пляшут и пляшут, разбрасывают искристый пот; завтра взойдут горящие цветы, звездная плазма в бутонах; я не стремлюсь в завтрашний день - его приход сомнителен. Кто-то возится за спиной моей. Он нашептывает странный текст, который мне совсем не нужен: - Вы все, все без исключения, не желая и даже не догадываясь о том, давным-давно стали Спящими. Взяли да и заснули наяву. Вас нисколько не удивляет нелепость приснившегося мира... Даже если не поверишь, лицом к нему повернешься и, во исполнение неверия, для успокоения сердечного, набьешь шептуну-благожелателю встревоженную глупую морду, - все равно тоска. Напрасно я роняю ответные слова на стальной пол, напрасно разговариваю с миром сквозь висячее бездонное окно. И зеваю, зеваю... Это сновидение просто, как закон падения. Я наглухо заперт в темном неподвижном сне, в просторе недорисованного пейзажа. Местечко, однако! Кровать и стол посреди равнины. Слева - бесконечная блистающая желтизна, гладь песчаная или просто золото до горизонта; справа - заснеженная подлунная тундра, похожая на распластанное привидение, над которым медленно перекатывается и дышит сияние-зверь. Прямо по курсу - океан чернильной воды, птица с крокодильей головой и два бирюзовых бессильных солнышка над ней. Лишь впечатанный в небо прямоугольник окна за спиной все еще являет мне знакомый ландшафт - но и там непорядок, дикая ночь пожарищ, дрожит луна, искрят звезды, упавшие с небес лучи вспухают вдруг далеким заревом: идет прополка, идет отбор. Там - донельзя затянувшийся исторический миг, обросший неожиданностями; там чудеса, прорыв в будущее, коннект миров, необъезженные надежды. Кто укротит дикого мустанга? Кто замолвит словечко о нас пред межзвездным сообществом? Впрочем, все это просто еще один сон. Все, что мы видим, всего лишь наши домыслы, навеянные игрой теней на сомкнутых веках. Я знаю, о чем говорю, и я скажу так: если уж играешь, играй по правилам. Все должны играть по правилам: боги, люди, волки. Потому что нарушителя удаляют с поля, - и тогда попадает он в странные индуцированные сны. И, догадываясь, что он пребывает за гранью жизни, нарушитель начинает осваивать запредельный мир запредельных людей. Я занимался, я развивался, узнавал скрытое; я узнал, что нет ничего постоянного в постоянстве дней и примет; я понял, что правильный вопрос не почему, а как. Я слишком любил неправильные вопросы.
Вселенская машина движется не во времени, не в пространстве; ее ход - от состоявшегося к несбывшемуся. Физическое пространство океан спящей материи; ментальное пространство - океан несвершенного. Координаты физического континуума, сколько бы измерений вы ему ни приписали, при этом значения не имеют. Шаги судьбы дискретны и обусловлены волей богов, людей и демонов. В других терминах программой, вычислительной средой и реакциями на внешние события: прерываниями, информационным обменом с прочими программами. Творец, этот запредельный программист, не интересуется промежуточными этапами человеческой деятельности. Он создал программу, запустил ее и вышел покурить. Миловидные девочки с крылышками, прикрытыми белыми халатиками из облачного ситца, поглядывают на дисплеи.
Элли смотрела на шар. Шар менял цвет. Стал он багровым, словно раскалился изнутри, и его зловещее свечение пульсировало в такт частому дыханию девочки. Она подняла голову. - Не вставай! - люто вскрикнул Богун. - Жить надоело?! Она броском, прямо с колен, рванулась к нему... нет, вовсе не он интересовал девчонку, - она тянула руки к шару. Пуля визгливо прошептала проклятье, взвихрив грязный снег; два быстрых ответных выстрела заставили преследователей залечь, но гэбисты уже всерьез взялись за дело, их было много, и Богун понял: все, момент упущен. Оставалось лишь гордо умереть. Или сдаться. Автоматный лай вынудил его вжаться в землю. Ощутив ритм очередей, он в нужный миг отбросил пистолет и поднял над собой руки. Стрельба сразу прекратилась, и ему вдруг страшно стало в наступившей тишине; он уже почувствовал - знание опередило взгляд. Элли ничком лежала на тающем, меняющем цвет снегу; снег неумолимо краснел; снег стыдился людей; шар танцевал под мертвой ладонью; Богун так и не смог заставить себя взглянуть. Он прекрасно знал характеристики огнестрельного оружия: практика - великое дело. Богун стоял на коленях, глядя в небо; автоматчики подбежали, сшибли прикладами вниз, в кровавое месиво; и тогда он, вспыхнув ненавистью, каким-то звериным чутьем угадав среди них убийцу, разменял уже ненужную жизнь на последнее ярое ликование. Хруст позвонков жертвы совсем ненамного опередил вспышку выстрела; Богун, мертвой хваткой сжимая шею зверя, уплывал вместе с ним в новые, странные пространства; он не видел, как ослепительным черным сполохом взорвался Вещий шар, и блистающая сфера, расширяясь, превратила в ничто людей, дома, небеса и землю.
