Впрочем, говорят, что сумашедшие все не могут поверить в свое безумие, так что я не исключение. Но я просто не могу...
Она ткнулась лицом в ладони и разрыдалась по-настоящему, сгибаясь все сильнее, вздрагивая всем телом. Каштановые волосы рассыпались по спине.
О'кэй, Мак-Ги, мастер спасения-на-водах, спасай теперь жизнь дамы. Выбор у нее небогат. Безумие или смерть.
Говард Бриндль? Говард?
Давай, Гуля. Выкладывай. Все, как есть.
2
Я направился прямо в гавайский яхт-клуб, который размещался в самом конце длинного пирса. Служащий внимательно изучил мой членский билет Бискайского Королевского клуба и почтительно вытянулся. Да, сэр, разумеется, любой член Бискайского Королевского имеет право на все привилегии членов местного клуба, сэр.
Я сказал, что хочу лишь посмотреть, нет ли в порту моих флоридских друзей. Он отослал меня к смотрителю порта, а тот развернул передо мной огромную подробную схему подвластной ему территории стоянок и предложил посмотреть. К занятым местам стоянок были прикреплены кнопками ярлыки находившихся там яхт с описанием, имени владельца, сроком и тому подобным.
Нельзя сказать, чтобы я никого не знал. Но три большие яхты я знал не слишком хорошо, а четвертую не знал вовсе. Чем больше стоит яхта, тем большей команды она требует. Как у старого Маккимбера, ныне покойного. Он держал на яхте команду до шести человек. Сто пятьдесят футов. Семьсот тысяч сверкающих долларов на ходу и минимум сотня тысяч в год на зарплату и текущие расходы. Но зато он побывал всюду, где хотел: Португалия, Ривьера, Греция со всеми островами, Папеэте, Акапулько. Он мог жить на яхте, в гостинице на побережье, где угодно. Он мог снятся с якоря в любой час дня и ночи. И всегда в сопровождении одной из своих дам: высокой, ослепительной блондинки. Но он никогда не пускался в круизы. Это его нервировало, говорил он. Ему не нравилось просыпаться среди ночи от непрерывного покачивания, скрипа и скрещета.
Издав возглас удовлетворения и радости, найдя место стоянки "Лани", я осведомился у хозяина, на яхте ли Бриндли, и он ответил, что, насколько ему известно, на яхте живет только мистер Бриндль. Я поблагодарил его и отправился приветствовать Доброго Старого Говарда.
"Лань" тихонько покачивалась в U-образном маленьком доке, тщательно принайтованная, с намертво закрепленным рулем. На яхту вели маленькие сходни. Я подошел вплотную и крикнул:
- Говард! Говард, ты дома?
Он вынырнул из носовой кабины, где у него в тенечке помещался шезлонг. Секунду или две он таращился на меня, ничего не соображая, но в следующий миг его широкое лицо озарилось широкой белозубой ухмылкой, а карие глаза зажглись искренней радостью.
- Мак-Ги! Ах ты, сукин сын! Как ты здесь оказался? Заходи.
Я уже наметил себе некий план действий, не слишком детальный, но и не слишком смутный. И совершенно правдоподобный. Личная доставка неких безобидных документов и выдача заверенного чека прежде, чем истратишь все деньги. Обычная услуга старого друга старому другу.
Достав из ледника превосходное пиво, мы уселись в тенечке, вдыхая запах яхты и прислушиваясь к шуму порта. На Говарде не было надето ничего, кроме красных плавок. За то время, что мы не виделись, я уж и забыл о его размерах. Из него можно было бы выкроить двоих Мак-Ги. Кажется, ему теперь было около двадцати семи. Чистое, сильное тело почти лишенное растительности. Загорелая гладкая кожа. Ленивый взгляд. Слой жирка. Но это впечатление обманчиво. Говард относился к тому физическому типу людей, который под жиром прячут железные мускулы. Несмотря на медвежьи размеры, такие люди очень быстры, ловки и сильны. Типичный легкоатлет, вышедший в тираж. Я как-то играл с Говардом в волейбол на Лодердейлском пляже. Что может быть лучше: натянуть сеть, очертить поле на мягком теплом песке и разыграть пару мячей погожим днем. Я дурачусь подобным образом только тогда, когда чувствую себя в отличной форме, а это, похоже, бывало все реже и реже в последние годы. Завсегдотаи площадки обрадовались новичку, как кошка мыши, и вознамерились всласть погонять его. Не тут-то было! Старина Говард метался за мячами, гасил свечи, перехватывал подачи с ловкостью и неутомимостью профессионала, смеясь во все горло, выкрикивал что-то при броске, словом получал истинное удовольствие. Он даже не запыхался.
