Про повальные бегство с кораблей в океане он много читал в книгах, но о ТАКОМ ему не снилось даже в самом дурном сне. И он задал себе два таких важных сейчас вопроса:
ПОЧЕМУ?
И КУДА?
Но об этом пока можно было только догадываться.
Судно вдруг закачало на посвежевшей волне, раскрытые двери кают скрипели и щелкали в такт качке. Ничухина вдруг обуял самый настоящий ужас, ужас с БОЛЬШОЙ БУКВЫ, правда, не тот пока еще ужас, который окончательно помрачает разум и заставляет совершать необдуманные поступки, но ужас, который превращает любого труса или в безвольный труп, или же наоборот, в некое подобие всемогущего Франкенштейна. Не попадая заплетающимися ногами на ступеньки, Ничухин опять взбежал наверх и в отчаянии рванул на себя дверь крайней каюты, да так решительно, что она неожиданно сорвалась с жалобно звякнувших петель и осталась у него в руках, пригнув к полу, но Ничухин этого почти не заметил.
... В этой каюте жил боцман. Иллюминатор был задраен чугунным щитком, и в темной каюте было как в склепе, Ничухину показалось, что и пахнет тут соответственно. Он прислонил тяжелую дверь к переборке и поскакал дальше вдоль ряда кают, отворяя их, не делая уже, правда, попыток отрывать двери с корнем, но и не пытаясь их закрывать. Он уже прекрасно понимал, что никого из экипажа тут не найдет. По какой-то неведомой причине люди покинули судно, и Ничухин остался один... это было ясно как божий день.
Неужели судно тонет?
... Ничухин прислушался, и тут же к нему на мгновение вернулся разум.
ШЛЮПКИ!
Ну конечно же, подумал он - шлюпки! Их было три, и Ничухин прекрасно помнил, что когда он оглядывал крылья мостика, все три шлюпки были на своих местах - одна по одному борту, одна по другому, а третья на блоках сразу за дымовой трубой. Это значило только одно: люди ими не воспользовались!
Ничухин заглянул в последнюю каюту, нырнул в нее и запер дверь. Что-то в его голове начало меняться. Запирая дверь на замок, он бессознательно полагал, что делает это исключительно в целях самозащиты. Ныряя в каюту, он машинально думал о том, что таким путем спасается от страшной беды, загубившей экипаж, и названия которой он еще не ведал.
... Каюта, куда он заскочил, казалась капитанской. Она была ярко освещена настенными светильниками, Ничухин отметил это особо, хотя капитан электроэнергию, впрочем, никогда не экономил. На полу у дивана валялась газета, под столом - раздавленный пластиковый стакан, разрисованный цветными Микки Маусами. На низкой подставке у дивана стола черная эбонитовая пепельница, а в ней дотлевала, пуская в низкий потолок струйку дыма, дорогая сигарета. Стало ясно, что еще совсем недавно капитан был в каюте. Но куда он в конце концов подевался? В три часа утра?!
Ничухин даже застонал от охватившего его напряжения. Куда делся капитан? Туда, куда и остальные?
Но КУДА именно?!!
Ничухин безвольно опустил трясущиеся руки. Все попрыгали за борт. Это же и собаке было бы ясно. Об этом можно уже говорить вслух. И уже нечего гадать и отгадывать. Пришла пора РЕШАТЬ.
Ничухин сорвался с места и в панике подскочил к иллюминатору. Увидав далеко внизу такие знакомые сполохи в глубине бездны, по поверхности которой пробирался корабль, он с грохотом опустил на иллюминатор чугунный щиток и накрепко завинтил на нем болты. То же самое он проделал и со вторым иллюминатором. Затем снова подскочил к двери и подергал ручку, пытаясь убедиться в надежности запоров. Он хотел отгородиться от всего остального корабля, он хотел почувствовать себя как в бункере, надежно защищенном от всяческих напастей, сгубивших экипаж, но это ему никак не удавалось. Ничухину вдруг стало чудиться, , что к ненадежной деревянной двери со всего судна уже начали стекаться за своей последней жертвой посланцы Моря Дьявола - самые мерзкие, как водится, самые коварные и отвратительные существа в мире...
Ноги подкосились, и Ничухин повалился на диван. Услужливая память снова подсунула ему всяческие сведения: Ничухин вдруг стал вспоминать сообщения о блуждающих по морям и океанам "Летучих Голландцах", обнаруженных моряками без всяких следов экипажей на борту. Тогда он удивлялся подобным сообщениям, и никогда не принимал их всерьез. Он считал, что чего-то там напутали журналисты, или в погоне за сенсацией просто утаивали дополнительную информацию... А может это и вовсе были чистейшей воды враки!
