И вернулся к главной причине своего визита. — Слушай, а ты не мог бы отследить, откуда со мной говорит эта новая «Орлеанская»? Я бы сейчас ее вызвал с твоей машины, а ты бы…
— Как два байта! У меня старый пенть на кухне, с этой тачкой в шаре. Вы садитесь тут и вызывайте ее, когда я крикну. Я попробую с вашим колом свою кукушку послать. И сам послежу по логам.
— Отлично. Жду твоей команды.
Жиган удалился на кухню. Вскоре оттуда донеслось приглушенное стрекотание клавиш — словно какие-то зверьки забегали за стеной. Любопытно, сколько еще народу вот так же бегает сейчас пальцами по клавишам? Они и сами в такие моменты чем-то похожи на сусликов или белок. Я закрыл глаза. Где же это было?…
Тарту, точно. Парк над университетом. Зеленая лужайка недалеко от Мостика Ангелов. На лужайке кружок белок, в центре кружка — старик-мусорщик. Он бросает белкам орешки, а они точно молятся ему: сидят на задних лапках и тихонько перебирают в воздухе передними, ожидая…
— Поехали, профессор!
То, что появилось в комнате после набора адреса, заставило меня непроизвольно отпрянуть. Никогда не думал, что стандартный домашний 3D-дисплей Жигана позволяет создавать такие конструкции. Прямо передо мной сидел каменный сфинкс высотой в три этажа. Вдалеке позади него виднелось море. Влево и вправо, насколько хватало глаз, простирался белый песок.
— Чтобы пройти, нужно отгадать загадку!!! — прогрохотало чудовище. — Слушай внимательно, чужеземец!!! «Утром на четырех, днем на двух, вечером на трех» — что это?! Если не ответишь, умрешь!
Я облегченно вздохнул. Уж эту-то загадку я знаю.
— Это человек. Ребенком ходит на четырех ногах, взрослым — на двух, в старости — на трех, то есть опирается на палку.
— Неверно. Ты — старый человек, но палки твоей я не вижу, ты ходишь на двух. А сейчас на шести сидишь — две твоих, четыре у кресла. У тебя еще две попытки, отвечай!!!
Вот это поворот! Но что же тогда? Четыре, два, три… Как раз на днях я вспоминал какую-то похожую комбинацию чисел…
— Это значимые состояния игры «Жизнь», — не очень уверенно заговорил я. — Если четыре соседа у живой клетки, она умирает от тесноты. Два соседа — клетка остается живой, ничего не меняется. А если три соседа около пустой клетки, там рождается новая живая.
— Теплее, теплее… и все равно неверно! — На лице сфинкса появилась тонкая и страшная улыбка. — Последняя попытка у тебя, смертный!!!
Я не знал, что ответить. Может, Земля? На трех китах, четырех слонах… Или слонов тоже три? Но черепаха-то одна! 3,2,4… Номер в отеле, где останавливался двойной агент из «Человеческого фактора» Грина? Нет, это совсем далеко, хоть он и вправду останавливался в 324-м. Дали бы мне день-два — может быть, и нашел бы ответ…
Блин, а почему я, собственно, должен его искать?! Испугавшись иллюзорного сфинкса, я автоматически принял его игру на его условиях!
— Иди ты в жопу со своими загадками, — спокойно сказал я.
Сфинкс зарычал, поднял огромную лапу… и неожиданно воскликнул звонким голосом Мэриан:
— Бинго! Верный ответ! Призовая игра — еще 1001 вопрос про ЭТО!
— Это… ты?
— Конечно я! — Мэриан-сфинкс широко улыбнулась, обнажив пару вампирских клыков в виде армейских штык-ножей. — А что, не нравлюсь?
— Да уж, краше некуда! Эдакое богатое тело — хоть сейчас в анатомический театр.
