По сути, я всего лишь защищалась…
- Не казнись. Нас ведь этому учили.
- Да, но на практике это получилось впервые, так что… Ну, в общем, риск оказался не очень оправданным: сбросить информацию на Терру не удалось - далеко, отослала её на промежуточную станцию, до сих пор не знаю: дошла она?
- Да. Но источник там не нарисовался, какие-то потери в пространстве.
- Значит, всё-таки дошла. Ну, в общем, меня опять захватили. И на этот раз обвинили в убийстве обоснованно. Суд был тихим, закрытым: не могли же они на всю Галактику объявить, что я нахожусь на Эване. Пришлось им решать задачу: каким быть приговору? Своим они дают пожизненное, зная, что боли убьют приговорённого достаточно скоро. Но у меня-то геном другой, на меня особенности Эвана не действуют! Пожизненно в камере? Им понятно было, что шила в мешке надолго не утаишь, слух пройдёт - и наше Бюро вытащит меня, если потребуется, даже со скандалом. И тебя они побаивались в первую очередь - знали, что ты-то бываешь действительно крутым.
- За тебя я бы им…
- Вот-вот. И они нашли выход: меня казнить - но чужими руками, в этом мире убийства совершаются вынужденно, а не по убеждениям; хотя со временем всякая необходимость переходит в убеждения. То есть у них возникли две задачи: казнить меня - и разобраться с тобой. И тут ты возник, как по заказу.
- Так получилось. До этого я шёл по твоей трассе, каждый мир покидал сразу же, как только удавалось создать или обновить там резидентуру. И делал вид, что мечусь в поисках тебя. Я находился на Середине, и только тогда они, видимо, раскусили маршрут и решили, что следует меня остановить. Сграбастать меня на Середине они практически не могли: привлекли бы внимание Бюро к этому миру, а они вовсе не хотели попадать под колпак. Потому что именно на Середине и находится весь штаб заговора, и я им там был совершенно ни к чему. Но - так уж получилось - занимал такую должность, что вызов на другую планету выглядел совершенно естественно. Тут, наверное, и родился план: заставить меня убить тебя. Не разберись я в этой схеме - меня взяли бы с поличным, предъявили обвинение в убийстве - может быть, тебя назвали как-нибудь иначе - и передали на Середину. А уж там церемониться со мной не стали бы. Убили по закону. Там от убийства не заболевают.
- Ну что же, - сказала Катерина. - Так или иначе, они от тебя избавились.
Орлен усмехнулся:
- Но не от резидентуры, которую я успел там организовать. Я ведь не бездельничал: сейчас можно сказать, что вся картина заговора уже написана. Не хватает разве что последнего мазка. Но его положим уже не мы с тобой.
- Ну и слава Богу, - произнесла Катерина. - Откровенно говоря, я изрядно устала. И хочется подольше пожить вдвоём с тобой в тишине, в общении с природой…
- Думаю, даже уверен, что мы получим отпуск на такой срок, какой запросим. Всё-таки дело мы сделали достойное. И все это понимают.
- Да! - просияла она. - Отпуск. На два года! Да? Хотя… ладно, на год.
- Чудесно, - поддержал он. - Представляешь? Нетронутая природа. Райский климат. Море. И лес. Есть ещё такие уголки в Галактике. Мы с тобой, и никого вокруг. Спим до упора. Гуляем. Купаемся. Загораем. Ну и, конечно… Снова гуляем. Купаемся. Обедаем. Отдыхаем. Идём гулять. Купаемся. День за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем…
- Пожалуй, год - многовато, - заметила Катерина с сомнением в голосе. - Полгода, ладно?
- Я всегда “за”. Помнишь, однажды мы уже жили так на Аргоне. Если не изменяет память, целых два месяца. А потом…
- Не вспоминай! - прервала его Катерина. - Эти жуткие два месяца! Я там стала толстеть и сходить с ума, никогда не забуду этот ужас. Нет! Но месяц?.. А? Давай попросим месяц.
- С удовольствием, - согласился Орлен. - Но с условием, что ты выдержишь.