Но тут, сейчас, лицом к лицу столкнувшись с ЭТИМ, Ничухин был готов выть от страха.
Продолжая чутко прислушиваться к перестуку дверей в коридоре, Ничухин повернул голову, и затравленный взгляд его упал на телефонный аппарат, затаившийся в самом углу каюты на узкой полочке из какого-то белого дерева. С внезапно вспыхнувшей надеждой Ничухин ринулся к нему, схватил трубку и впился взглядом в листок с номерами телефонов, висевший в позолоченной рамке на переборке возле полочки. Сперва он набрал номер машинного отделения. Как бы далеко от аппарата не находились, там, внизу, вахтенные, за полминуты они успели бы не то что добежать - доползти из любого угла отделения на пронзительный звон. Но Ничухин вслушивался в бесстрастные гудки в трубке уже целую вечность, а ему с другого конца провода так никто и не ответил.
... Впрочем, ответа он уже не ждал. С машинным отделением все было ясно и так, ему вообще все было уже ясно, но он продолжал крутить диск: кладовая, радиорубка, амбулатория... Это было единственное, что ему оставалось делать для того, чтобы не свихнуться окончательно.
Но он не дошел еще и до середины списка, как вдруг желание действовать исчезло, и, трахнув в изнеможении трубкой по аппарату, он безвольно присел перед ним на корточки. Любому кошмару, сообразил он, есть предел. Ресурсы же человеческой психики - далеко не безграничны. Несмотря на дикость обстановки, до Ничухина вдруг дошло, что вокруг все-таки НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИЛО. До него это дошло теперь в полной мере, с его глаз как бы упала пелена, и он не был трусом до такой степени, чтобы сходить с ума при виде собственной тени. Он почувствовал, что просто устал бояться, и страхи стали понемногу отступать.
Ничухин подумал о том, что вовсе не стоит опасаться кошмаров или чудовищ, порождаемых только лишь его переутомленным воображением. Если сила, сгубившая весь экипаж, его пока пощадила, - значит такое положение дел чем-то обусловлено. Нужно только успокоиться, подумал он, и постараться разобраться в том, что произошло.
Ничухин с трудом встал на непослушные ноги, подковылял к иллюминатору и, отвинтив болты, откинул тяжелый щиток. Море светилось по-прежнему. Туча не исчезла, но значительно уменьшилась в размерах. Луна продолжала как ни в чем не бывало висеть в небе, до краев заполненном звездами. Но теперь ее отражение выглядело не так пугающе.
Ничухин взял со стола пачку сигарет, оставленную исчезнувшим капитаном. Но такая желанная еще совсем недавно затяжка уже не волновала. Желание перегорело. Мысли неслись совсем в другом направлении.
Уже почти успокоившись, но продолжая оставаться настороже, Ничухин повернул ключ в двери и, потянув ее на себя, поглядел в образовавшуюся щель. В коридоре было все как прежде. Тускло мерцали притушенные лампы, двигатели продолжали работать ровно и без перебоев, несмотря на отсутствие опекавших их людей. Автопилот исправно держал заданный штурманом (покойным штурманом, - мысленно поправил себя Ничухин) курс. Если ничего не случится, то так можно допереть до самой Японии.
... Ничухин прошелся по пустынному коридору, осторожно прикрывая двери опустевших кают, и в его настроении стали появляться новые ноты. Не прошло и десяти минут после паники, заставившей его совершать недостойные сурового моряка действия, как он уже чувствовал себя не иначе, как хозяином на этом внезапно осиротевшем корабле. Он понял, что не прочь сейчас сделаться и капитаном этого новоиспеченного "Летучего Голландца" - у него при мысли об этом захватило дух, как от лицезрения свершившегося чуда.
Все складывалось хорошо, по крайней мере лично для него, но при мысли об экипаже Ничухин погрустнел, почувствовав вдруг такую жалось к этим несчастным людям. Никакого злорадства к ним он сейчас не испытывал, а ведь они так бесчувственно и даже бесчеловечно относились к нему на протяжении всего этого утомительного рейса, да к тому же все время грозили спихнуть на берег при первом же удобном случае! Ведь это были все-таки обыкновенные люди, не злые, хоть и не добрые... Это так. Да, они любили своего старого умершего кока (вернее, любили его их желудки), но уж ни в коей мере не злорадствовали бы, доведись исчезнуть за бортом самому Ничухину. И если уж они создали Ничухину на корабле невыносимую обстановку, то в первую голову виноват он сам: ведь кок на корабле - это не простой там матрос или моторист, и даже не штурман. От ошибки штурмана экипаж может пострадать один лишь раз, от неумения Ничухина все мучились изо дня на день. Ну, может быть, и не так уж чтобы мучились, но немного, по сути, нужно, чтобы в длительном плавании устроить моряку кошмарное существование!