Кто же насылает на меня сновидения? Кому обязан я тяжелыми неподъемными эпизодами, настолько похожими на правду, на осколки памяти, что выть хочется и бежать куда-то? Ведь не так все было, как в этом сне... Все было не так!
Подхватив шар, рванувшись вперед, зигзагами, - к черту! подстрелят так подстрелят, но я уведу их прицелы от девчонки! - мчался Богун к спасению. Дворы, заборы, лающие собаки... а девчонка - дите растерянное, отчаянное оказывается, увязалась за ним; и когда вернулось хладнокровие, когда понял Богун, что капкан ставился не столько на него, сколько на его службу, на многострадальный ОМОН, - понял он и другое: если и сделают из него козла отпущения, то не сразу, не сегодня; начальство на первых порах будет отпихиваться от этой акции, - и не исключено, что сумеет-таки отпихнуться. Или отбрехаться. Или замять как-нибудь... откупиться... повернуть все так, будто для пользы дела умирали исполнители, а не по дурости или собственному хотению. Мало ли куда ветер подует. Значит, есть время, чтобы подготовиться. Уйти самому и Элли увести, вот цель. Идти нужно в лесные хутора. Лучшего места не найти... До дрожи отчетливо припомнилось раскаленное небо, бьющее сквозь светофильтры пронзительным полуденным огнем, и волчья стая, деловито семенящая по деревенской улочке. С Элли особых проблем не было. Она попала к своим, к просветленным, - по фазе сдвинутым, попросту говоря. А Богун двинул дальше, изменив внешность и стараясь не общаться с поводырями, которые и сами не страдали болтливостью. Любопытство здесь не приветствовалось. На въезде в Глухомань осенило его видение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Зеркало ждало ответа. Зазеркалье пустовало, томилось и, словно заброшенный дом, требовало шагов, дыхания, слов, глаз. Не слишком понимая, что и зачем делает, начал он протискиваться в манящий лабиринт. А там, в настороженной тишине, уже дрожали, раскрываясь навстречу, хищные чуткие лепестки; цветок подхватил добычу; миг и Богун, собранный, ко всему готовый, стоит перед дверью. Перед простой дощатой дверью, из-под которой выходят на площадку мокрые следы - и обрываются, словно кто-то, подпрыгнув, замахал крыльями, уверенно отправился в полет, вынуждая преследователей кричать и тянуться за ним, напрасно рваться в закрытую высь.