Однажды вечером, за неделю примерно до свадьбы с Гулей, он рассказал мне о своей футбольной карьере. Из-за каких-то дисциплинарных трений он играл в свой звездный год в Гайнесвилле только три игры из девяти. Играл защитником. Нельзя сказать, чтобы это был разумный запланированный выбор. Просто его пригласили в "Дельфин" и он не смог отказаться.
Тогда, на верхней палубе "Молнии", наслаждаясь ночью и звездным небом, он сказал мне: "Тренера просто держали меня за щекой, Трэв. Как запас. Они прожужжали все уши о моих природных данных и таланте. И не пускали в игру. Мне не дали ни одного шанса показать себя: какая тут, к черту, карьера? Но теперь уж все равно."
А теперь он жадностью расспрашивал меня о Майере и Алабамском Тигре, о Джонни Доу и Чуки, и Артуре, и обо всех знакомых в Бахья Мар. Улучив минутку, я поинтересовался как можно невиннее:
- А где Гуля? Бегает по магазинам?
Мы с Гулей условились, что лучше будет, если Говард не будет знать о нашем с ней разговоре и вообще о встрече.
Он скосил глаз на одну из своих огромных ручищ, рассматривая ногти на пальцах.
- Она не живет на яхте, - ответил он наконец.
- Проблемы? - спросил я.
Быстрый взгляд в мою сторону, новая пауза.
- Уйма.
- Бывает. Вздор и пустяки. Вы оба славные ребята, легко разберетесь.
- Не знаю, не уверен. Тут вещи иного сорта... Я хочу... Я хочу сказать, что в самом деле не знаю, что можно предпринять, Трэв. Не знаю, как с этим управиться. Давай не будем об этом, о'кей?
- О'кей, только что ты, все же, имеешь в виду? Если ты хочешь поговорить, то я перед тобой. Если ты хочешь, чтобы я говорил с ней, то я опять здесь. Она где, в Оахо?
Поморщившись, он протянул руку и показал.
- Она на двенадцатом этаже вон той громадины. Кайлани Тауэрс. Студия одиннадцать-двенадцать. Какая-то ее школьная подруга, Алиса Дорк. Это ее студия, сама она в отъезде.
- Что ты хочешь, чтобы я сказал ей?
- Я не говорил, что хочу, чтобы ты...
Он прервал сам себя, сосредоточенно отколупывая краску с доски.
- В чем дело, Говард? Я готов не лезть в ваши дела, если ты против. Твои мышцы все еще годятся на то, чтобы вышвырнуть меня с яхты?
- Ладно, Трэв, - сказал он наконец деланно-бодро. Поднявшись с кресла, он заметил: - Это займет минут пятнадцать-двадцать. Ты никуда не торопишься?
- Вроде бы нет.
Он усмехнулся и принялся вышагивать по каюте взад и вперед. Его светло-коричневые волосы были зачесаны назад и почти закрывали шею. Я заметил, что со лба он начал лысеть, что придавало его лицу некую значительность. Я вдруг подумал, что здесь он тоже наверняка слывет славным и услужливым парнем, каким был и в Бахья Мар. Мышцы, если они есть, годятся на очень и очень многое.
Он говорил, а я тем временем неспешно и радостно оглядывал "Лань". Досадно, что больше таких яхт не строят. Не из-за того, что не могут, а просто мало у кого найдутся деньги, чтобы оплатить постройку. Но радость в моем взгляде постепенно угасала, пока не исчезла совсем. Все дело в том, что мне никогда не удавалось довести до ума старушку "Молнию" - всегда оставалось что-то, что нужно было отремонтировать еще вчера, а иногда и позавчера. А "Лань" была великолепна всегда, всегда выглядела невероятно респектабельно.