— Спасибо за комплимент, гроза Шервуда. Я тебя тоже очень люблю. Хотя могу и попроще чего-нибудь…
Вспышка — теперь вместо сфинкса передо мной прохаживалась черная пантера, настоящая Багира.
— Ты зачем надо мной издеваешься, чертовка? Я, между прочим, старый и больной человек. У меня чуть не сделался сердечный приступ от твоего сфинкса!
— Издеваюсь? Я просто проверяю. Приходит кто-то с неизвестного адреса, откуда я знаю, что это ты? Тебя ведь подделать — как два байта переслать. Да еще всякие гадкости приходят вместе с твоим звонком…
Пантера подкинула лапой и ловко поймала зубами какое-то пернатое. Пернатое не подавало признаков жизни.
— Я от приятеля звоню… В общем, ты как всегда права. Я просто не ожидал.
— Ага, ты ждал, что тут будет сидеть твоя версия «Орлеанской». Длинноногая компфетка, королева флирта и самообучающаяся секс-машина…
— Почему нет? Всяко лучше, чем такая киберла с клыками. Я, между прочим, тоже не знаю, как тебя от других отличить. Я тебя никогда не видел, голос можно смоделировать… Кстати, та сказка, что ты мне рассказываешь — она-то хоть твоя?
— А с чего ты взял, что это я тебе рассказываю? Может, ты сам себе рассказываешь?
Вместо пантеры передо мной появился небритый пожилой тип в мятом пиджаке. Моя собственная копия. Хуже всего было то, что выглядел второй «я» старше меня теперешнего — совсем седой и совсем сутулый.
— Неужто эта развалина — я?
— А то! — двойник еще и говорил моим голосом. — Ты самый, просто на семь лет старше. И как видишь, песок еще не сыплется.
— Надо же, какая честь. «Гостья из Будущего» прямо.
— Ну-ну, не скромничай. Это же все — ты сам. Свой «Альбом одного лица» помнишь? Достаточно экстрапальнуть немножко — и вот тебе твоя физия через семь лет. Между прочим, индейцы верят, что фотоаппарат крадет душу человека. С каждым снимком по кусочку. Так что ты сейчас разговариваешь со своей душой, только и всего.
Я задумался. Да-да, был у меня «Альбом». Сразу после того, как ввели универсальные личные карты. В России их окрестили «личками», у французов появился термин «carte-monnaie». Проще всего было американцам, которые называли эту карточку «e-driver's license»: она была похожа на главное американское удостоверение личности тем, что ассоциировала человека с его машиной… только не с авто, а с компьютером.
С появлением личек многие старые документы стали не нужны. Но я не торопился выбрасывать их. Я и раньше не выбрасывал отслужившие корочки, и за долгие годы у меня накопился целый мешок пропусков и удостоверений. Был там и вручную запаянный в целлофан ученический, и ярко-красный комсомольский, и международный студенческий в зеленую полоску. Были читательские нескольких библиотек, бэджи с международных конференций и липовые проездные, и много еще чего. Перед тем как бросить в тот же мешок самые последние, уже ненужные после введения личек паспорт и университетский пропуск, я решил немного поностальгировать. Вывалил на пол все остальные документы и стал раскладывать их по возрасту. А потом пошел и отсканировал фотографии с этих корочек. Все фотки были почти одинакового формата, на всех я глядел прямо в объектив — так я и выложил их в Сеть «стопкой»: в каждый момент на страничке была одна фотография, а кнопки «Вперед-Назад» заменяли ее на следующую или предыдущую.
Потом мои студенты решили пошутить и анимировали «Альбом». В коротеньком мультфильме мое лицо быстро взрослело, плавно проходя за несколько секунд все стадии, от школьника до профессора. Еще через месяц «динамическое фото» стало очередным писком моды среди Новых Нетских. Оля Лялина кусала локти.