Дракон на Магистрали
Сияло солнышко. Анна, разгуливая по пустой квартире, гадала: куда занесло его, непутевого? Мог бы обмолвиться или записку нацарапать. Ночью он ее напугал: что-то плел о заколоченной двери, о темных окнах. Мужик, по определению, - существо бестолковое и ничего на свете не разумеющее. Этот - не из худших: не тюфяк, не зануда. Квартиру содержит, днями ремонт закончил. Плитка в ванной новехонькая, обои, паркет сияет... Вдруг вспомнилось, что паркета у него никогда не было, да и вчера она его вроде бы не заметила. Но что о пустом-то думать? Не было - а вот теперь есть... Она нехотя одевалась, нехотя правила лицо и размышляла о том, как жить дальше. Не искать же его теперь по городу. Нельзя же так! Я сама виновата, проспала все на свете. Сопела себе без задних ног... это из-за его разговорчиков чудных. Видно, зеркала - его пунктик. Мальчик ушел в зеркала. Нарцисс - любимый цветок. Эх, жизнь-злодейка... Да, но прибрать здесь все-таки надо. Домарафетиться до кондиции. Синичке позвонить: обсудим, повздыхаем, в ранах совместных досыта поковыряемся. Она вернулась к зеркалу. И вдруг не узнала себя. Совершенно незнакомая дама: загадочная, строгая, царственная на диво... ослепительная дама! В первый момент почувствовала она зависть - немыслимую зависть к собственному отражению, которая сразу же сменилась горделивой озабоченностью: вот я какая! Полынь я степная... Сохраниться бы, не расплескать... Я - Полынь. Они меня ищут, а я - здесь... Ой, да кто ищет-то? Кого ищет? Боже, о чем я? От мужиков от этих припадочных и сама умом тронешься. И, привыкая к своему новому воплощению, ощущая себя юной ведьмой, сбросившей с тела и души ненужный кокон, закрыла она футлярчик с тенями, задумалась и начала планировать очередную жизнь.
Вселенная движет нас по поверхности событий, словно океанский лайнер по безбрежным водам. Скрыты бездны, взгляд не проникает в глубину. Что же там, в сокрытом? - размышляет ныряльщик. - С чем вернусь? Как угадать? Всплеск. Иной мир. Феерические видения. Сны, озарения составляющие особой способности, особой восприимчивости, присущей ныряльщику. В глубинном, в неявившемся разыщет он нужные варианты собственной жизни. Он продолжит их в наступающие времена.
Ночь в окне взвихрилась, тьма клочьями летит, перечеркивая зодиакальные руны; а звезды пляшут и пляшут, разбрасывают искристый пот; завтра взойдут горящие цветы, звездная плазма в бутонах; я не стремлюсь в завтрашний день - его приход сомнителен. Кто-то возится за спиной моей. Он нашептывает странный текст, который мне совсем не нужен: - Вы все, все без исключения, не желая и даже не догадываясь о том, давным-давно стали Спящими. Взяли да и заснули наяву. Вас нисколько не удивляет нелепость приснившегося мира... Даже если не поверишь, лицом к нему повернешься и, во исполнение неверия, для успокоения сердечного, набьешь шептуну-благожелателю встревоженную глупую морду, - все равно тоска. Напрасно я роняю ответные слова на стальной пол, напрасно разговариваю с миром сквозь висячее бездонное окно. И зеваю, зеваю... Это сновидение просто, как закон падения. Я наглухо заперт в темном неподвижном сне, в просторе недорисованного пейзажа. Местечко, однако! Кровать и стол посреди равнины. Слева - бесконечная блистающая желтизна, гладь песчаная или просто золото до горизонта; справа - заснеженная подлунная тундра, похожая на распластанное привидение, над которым медленно перекатывается и дышит сияние-зверь. Прямо по курсу - океан чернильной воды, птица с крокодильей головой и два бирюзовых бессильных солнышка над ней. Лишь впечатанный в небо прямоугольник окна за спиной все еще являет мне знакомый ландшафт - но и там непорядок, дикая ночь пожарищ, дрожит луна, искрят звезды, упавшие с небес лучи вспухают вдруг далеким заревом: идет прополка, идет отбор. Там - донельзя затянувшийся исторический миг, обросший неожиданностями; там чудеса, прорыв в будущее, коннект миров, необъезженные надежды. Кто укротит дикого мустанга? Кто замолвит словечко о нас пред межзвездным сообществом? Впрочем, все это просто еще один сон. Все, что мы видим, всего лишь наши домыслы, навеянные игрой теней на сомкнутых веках. Я знаю, о чем говорю, и я скажу так: если уж играешь, играй по правилам. Все должны играть по правилам: боги, люди, волки. Потому что нарушителя удаляют с поля, - и тогда попадает он в странные индуцированные сны. И, догадываясь, что он пребывает за гранью жизни, нарушитель начинает осваивать запредельный мир запредельных людей. Я занимался, я развивался, узнавал скрытое; я узнал, что нет ничего постоянного в постоянстве дней и примет; я понял, что правильный вопрос не почему, а как. Я слишком любил неправильные вопросы.