Ее линии были почти такими же, как у сорокашестифутового Родез Фиберглас Моторсейлора выпуска 1972, но "Лань" имела на десять футов больше в длину и на шесть - по основной оси. Не говоря уже о том, что тоннаж у нее был в два раза больше, чем у Родез. Это была устойчивая яхта, она могла быть использована как рабочая, а если вам приходило в голову тащить груз на дизелях, она могла спокойно пройти три тысячи миль, делая восемь или девять узлов.
То, что я видел сейчас, было все той же яхтой, но в таком состоянии, будто ее трепало всеми волнами не один год. Деревянная обшивка рассохлась, металл был сильно трачен ржавчиной; краска пошла трещинами, а кое-где облупилась; лак потускнел, палубу пятнали маслянные разводы, а на парусах проступали кольца бледно-зеленой плесени. Словом, чтобы привести яхту в порядок, потребовалась бы не одна сотня часов работы, причем работы долгой и нудной. Море беспощадно, а для него не существует понятия "не-ремона". Всякое занятие, связанное с водой, обязывает к ежедневному и планомерному "наведдению лоска". Если я живу на "Молнии" безвылазно, я занимаюсь чисткой, надраиванием, смазкой и проверкой самое меньшее два часа в день не считая обычной домашней уборки.
"Лань" была похожа на дородную, обычно ухоженную матрону, которая волею обстоятельств около двух недель провела без мыла, расчески и макияжа, да еще и спала все ночи в одежде. Она все еще поражала воображение, но была весьма взъерошена.
Ничего подобного не было, пока эта дама принадлежала Теду Левеллену. Совсем не к такому обхождению привыкла она, когда, бывало, мы снимались с якоря и бороздили воды всего побережья залива Ла Паз в Калифорнии. Кроме Теда, меня с нами были Джо Делладио, инженер-электронщик из Мексики, и Фрэнк Хейс, конструктор и подводник.
Может быть, Левеллен и не собирался брать меня в то свое путешествие, но, судя по всему, я был единственный из его знакомых, который действительно не боялся акул. Два его младших партнера уверяли, что нет, только до первой встречи с этими хищниками. К тому же, близился сезон штормов. Я рекомендовал взять также и Майера, мне в пару, и пятым в команду вошел Майер.
Первым же вечером в уютном салоне "Лани" Тед рассказывал нам о своих исследованиях и старых документах, которые он раскопал в судовых журналах, письмах и архивах.
В архивах Мадрида и Амстердама он нашел отчет о том, как века назад голландские пираты потопили несколько испанских галеонов, захватив столько добычи, что едва не утонули сами. Их атаковал Кромвель, тоже в ту пору промышлявший пиратством, на двух английских судах. Они застали голландцев как раз на северо-северо-востоке залива Ла Паз, недалеко от берега.
Голландское судно, отяжелевшее от золота, было неповоротливо и тихоходно, к тому же оно почти сразу получило пробоину на самой ватерлинии. Кромвель вытался удержать судно на плаву абордажем, но не успел, и оно утонуло вместе со всем золотом. Несколько матросов-голландцев сумели доплыть до берега, и по меньшей мере двое вернулись домой. Профессор Левеллен полагал, что пираты затопили около двенадцати миллионов в золоте и серебре. Левеллен собрал воедино разноречивые свидетельства трех архивов, наложил английскую карту на нидерландскую и получил приблизительный район поисков.
По его словам нас вовсе не поджидали живописные останки древнего судна с россыпями сокровищ, мирно лежавшие на дне моря. Шторма и течения давно разбили дерево в щепки и разметали обломки. Но тяжелый металл не могло уволочь далеко, и где-то в намеченном районе он должен в конце концов обнаружить себя. Нас ожидали сложные и долгие поиски на глубине от семидесяти до ста триднати футов.
- Я уверен, весь металл остался единой группой на дне вне зависимости от того, что случилось с самим кораблем, - заявил Левеллен. - Корабельные пушки и золото пошли на дно одновременно и лежат рядом. Они - наш ориентир. Но я должен предупредить, что это сложный, а иногда безнадежный труд. Мы можем вовсе не найти ничего. Если вы против, я оплачиваю ваши обратные билеты, без вопросов, жалоб и сожалений; если - за, мы будем работать вместе. Если нам улыбнется удача, пятьдесят процентов всех ценностей следует мне, по шестнадцать - Джо и Фрэнку и по девять вам с Майером. Если нам удастся вытянуть на всех два миллиона, вы получите по 180 тысяч каждый. Если - ничего, то мы просто хорошо проведем время, и это не будет стоить вам ни гроша.