- Конечно, - заявила она уверенно. - Я ужасно выносливая. Две недели - и уж ни днём меньше!
Юрий Максимов
УЗНИК
Когда твоего соседа выводят на прогулку, в камере случаются удивительные моменты тишины. Лежишь в такие минуты и пялишься в звездные россыпи за иллюминатором. Даже дышать боишься - лишь бы тишину не спугнуть. Кажется, вот-вот откроется тебе небывалая тайна. Но возвращается сосед, и наступает мой черед выйти в коридор под конвоем, чтобы четверть часа бродить вокруг оранжереи. И тайна откладывается до следующего раза.
Самое тяжелое здесь - одиночество.
Конвоиры, надзиратели, санитары - все роботы. Где-то в глубине этого выдолбленного астероида должны быть настоящие люди - операторы. Ну и, конечно, начальник тюрьмы - человек. Его я видел лишь однажды, в тот день, когда меня доставили сюда. Помню, “вертухаи” долго заставляли петлять по коротким лестницам и длинным коридорам.
Впечатление угрюмое. Вокруг всё симметричное, гладкое и холодное. На стенах - пластик болотного цвета. Пол металлический. Гулко отзывается на шаги человека. Шаги с непривычки рваные - из-за пониженной гравитации. Воздух благоухает розами. Но сквозь дешевые ароматизаторы в ноздри бьет маслянистая химическая вонь.
Повсюду кишат стальные многоножки размерами от мухи до коня. Тогда меня это поразило. Они носились туда-сюда, гудели, ползали по стенам и потолку. Будто я угодил в город роботов, мегаулей, живущий собственной жизнью, и надзор за людьми здесь сродни легкому хобби вроде разведения цветов.
Кабинет начальника показался островком человечности. И сам он за столом. Сухонький такой мужичок, сутулый, с залысинами. Щеки обвислые, паутина морщин возле усталых глаз. Скучным голосом зачитал приказ о моем заключении, лишь однажды скользнул взглядом по мне. Для него - давно опостылевший, но неизбежный ритуал.
И все-таки это был настоящий человек!
Может, последний, которого я видел.
Есть, конечно, сосед. Да только кто поручится, что он не “кукушка”? Про “кукушек” мне Кис растолковал. Мой первый сокамерник. К нему меня подселили.
- Андроиды такие, - цедил он, с кошачьей усмешкой разглядывая меня. - Начальство подселяет иногда, чтобы разговорить нашего брата. Напрямую прослушивать им Конвенция запрещает. А через личный разговор с осведомителем - пожалуйста.
Он мне тогда много про этих “кукушек” наговорил. С ними надо держать ухо востро. Они так и ищут особые обстоятельства старых дел или материал для новых.
На самом Кисе висело пожизненное, и его опасения не шибко трогали.
Вообще забавный был дядька. Всё любил во время выхода на прогулку над “вертухаями” поиздеваться. Их убогий процессор обычно не распознавал шуток, но иногда они понимали и отвечали коротким высоковольтным разрядом. Корчась на полу от боли, Кис блаженствовал. Он полагал, что так ему отвечают через терминал настоящие, человеческие охранники. Какое-никакое, а общение…
Сейчас мой сосед - Содом. Здоровый детина, еле на койке умещается. Когда знакомились, представился хакером. Но что-то сомневаюсь, что такие бицепсы можно накачать за клавиатурой.
Содом, как обычно, пялится на свою любимую заставку - городская улица.
Еще можно посмотреть полянку в хвойном лесу, пляж с пальмами, заснеженные горные склоны, каньоны Марса, лунный пейзаж и прочее, всего 24 заставки - вроде немало, но быстро приедается. Как и любая ложь. А вот на звезды я смотрю уже третий год. И не устаю. Потому что они - настоящие.
А Содома цепляет улица. По ней, мол, баба какая-то проходит, похожая на его невесту.
- Щас пойдет! - сообщает он мне, возбужденно потирая ладони.
Я не поворачиваюсь. И так уже насмотрелся, в голове свербит эта картинка: сначала промчится паренек на старинном велосипеде, потом выйдет старуха в желтом плаще, а затем…
- Во! Вот она! Зырь, Локи!