Стало быть, то, что я вижу сейчас — следующий кадр «Альбома». Словно все мои прошлые фотографии были точками на плоскости, по которым компьютер построил кривую и показал, куда эта кривая должна пойти дальше.
И точно так же возможно, что разговариваю я сейчас вовсе не с человеком. Действительно, почему нет? Программа-психозеркало, вторая сторона сомнительной монеты под названием AI, как любил говорить старина Чарли Хопфилд. К первой стороне он относил разработки искусственного интеллекта по «восходящему принципу», призванные смоделировать микроуровень работы мозга. Именно они привели от перцептронов, нейронных сетей и игры «Жизнь» к цифровому наркотику-диоксиду. В то же время сторонники «нисходящего» направления сконцентрировали внимание на макроописаниях мыслительных процессов, пытаясь перевести на машинный язык алгоритмы общения, формирования знаний и принятия решений. Этот подход породил первые экспертные системы и шуточную диалоговую программу «Элиза», от которой произошло целое семейство психозеркал. «Клевая Подруга», «Случайный Знакомый», «Любознательный Малыш», «Доктор Фромм» и прочие «хомячки для взрослых» заполнили страницы сетевых магазинов, сделав их похожими на каталоги для взыскательных рабовладельцев.
Самой удивительной чертой этой моды оказался ужасный примитивизм наиболее популярных программ-психозеркал. Они лишь немного отличались в лучшую сторону от тех «Элиз», которыми развлекались первые адепты искусственного интеллекта. Все дело было в среде, в точке отсчета. Шуточные диалоговые системы 60-х были лишь игрушкой интеллектуалов, доказывавших друг другу на простых примерах, что компьютерному разуму еще очень далеко до человеческого. Теперь, когда те же самые боты стали достоянием масс, точка отсчета сдвинулась, да еще как! Выяснилось, что диалог через Сеть с самым тупым ботом зачастую получается умнее, чем весь тот хаос безграмотных и бессвязных реплик, который городят среднестатистические носители человеческого интеллекта в обычном чате типа «Кроватки». Отдельные скептики по-прежнему вспоминали тест Тьюринга — но кому он нужен, этот тест, если у тысяч болтающих через Интернет людей даже не возникает мысль его применить?
В конце концов дошло до того, что знаменитый тест развернулся на ровно на 180 градусов: подозрение в нечеловеческой природе сетевого собеседника гораздо чаще возникало в тех случаях, когда он оказывался слишком эрудированным и выдавал слишком свежие анекдоты. Теперь разработчикам приходилось притуплять свои творения для достижения «естественной потертости».
Возможно поэтому наиболее популярными искусственными собеседниками стали не бестелесые виртуальные персонажи, а механические зверушки-айболиты, потомки первой японской робособаки Айбо. Уже cам вид маленького зверька предполагал некоторую глуповатость собеседника, и когда дети требовали купить им айболита, родители зачастую делали это с большим удовольствием, так как сами были не прочь потрепаться с электронной кошкой или собакой. Семейный робозверек постепенно становился «хранителем очага».
Но мозг айболита — все та же программа-психозеркало. С каждой репликой человека пополняется база знаний хитроумной экспертной системы, где копятся и обычные факты, и незаметные для самого говорящего мелочи: повторы слов, оговорки, скачки интонации, вкрапления сленгов и диалектов… А на выходе, в диалоге, все это возвращается, как отражение в кривом зеркале. И кажется, что разговариваешь с кем-то другим, а не с самим собой.
Подобные интеллектуальные программы использовали и мы с Жиганом при создании наших виртуальных големов. Ничего удивительного, что сапожник в конце концов получил в лоб сапогом.
— Очень похоже, правда же? — электронный двойник явно наслаждался произведенным впечатлением. — Кстати, если ты вдруг помрешь, я могу продолжить за тебя лекции читать. Никто и не заметит. Ты свисти, если что.
Ну и шуточки у него, подумал я. Но вслух не сказал, потому что знал ответ. «У тебя, а не у меня!», скажет чудовище и будет еще больше веселиться.