Я взглянул на Майера. Майер поджал губы, наморщил лоб и спросил:
- Какими это судьбами, Тед, ты заполучил такую ширарную яхту?
- Да вот посчастливилось, - ухмыльнулся он.
- Вопрос по существу, а Левеллен? - подмигнул я.
Он в упор посмотрел на меня, и этот взгляд я запомнил надолго. Он выглядел, как выглядят все профессора: мягкий, педантичный, вежливый и суетливый. Он смотрел на меня из-под выгоревших на солнце бровей, сквозь светлые длинные ресницы. Однажды я спасал большую голубую цаплю. Какие-то кретины прострелили ей крыло мелкой дробью. После того, как мне удалось наконей поймать и спеленать ее своим плащем, засунуть под мышку, а свободной рукой сжать ее огромный смертоносный клюв, она затихла и только смотрела на меня не мигая. В этом взгляде была вся гамма испуга и надежды. Что я собираюсь делать? Захочу ли я убить и съесть ее, как другие? Или помогу? Страх плескался в глубине ее мутно-золотистых, широко раскрытых глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Она ткнулась лицом в ладони и разрыдалась по-настоящему, сгибаясь все сильнее, вздрагивая всем телом. Каштановые волосы рассыпались по спине.
О'кэй, Мак-Ги, мастер спасения-на-водах, спасай теперь жизнь дамы. Выбор у нее небогат. Безумие или смерть.
Говард Бриндль? Говард?
Давай, Гуля. Выкладывай. Все, как есть.
2
Я направился прямо в гавайский яхт-клуб, который размещался в самом конце длинного пирса. Служащий внимательно изучил мой членский билет Бискайского Королевского клуба и почтительно вытянулся. Да, сэр, разумеется, любой член Бискайского Королевского имеет право на все привилегии членов местного клуба, сэр.
Я сказал, что хочу лишь посмотреть, нет ли в порту моих флоридских друзей. Он отослал меня к смотрителю порта, а тот развернул передо мной огромную подробную схему подвластной ему территории стоянок и предложил посмотреть. К занятым местам стоянок были прикреплены кнопками ярлыки находившихся там яхт с описанием, имени владельца, сроком и тому подобным.
Нельзя сказать, чтобы я никого не знал. Но три большие яхты я знал не слишком хорошо, а четвертую не знал вовсе. Чем больше стоит яхта, тем большей команды она требует. Как у старого Маккимбера, ныне покойного. Он держал на яхте команду до шести человек. Сто пятьдесят футов. Семьсот тысяч сверкающих долларов на ходу и минимум сотня тысяч в год на зарплату и текущие расходы. Но зато он побывал всюду, где хотел: Португалия, Ривьера, Греция со всеми островами, Папеэте, Акапулько. Он мог жить на яхте, в гостинице на побережье, где угодно. Он мог снятся с якоря в любой час дня и ночи. И всегда в сопровождении одной из своих дам: высокой, ослепительной блондинки. Но он никогда не пускался в круизы. Это его нервировало, говорил он. Ему не нравилось просыпаться среди ночи от непрерывного покачивания, скрипа и скрещета.
Издав возглас удовлетворения и радости, найдя место стоянки "Лани", я осведомился у хозяина, на яхте ли Бриндли, и он ответил, что, насколько ему известно, на яхте живет только мистер Бриндль. Я поблагодарил его и отправился приветствовать Доброго Старого Говарда.
"Лань" тихонько покачивалась в U-образном маленьком доке, тщательно принайтованная, с намертво закрепленным рулем. На яхту вели маленькие сходни. Я подошел вплотную и крикнул:
- Говард! Говард, ты дома?
Он вынырнул из носовой кабины, где у него в тенечке помещался шезлонг. Секунду или две он таращился на меня, ничего не соображая, но в следующий миг его широкое лицо озарилось широкой белозубой ухмылкой, а карие глаза зажглись искренней радостью.
- Мак-Ги! Ах ты, сукин сын! Как ты здесь оказался? Заходи.