Как же он меня задолбал! Невольно приподнимаюсь и гляжу в сотый раз, как длинноногая блондинка, мотая задницей, пересекает экран-иллюминатор. Содом блаженствует - глаза блестят, улыбка идиота. И так еще час, пока все не повторится. А потом еще…
Андроид хренов!
Из всех моих сокамерников он - самый подходящий. То молчит полдня, то вдруг с разговорами полезет. Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!
Темнота. Отбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иссиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память - незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль - все саднит, ноет и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу - с парализующей стрелой в шее. Программа-смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу один и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно - тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
- Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать, ни взять - манекен!
Бросив узелок на койку, он первым делом оторвал пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему - тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди-ка, поднимается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова он летит на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
- Эй, ты что… верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
- Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
- Раньше был как все. Слава Богу, что посадили - только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил “вертухаев”, чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу. Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они - “кукушки”? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я - то уж ничего никому не скажу.
***
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные пульсирующие разводы. Звезда зла источает лучи ненависти.
За несколько дней заметил - с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая действует?
А впрочем, так ли важно - “кукушка” он или настоящий? Если и андроид, то, наверное, сознание его списано с какого-нибудь реального человека? Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида?
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает. Армейских.
Научил тут я его в “башню” играть - быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком.
Гришка, оказывается, по специальности “диверсант” - за игрой проболтался.
Усмехаюсь:
- Ну, ты как диверсант, что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
- Нет, - не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прёт. Все же хорошо, что мы решили без “интереса” резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
- Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами.
- На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь.
- Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
- Однажды я мог. Не здесь - на пересылке.
Пауза.
- Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился.
- Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я - и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
- Мутотень какая-то.
- Ну, это я, значит, неправильно объясняю, - поворачивается к иллюминатору, - но тогда очень мне это в душу запало.
- И ты остался?! - Тут уж и я бросаю карты. - Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
- А что свобода? С Христом, - говорит, - я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
- Ну-ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
- Не казнись. Нас ведь этому учили.
- Да, но на практике это получилось впервые, так что… Ну, в общем, риск оказался не очень оправданным: сбросить информацию на Терру не удалось - далеко, отослала её на промежуточную станцию, до сих пор не знаю: дошла она?
- Да. Но источник там не нарисовался, какие-то потери в пространстве.
- Значит, всё-таки дошла. Ну, в общем, меня опять захватили. И на этот раз обвинили в убийстве обоснованно. Суд был тихим, закрытым: не могли же они на всю Галактику объявить, что я нахожусь на Эване. Пришлось им решать задачу: каким быть приговору? Своим они дают пожизненное, зная, что боли убьют приговорённого достаточно скоро. Но у меня-то геном другой, на меня особенности Эвана не действуют! Пожизненно в камере? Им понятно было, что шила в мешке надолго не утаишь, слух пройдёт - и наше Бюро вытащит меня, если потребуется, даже со скандалом. И тебя они побаивались в первую очередь - знали, что ты-то бываешь действительно крутым.
- За тебя я бы им…
- Вот-вот. И они нашли выход: меня казнить - но чужими руками, в этом мире убийства совершаются вынужденно, а не по убеждениям; хотя со временем всякая необходимость переходит в убеждения. То есть у них возникли две задачи: казнить меня - и разобраться с тобой. И тут ты возник, как по заказу.
- Так получилось. До этого я шёл по твоей трассе, каждый мир покидал сразу же, как только удавалось создать или обновить там резидентуру. И делал вид, что мечусь в поисках тебя. Я находился на Середине, и только тогда они, видимо, раскусили маршрут и решили, что следует меня остановить. Сграбастать меня на Середине они практически не могли: привлекли бы внимание Бюро к этому миру, а они вовсе не хотели попадать под колпак. Потому что именно на Середине и находится весь штаб заговора, и я им там был совершенно ни к чему. Но - так уж получилось - занимал такую должность, что вызов на другую планету выглядел совершенно естественно. Тут, наверное, и родился план: заставить меня убить тебя. Не разберись я в этой схеме - меня взяли бы с поличным, предъявили обвинение в убийстве - может быть, тебя назвали как-нибудь иначе - и передали на Середину. А уж там церемониться со мной не стали бы. Убили по закону. Там от убийства не заболевают.