— Впрочем, лекции неудобно, — продолжал мой двойник. — Для псевдо-интеллектуальных диалоговых систем — как раз о них ты сейчас морщишь лоб, верно? — для них, брат, есть более удобный жанр. Сам знаешь, какой.
— Сказки?
— Приятно иметь дело с человеком, который мыслит аналогично! Именно, сказки. Сам посуди: всего и делов, что пропустить проблему клиента через эдакий шифратор, подбирающий аллегории и гиперболы. Тебе как литератору это должно быть хорошо знакомо. Навеять сон золотой и все такое. Впрочем, иногда тебя вдруг увлекают противоположные идеи — дешифрация, взлом… М-да, ты сложный объект для моделирования. Но сам ты все равно не осознаешь, что дает тебе эта сложность.
— Почему же, осознаю. Я могу напиться и бросить в тебя бутылкой, а ты этого не можешь, тебе пить нечего, — пробурчал я.
Разговаривать с двойником становилось все противнее. Действительно, Сеть давно может всех нас моделировать. Ведь мы столько выбалтываем в нее, столько души в нее изливаем! Сидим перед ней как белки на задних лапках, стучим передними по клавишам, и рассказываем, рассказываем о себе этому мусорщику в надежде на то, что он бросит нам свои неведомые орешки…
Но самое ужасное — не возможность моделирования разума, а возникновение вот таких вот эмоций по отношению к умным машинам. Казалось бы, развитие искусственного интеллекта должно заставить самого человека как-то «подтянуться» в интеллектуальном плане — кто захочет быть глупее своего унитаза? Но оказывается, тут-то человек и проявляет неведомые компьютеру свойства. Зачем подтягиваться, если гораздо проще испытывать к интеллектуальному унитазу различные эмоции, которые подправляют гармонию личного мировоззрения без лишних затрат! Можно боготворить умный унитаз, дружески с ним трепаться. Или коситься с испугом, чувствовать неприязнь, как делаю сейчас я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Как два байта! У меня старый пенть на кухне, с этой тачкой в шаре. Вы садитесь тут и вызывайте ее, когда я крикну. Я попробую с вашим колом свою кукушку послать. И сам послежу по логам.
— Отлично. Жду твоей команды.
Жиган удалился на кухню. Вскоре оттуда донеслось приглушенное стрекотание клавиш — словно какие-то зверьки забегали за стеной. Любопытно, сколько еще народу вот так же бегает сейчас пальцами по клавишам? Они и сами в такие моменты чем-то похожи на сусликов или белок. Я закрыл глаза. Где же это было?…
Тарту, точно. Парк над университетом. Зеленая лужайка недалеко от Мостика Ангелов. На лужайке кружок белок, в центре кружка — старик-мусорщик. Он бросает белкам орешки, а они точно молятся ему: сидят на задних лапках и тихонько перебирают в воздухе передними, ожидая…
— Поехали, профессор!
То, что появилось в комнате после набора адреса, заставило меня непроизвольно отпрянуть. Никогда не думал, что стандартный домашний 3D-дисплей Жигана позволяет создавать такие конструкции. Прямо передо мной сидел каменный сфинкс высотой в три этажа. Вдалеке позади него виднелось море. Влево и вправо, насколько хватало глаз, простирался белый песок.
— Чтобы пройти, нужно отгадать загадку!!! — прогрохотало чудовище. — Слушай внимательно, чужеземец!!! «Утром на четырех, днем на двух, вечером на трех» — что это?! Если не ответишь, умрешь!
Я облегченно вздохнул. Уж эту-то загадку я знаю.
— Это человек. Ребенком ходит на четырех ногах, взрослым — на двух, в старости — на трех, то есть опирается на палку.