Вселенская машина движется не во времени, не в пространстве; ее ход - от состоявшегося к несбывшемуся. Физическое пространство океан спящей материи; ментальное пространство - океан несвершенного. Координаты физического континуума, сколько бы измерений вы ему ни приписали, при этом значения не имеют. Шаги судьбы дискретны и обусловлены волей богов, людей и демонов. В других терминах программой, вычислительной средой и реакциями на внешние события: прерываниями, информационным обменом с прочими программами. Творец, этот запредельный программист, не интересуется промежуточными этапами человеческой деятельности. Он создал программу, запустил ее и вышел покурить. Миловидные девочки с крылышками, прикрытыми белыми халатиками из облачного ситца, поглядывают на дисплеи.
Элли смотрела на шар. Шар менял цвет. Стал он багровым, словно раскалился изнутри, и его зловещее свечение пульсировало в такт частому дыханию девочки. Она подняла голову. - Не вставай! - люто вскрикнул Богун. - Жить надоело?! Она броском, прямо с колен, рванулась к нему... нет, вовсе не он интересовал девчонку, - она тянула руки к шару. Пуля визгливо прошептала проклятье, взвихрив грязный снег; два быстрых ответных выстрела заставили преследователей залечь, но гэбисты уже всерьез взялись за дело, их было много, и Богун понял: все, момент упущен. Оставалось лишь гордо умереть. Или сдаться. Автоматный лай вынудил его вжаться в землю. Ощутив ритм очередей, он в нужный миг отбросил пистолет и поднял над собой руки. Стрельба сразу прекратилась, и ему вдруг страшно стало в наступившей тишине; он уже почувствовал - знание опередило взгляд. Элли ничком лежала на тающем, меняющем цвет снегу; снег неумолимо краснел; снег стыдился людей; шар танцевал под мертвой ладонью; Богун так и не смог заставить себя взглянуть. Он прекрасно знал характеристики огнестрельного оружия: практика - великое дело. Богун стоял на коленях, глядя в небо; автоматчики подбежали, сшибли прикладами вниз, в кровавое месиво; и тогда он, вспыхнув ненавистью, каким-то звериным чутьем угадав среди них убийцу, разменял уже ненужную жизнь на последнее ярое ликование. Хруст позвонков жертвы совсем ненамного опередил вспышку выстрела; Богун, мертвой хваткой сжимая шею зверя, уплывал вместе с ним в новые, странные пространства; он не видел, как ослепительным черным сполохом взорвался Вещий шар, и блистающая сфера, расширяясь, превратила в ничто людей, дома, небеса и землю.
Кто же насылает на меня сновидения? Кому обязан я тяжелыми неподъемными эпизодами, настолько похожими на правду, на осколки памяти, что выть хочется и бежать куда-то? Ведь не так все было, как в этом сне... Все было не так!
Подхватив шар, рванувшись вперед, зигзагами, - к черту! подстрелят так подстрелят, но я уведу их прицелы от девчонки! - мчался Богун к спасению. Дворы, заборы, лающие собаки... а девчонка - дите растерянное, отчаянное оказывается, увязалась за ним; и когда вернулось хладнокровие, когда понял Богун, что капкан ставился не столько на него, сколько на его службу, на многострадальный ОМОН, - понял он и другое: если и сделают из него козла отпущения, то не сразу, не сегодня; начальство на первых порах будет отпихиваться от этой акции, - и не исключено, что сумеет-таки отпихнуться. Или отбрехаться. Или замять как-нибудь... откупиться... повернуть все так, будто для пользы дела умирали исполнители, а не по дурости или собственному хотению. Мало ли куда ветер подует. Значит, есть время, чтобы подготовиться. Уйти самому и Элли увести, вот цель. Идти нужно в лесные хутора. Лучшего места не найти... До дрожи отчетливо припомнилось раскаленное небо, бьющее сквозь светофильтры пронзительным полуденным огнем, и волчья стая, деловито семенящая по деревенской улочке. С Элли особых проблем не было. Она попала к своим, к просветленным, - по фазе сдвинутым, попросту говоря. А Богун двинул дальше, изменив внешность и стараясь не общаться с поводырями, которые и сами не страдали болтливостью. Любопытство здесь не приветствовалось. На въезде в Глухомань осенило его видение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11