- Ну что же, - сказала Катерина. - Так или иначе, они от тебя избавились.
Орлен усмехнулся:
- Но не от резидентуры, которую я успел там организовать. Я ведь не бездельничал: сейчас можно сказать, что вся картина заговора уже написана. Не хватает разве что последнего мазка. Но его положим уже не мы с тобой.
- Ну и слава Богу, - произнесла Катерина. - Откровенно говоря, я изрядно устала. И хочется подольше пожить вдвоём с тобой в тишине, в общении с природой…
- Думаю, даже уверен, что мы получим отпуск на такой срок, какой запросим. Всё-таки дело мы сделали достойное. И все это понимают.
- Да! - просияла она. - Отпуск. На два года! Да? Хотя… ладно, на год.
- Чудесно, - поддержал он. - Представляешь? Нетронутая природа. Райский климат. Море. И лес. Есть ещё такие уголки в Галактике. Мы с тобой, и никого вокруг. Спим до упора. Гуляем. Купаемся. Загораем. Ну и, конечно… Снова гуляем. Купаемся. Обедаем. Отдыхаем. Идём гулять. Купаемся. День за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем…
- Пожалуй, год - многовато, - заметила Катерина с сомнением в голосе. - Полгода, ладно?
- Я всегда “за”. Помнишь, однажды мы уже жили так на Аргоне. Если не изменяет память, целых два месяца. А потом…
- Не вспоминай! - прервала его Катерина. - Эти жуткие два месяца! Я там стала толстеть и сходить с ума, никогда не забуду этот ужас. Нет! Но месяц?.. А? Давай попросим месяц.
- С удовольствием, - согласился Орлен. - Но с условием, что ты выдержишь.
- Конечно, - заявила она уверенно. - Я ужасно выносливая. Две недели - и уж ни днём меньше!
Юрий Максимов
УЗНИК
Когда твоего соседа выводят на прогулку, в камере случаются удивительные моменты тишины. Лежишь в такие минуты и пялишься в звездные россыпи за иллюминатором. Даже дышать боишься - лишь бы тишину не спугнуть. Кажется, вот-вот откроется тебе небывалая тайна. Но возвращается сосед, и наступает мой черед выйти в коридор под конвоем, чтобы четверть часа бродить вокруг оранжереи. И тайна откладывается до следующего раза.
Самое тяжелое здесь - одиночество.
Конвоиры, надзиратели, санитары - все роботы. Где-то в глубине этого выдолбленного астероида должны быть настоящие люди - операторы. Ну и, конечно, начальник тюрьмы - человек. Его я видел лишь однажды, в тот день, когда меня доставили сюда. Помню, “вертухаи” долго заставляли петлять по коротким лестницам и длинным коридорам.
Впечатление угрюмое. Вокруг всё симметричное, гладкое и холодное. На стенах - пластик болотного цвета. Пол металлический. Гулко отзывается на шаги человека. Шаги с непривычки рваные - из-за пониженной гравитации. Воздух благоухает розами. Но сквозь дешевые ароматизаторы в ноздри бьет маслянистая химическая вонь.
Повсюду кишат стальные многоножки размерами от мухи до коня. Тогда меня это поразило. Они носились туда-сюда, гудели, ползали по стенам и потолку. Будто я угодил в город роботов, мегаулей, живущий собственной жизнью, и надзор за людьми здесь сродни легкому хобби вроде разведения цветов.
Кабинет начальника показался островком человечности. И сам он за столом. Сухонький такой мужичок, сутулый, с залысинами. Щеки обвислые, паутина морщин возле усталых глаз. Скучным голосом зачитал приказ о моем заключении, лишь однажды скользнул взглядом по мне. Для него - давно опостылевший, но неизбежный ритуал.
И все-таки это был настоящий человек!
Может, последний, которого я видел.