— Неверно. Ты — старый человек, но палки твоей я не вижу, ты ходишь на двух. А сейчас на шести сидишь — две твоих, четыре у кресла. У тебя еще две попытки, отвечай!!!
Вот это поворот! Но что же тогда? Четыре, два, три… Как раз на днях я вспоминал какую-то похожую комбинацию чисел…
— Это значимые состояния игры «Жизнь», — не очень уверенно заговорил я. — Если четыре соседа у живой клетки, она умирает от тесноты. Два соседа — клетка остается живой, ничего не меняется. А если три соседа около пустой клетки, там рождается новая живая.
— Теплее, теплее… и все равно неверно! — На лице сфинкса появилась тонкая и страшная улыбка. — Последняя попытка у тебя, смертный!!!
Я не знал, что ответить. Может, Земля? На трех китах, четырех слонах… Или слонов тоже три? Но черепаха-то одна! 3,2,4… Номер в отеле, где останавливался двойной агент из «Человеческого фактора» Грина? Нет, это совсем далеко, хоть он и вправду останавливался в 324-м. Дали бы мне день-два — может быть, и нашел бы ответ…
Блин, а почему я, собственно, должен его искать?! Испугавшись иллюзорного сфинкса, я автоматически принял его игру на его условиях!
— Иди ты в жопу со своими загадками, — спокойно сказал я.
Сфинкс зарычал, поднял огромную лапу… и неожиданно воскликнул звонким голосом Мэриан:
— Бинго! Верный ответ! Призовая игра — еще 1001 вопрос про ЭТО!
— Это… ты?
— Конечно я! — Мэриан-сфинкс широко улыбнулась, обнажив пару вампирских клыков в виде армейских штык-ножей. — А что, не нравлюсь?
— Да уж, краше некуда! Эдакое богатое тело — хоть сейчас в анатомический театр.
— Спасибо за комплимент, гроза Шервуда. Я тебя тоже очень люблю. Хотя могу и попроще чего-нибудь…
Вспышка — теперь вместо сфинкса передо мной прохаживалась черная пантера, настоящая Багира.
— Ты зачем надо мной издеваешься, чертовка? Я, между прочим, старый и больной человек. У меня чуть не сделался сердечный приступ от твоего сфинкса!
— Издеваюсь? Я просто проверяю. Приходит кто-то с неизвестного адреса, откуда я знаю, что это ты? Тебя ведь подделать — как два байта переслать. Да еще всякие гадкости приходят вместе с твоим звонком…
Пантера подкинула лапой и ловко поймала зубами какое-то пернатое. Пернатое не подавало признаков жизни.
— Я от приятеля звоню… В общем, ты как всегда права. Я просто не ожидал.
— Ага, ты ждал, что тут будет сидеть твоя версия «Орлеанской». Длинноногая компфетка, королева флирта и самообучающаяся секс-машина…
— Почему нет? Всяко лучше, чем такая киберла с клыками. Я, между прочим, тоже не знаю, как тебя от других отличить. Я тебя никогда не видел, голос можно смоделировать… Кстати, та сказка, что ты мне рассказываешь — она-то хоть твоя?
— А с чего ты взял, что это я тебе рассказываю? Может, ты сам себе рассказываешь?
Вместо пантеры передо мной появился небритый пожилой тип в мятом пиджаке. Моя собственная копия. Хуже всего было то, что выглядел второй «я» старше меня теперешнего — совсем седой и совсем сутулый.
— Неужто эта развалина — я?
— А то! — двойник еще и говорил моим голосом. — Ты самый, просто на семь лет старше. И как видишь, песок еще не сыплется.
— Надо же, какая честь. «Гостья из Будущего» прямо.
— Ну-ну, не скромничай. Это же все — ты сам. Свой «Альбом одного лица» помнишь? Достаточно экстрапальнуть немножко — и вот тебе твоя физия через семь лет. Между прочим, индейцы верят, что фотоаппарат крадет душу человека. С каждым снимком по кусочку. Так что ты сейчас разговариваешь со своей душой, только и всего.