Судно закачало на посвежевшей волне, и Ничухин подумал теперь О СЕБЕ.
Как бы там ни было, рационально размышлял он, а с экипажем покончено. На корабле, кроме него, никого нет. Управлять судном так, чтобы повернуть его назад и попытаться подобрать кого-нибудь, он не может. Значит, нужно теперь соображать, как спасти собственную шкуру, которая для Ничухина была ценнее всех бриллиантов на свете.
До Японии еще далеко.
И МОРЕ ДЬЯВОЛА пока не кончилось.
Кто знает, что может произойти с неуправляемым кораблем в открытом океане? Вдруг он наскочит на необозначенные на карте подводные скалы? Или начнется случайный пожар в машинном отделении? Это будет для него, Ничухина, куда хуже той трагедии, которая уже произошла. Значит, нужно хоть как-то действовать. Нужно хоть что-то предпринимать. И Ничухин уже ясно представлял себе, что в первую очередь ему следует предпринять.
В самую первую очередь нужно дать знать о себе.
НУЖНО ЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ!
Нужно пробраться в радиорубку и попытаться включить передатчик.
... Кивая в ответ своим мыслям, и не переставая чутко прислушиваться, Ничухин взбежал по трапу и очутился перед ответвлением коридора, ведущим к камбузу. В желудке неожиданно заурчало, и Ничухин вдруг вспомнил, что на плите стоит кастрюля с остатками вчерашней вермишели и пережаренными котлетами, которые за ужином кое-кто не захотел есть. Длинный коридор вел почти к самой корме мимо шахты машинного отделения и потому сюда более, чем куда-либо в жилой надстройке, доносился шум мощных двигателей корабля. Этот коридор вывел Ничухина прямо к дверям с затертой табличкой, на которой крупными буквами было выведено: "КАМБУЗ".
"Родной камбуз..." - подумал Ничухин с таким чувством, будто с этой минуты он стал не работником опостылевшего КАМБУЗА, а, по меньшей мере, его инспектором. Звякнули ключи, Ничухин ковырнул ими замок, отворил дверь и не глядя под ноги, переступил порог.
... Внезапно взгляд Ничухина зафиксировал какое-то движение впереди, Ничухин вгляделся и дернулся от неожиданности. То, что он увидел, могло довести до разрыва сердца любого в его положении - на него в упор глядели глаза людей, которых он уже давно считал законными покойниками. Эти люди обступили кухонную плиту, облепили все кухонные столы и прикипели ко всем кухонным механизмам, и Ничухин с первого взгляда определил, что тут собрался ВЕСЬ экипаж его родного корабля.
Ничухин судорожно вздохнул, и ощутив под сердцем изнывающую пустоту, схватился ослабевшей рукой за переборку. Ноги тоже подкосились, но выдержали. Ближе всех к Ничухину оказался капитан, в руках у него была кастрюля, доверху наполненная чищенной картошкой. Боцман испуганно таращился из-за его плеча и медленно, словно неуверенно, размазывал отчего-то трясущейся рукой по своей обширной груди грязный пот. Кто-то что-то взбалтывал вилкой в большой эмалированной миске, да так и застыл, как на остановившемся кадре. Кто-то крошил на столе белую репчатую капусту, да так и замер с поднятым ножом, уставившись на неожиданного пришельца. А в самом центре этого столпотворения, у самой плиты, на которой что-то кипело, шкворчало и дымило, стояла уборщица - в руках она держала огромный половник и осторожно помешивала им в закопченном казане.
Ничухин снова судорожно вздохнул, чувствуя, как отпускает сердце, и судорожно огляделся. Кругом блестели ножи, вилки и ложки, белела в углу на сервировочном столе приготовленная для чего-то стопка ослепительно чистых тарелок. Неназойливо гудела вытяжка, засасывая в себя исходящий от казана густой наваристый пар, ярко мерцали лампочки индикатора нагрева плиты на щитке у двери. И все, застыв на своих местах, напуганные не меньше, чем сам Ничухин, оторопело глядели на него.
И все они больше всего походили сейчас на ЗАСТИГНУТЫХ ВРАСПЛОХ ЗАГОВОРЩИКОВ.
1 2 3 4