Есть, конечно, сосед. Да только кто поручится, что он не “кукушка”? Про “кукушек” мне Кис растолковал. Мой первый сокамерник. К нему меня подселили.
- Андроиды такие, - цедил он, с кошачьей усмешкой разглядывая меня. - Начальство подселяет иногда, чтобы разговорить нашего брата. Напрямую прослушивать им Конвенция запрещает. А через личный разговор с осведомителем - пожалуйста.
Он мне тогда много про этих “кукушек” наговорил. С ними надо держать ухо востро. Они так и ищут особые обстоятельства старых дел или материал для новых.
На самом Кисе висело пожизненное, и его опасения не шибко трогали.
Вообще забавный был дядька. Всё любил во время выхода на прогулку над “вертухаями” поиздеваться. Их убогий процессор обычно не распознавал шуток, но иногда они понимали и отвечали коротким высоковольтным разрядом. Корчась на полу от боли, Кис блаженствовал. Он полагал, что так ему отвечают через терминал настоящие, человеческие охранники. Какое-никакое, а общение…
Сейчас мой сосед - Содом. Здоровый детина, еле на койке умещается. Когда знакомились, представился хакером. Но что-то сомневаюсь, что такие бицепсы можно накачать за клавиатурой.
Содом, как обычно, пялится на свою любимую заставку - городская улица.
Еще можно посмотреть полянку в хвойном лесу, пляж с пальмами, заснеженные горные склоны, каньоны Марса, лунный пейзаж и прочее, всего 24 заставки - вроде немало, но быстро приедается. Как и любая ложь. А вот на звезды я смотрю уже третий год. И не устаю. Потому что они - настоящие.
А Содома цепляет улица. По ней, мол, баба какая-то проходит, похожая на его невесту.
- Щас пойдет! - сообщает он мне, возбужденно потирая ладони.
Я не поворачиваюсь. И так уже насмотрелся, в голове свербит эта картинка: сначала промчится паренек на старинном велосипеде, потом выйдет старуха в желтом плаще, а затем…
- Во! Вот она! Зырь, Локи!
Как же он меня задолбал! Невольно приподнимаюсь и гляжу в сотый раз, как длинноногая блондинка, мотая задницей, пересекает экран-иллюминатор. Содом блаженствует - глаза блестят, улыбка идиота. И так еще час, пока все не повторится. А потом еще…
Андроид хренов!
Из всех моих сокамерников он - самый подходящий. То молчит полдня, то вдруг с разговорами полезет. Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!
Темнота. Отбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иссиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память - незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль - все саднит, ноет и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу - с парализующей стрелой в шее. Программа-смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу один и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно - тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
- Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать, ни взять - манекен!
Бросив узелок на койку, он первым делом оторвал пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему - тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди-ка, поднимается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова он летит на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
- Эй, ты что… верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
- Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
- Раньше был как все. Слава Богу, что посадили - только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил “вертухаев”, чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу. Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они - “кукушки”? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я - то уж ничего никому не скажу.
***
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные пульсирующие разводы. Звезда зла источает лучи ненависти.
За несколько дней заметил - с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая действует?
А впрочем, так ли важно - “кукушка” он или настоящий? Если и андроид, то, наверное, сознание его списано с какого-нибудь реального человека? Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида?
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает. Армейских.
Научил тут я его в “башню” играть - быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком.
Гришка, оказывается, по специальности “диверсант” - за игрой проболтался.
Усмехаюсь:
- Ну, ты как диверсант, что скажешь: можно свалить отсюда? Чисто теоретически?
- Нет, - не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прёт. Все же хорошо, что мы решили без “интереса” резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
- Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами.
- На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь.
- Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
- Однажды я мог. Не здесь - на пересылке.
Пауза.
- Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился.
- Когда уже готово все было… в общем, сон мне приснился… особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я - и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
- Мутотень какая-то.
- Ну, это я, значит, неправильно объясняю, - поворачивается к иллюминатору, - но тогда очень мне это в душу запало.
- И ты остался?! - Тут уж и я бросаю карты. - Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
- А что свобода? С Христом, - говорит, - я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
- Ну-ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59