Я задумался. Да-да, был у меня «Альбом». Сразу после того, как ввели универсальные личные карты. В России их окрестили «личками», у французов появился термин «carte-monnaie». Проще всего было американцам, которые называли эту карточку «e-driver's license»: она была похожа на главное американское удостоверение личности тем, что ассоциировала человека с его машиной… только не с авто, а с компьютером.
С появлением личек многие старые документы стали не нужны. Но я не торопился выбрасывать их. Я и раньше не выбрасывал отслужившие корочки, и за долгие годы у меня накопился целый мешок пропусков и удостоверений. Был там и вручную запаянный в целлофан ученический, и ярко-красный комсомольский, и международный студенческий в зеленую полоску. Были читательские нескольких библиотек, бэджи с международных конференций и липовые проездные, и много еще чего. Перед тем как бросить в тот же мешок самые последние, уже ненужные после введения личек паспорт и университетский пропуск, я решил немного поностальгировать. Вывалил на пол все остальные документы и стал раскладывать их по возрасту. А потом пошел и отсканировал фотографии с этих корочек. Все фотки были почти одинакового формата, на всех я глядел прямо в объектив — так я и выложил их в Сеть «стопкой»: в каждый момент на страничке была одна фотография, а кнопки «Вперед-Назад» заменяли ее на следующую или предыдущую.
Потом мои студенты решили пошутить и анимировали «Альбом». В коротеньком мультфильме мое лицо быстро взрослело, плавно проходя за несколько секунд все стадии, от школьника до профессора. Еще через месяц «динамическое фото» стало очередным писком моды среди Новых Нетских. Оля Лялина кусала локти.
Стало быть, то, что я вижу сейчас — следующий кадр «Альбома». Словно все мои прошлые фотографии были точками на плоскости, по которым компьютер построил кривую и показал, куда эта кривая должна пойти дальше.
И точно так же возможно, что разговариваю я сейчас вовсе не с человеком. Действительно, почему нет? Программа-психозеркало, вторая сторона сомнительной монеты под названием AI, как любил говорить старина Чарли Хопфилд. К первой стороне он относил разработки искусственного интеллекта по «восходящему принципу», призванные смоделировать микроуровень работы мозга. Именно они привели от перцептронов, нейронных сетей и игры «Жизнь» к цифровому наркотику-диоксиду. В то же время сторонники «нисходящего» направления сконцентрировали внимание на макроописаниях мыслительных процессов, пытаясь перевести на машинный язык алгоритмы общения, формирования знаний и принятия решений. Этот подход породил первые экспертные системы и шуточную диалоговую программу «Элиза», от которой произошло целое семейство психозеркал. «Клевая Подруга», «Случайный Знакомый», «Любознательный Малыш», «Доктор Фромм» и прочие «хомячки для взрослых» заполнили страницы сетевых магазинов, сделав их похожими на каталоги для взыскательных рабовладельцев.
Самой удивительной чертой этой моды оказался ужасный примитивизм наиболее популярных программ-психозеркал. Они лишь немного отличались в лучшую сторону от тех «Элиз», которыми развлекались первые адепты искусственного интеллекта. Все дело было в среде, в точке отсчета. Шуточные диалоговые системы 60-х были лишь игрушкой интеллектуалов, доказывавших друг другу на простых примерах, что компьютерному разуму еще очень далеко до человеческого. Теперь, когда те же самые боты стали достоянием масс, точка отсчета сдвинулась, да еще как! Выяснилось, что диалог через Сеть с самым тупым ботом зачастую получается умнее, чем весь тот хаос безграмотных и бессвязных реплик, который городят среднестатистические носители человеческого интеллекта в обычном чате типа «Кроватки». Отдельные скептики по-прежнему вспоминали тест Тьюринга — но кому он нужен, этот тест, если у тысяч болтающих через Интернет людей даже не возникает мысль его применить?
В конце концов дошло до того, что знаменитый тест развернулся на ровно на 180 градусов: подозрение в нечеловеческой природе сетевого собеседника гораздо чаще возникало в тех случаях, когда он оказывался слишком эрудированным и выдавал слишком свежие анекдоты. Теперь разработчикам приходилось притуплять свои творения для достижения «естественной потертости».
Возможно поэтому наиболее популярными искусственными собеседниками стали не бестелесые виртуальные персонажи, а механические зверушки-айболиты, потомки первой японской робособаки Айбо. Уже cам вид маленького зверька предполагал некоторую глуповатость собеседника, и когда дети требовали купить им айболита, родители зачастую делали это с большим удовольствием, так как сами были не прочь потрепаться с электронной кошкой или собакой. Семейный робозверек постепенно становился «хранителем очага».
Но мозг айболита — все та же программа-психозеркало. С каждой репликой человека пополняется база знаний хитроумной экспертной системы, где копятся и обычные факты, и незаметные для самого говорящего мелочи: повторы слов, оговорки, скачки интонации, вкрапления сленгов и диалектов… А на выходе, в диалоге, все это возвращается, как отражение в кривом зеркале. И кажется, что разговариваешь с кем-то другим, а не с самим собой.
Подобные интеллектуальные программы использовали и мы с Жиганом при создании наших виртуальных големов. Ничего удивительного, что сапожник в конце концов получил в лоб сапогом.
— Очень похоже, правда же? — электронный двойник явно наслаждался произведенным впечатлением. — Кстати, если ты вдруг помрешь, я могу продолжить за тебя лекции читать. Никто и не заметит. Ты свисти, если что.
Ну и шуточки у него, подумал я. Но вслух не сказал, потому что знал ответ. «У тебя, а не у меня!», скажет чудовище и будет еще больше веселиться.
— Впрочем, лекции неудобно, — продолжал мой двойник. — Для псевдо-интеллектуальных диалоговых систем — как раз о них ты сейчас морщишь лоб, верно? — для них, брат, есть более удобный жанр. Сам знаешь, какой.
— Сказки?
— Приятно иметь дело с человеком, который мыслит аналогично! Именно, сказки. Сам посуди: всего и делов, что пропустить проблему клиента через эдакий шифратор, подбирающий аллегории и гиперболы. Тебе как литератору это должно быть хорошо знакомо. Навеять сон золотой и все такое. Впрочем, иногда тебя вдруг увлекают противоположные идеи — дешифрация, взлом… М-да, ты сложный объект для моделирования. Но сам ты все равно не осознаешь, что дает тебе эта сложность.
— Почему же, осознаю. Я могу напиться и бросить в тебя бутылкой, а ты этого не можешь, тебе пить нечего, — пробурчал я.
Разговаривать с двойником становилось все противнее. Действительно, Сеть давно может всех нас моделировать. Ведь мы столько выбалтываем в нее, столько души в нее изливаем! Сидим перед ней как белки на задних лапках, стучим передними по клавишам, и рассказываем, рассказываем о себе этому мусорщику в надежде на то, что он бросит нам свои неведомые орешки…
Но самое ужасное — не возможность моделирования разума, а возникновение вот таких вот эмоций по отношению к умным машинам. Казалось бы, развитие искусственного интеллекта должно заставить самого человека как-то «подтянуться» в интеллектуальном плане — кто захочет быть глупее своего унитаза? Но оказывается, тут-то человек и проявляет неведомые компьютеру свойства. Зачем подтягиваться, если гораздо проще испытывать к интеллектуальному унитазу различные эмоции, которые подправляют гармонию личного мировоззрения без лишних затрат! Можно боготворить умный унитаз, дружески с ним трепаться. Или коситься с испугом, чувствовать неприязнь, как делаю сейчас я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49