Я уже наметил себе некий план действий, не слишком детальный, но и не слишком смутный. И совершенно правдоподобный. Личная доставка неких безобидных документов и выдача заверенного чека прежде, чем истратишь все деньги. Обычная услуга старого друга старому другу.
Достав из ледника превосходное пиво, мы уселись в тенечке, вдыхая запах яхты и прислушиваясь к шуму порта. На Говарде не было надето ничего, кроме красных плавок. За то время, что мы не виделись, я уж и забыл о его размерах. Из него можно было бы выкроить двоих Мак-Ги. Кажется, ему теперь было около двадцати семи. Чистое, сильное тело почти лишенное растительности. Загорелая гладкая кожа. Ленивый взгляд. Слой жирка. Но это впечатление обманчиво. Говард относился к тому физическому типу людей, который под жиром прячут железные мускулы. Несмотря на медвежьи размеры, такие люди очень быстры, ловки и сильны. Типичный легкоатлет, вышедший в тираж. Я как-то играл с Говардом в волейбол на Лодердейлском пляже. Что может быть лучше: натянуть сеть, очертить поле на мягком теплом песке и разыграть пару мячей погожим днем. Я дурачусь подобным образом только тогда, когда чувствую себя в отличной форме, а это, похоже, бывало все реже и реже в последние годы. Завсегдотаи площадки обрадовались новичку, как кошка мыши, и вознамерились всласть погонять его. Не тут-то было! Старина Говард метался за мячами, гасил свечи, перехватывал подачи с ловкостью и неутомимостью профессионала, смеясь во все горло, выкрикивал что-то при броске, словом получал истинное удовольствие. Он даже не запыхался.
Однажды вечером, за неделю примерно до свадьбы с Гулей, он рассказал мне о своей футбольной карьере. Из-за каких-то дисциплинарных трений он играл в свой звездный год в Гайнесвилле только три игры из девяти. Играл защитником. Нельзя сказать, чтобы это был разумный запланированный выбор. Просто его пригласили в "Дельфин" и он не смог отказаться.
Тогда, на верхней палубе "Молнии", наслаждаясь ночью и звездным небом, он сказал мне: "Тренера просто держали меня за щекой, Трэв. Как запас. Они прожужжали все уши о моих природных данных и таланте. И не пускали в игру. Мне не дали ни одного шанса показать себя: какая тут, к черту, карьера? Но теперь уж все равно."
А теперь он жадностью расспрашивал меня о Майере и Алабамском Тигре, о Джонни Доу и Чуки, и Артуре, и обо всех знакомых в Бахья Мар. Улучив минутку, я поинтересовался как можно невиннее:
- А где Гуля? Бегает по магазинам?
Мы с Гулей условились, что лучше будет, если Говард не будет знать о нашем с ней разговоре и вообще о встрече.
Он скосил глаз на одну из своих огромных ручищ, рассматривая ногти на пальцах.
- Она не живет на яхте, - ответил он наконец.
- Проблемы? - спросил я.
Быстрый взгляд в мою сторону, новая пауза.
- Уйма.
- Бывает. Вздор и пустяки. Вы оба славные ребята, легко разберетесь.
- Не знаю, не уверен. Тут вещи иного сорта... Я хочу... Я хочу сказать, что в самом деле не знаю, что можно предпринять, Трэв. Не знаю, как с этим управиться. Давай не будем об этом, о'кей?
- О'кей, только что ты, все же, имеешь в виду? Если ты хочешь поговорить, то я перед тобой. Если ты хочешь, чтобы я говорил с ней, то я опять здесь. Она где, в Оахо?
Поморщившись, он протянул руку и показал.
- Она на двенадцатом этаже вон той громадины. Кайлани Тауэрс. Студия одиннадцать-двенадцать. Какая-то ее школьная подруга, Алиса Дорк. Это ее студия, сама она в отъезде.
- Что ты хочешь, чтобы я сказал ей?
- Я не говорил, что хочу, чтобы ты...
Он прервал сам себя, сосредоточенно отколупывая краску с доски.
- В чем дело, Говард? Я готов не лезть в ваши дела, если ты против. Твои мышцы все еще годятся на то, чтобы вышвырнуть меня с яхты?
- Ладно, Трэв, - сказал он наконец деланно-бодро. Поднявшись с кресла, он заметил: - Это займет минут пятнадцать-двадцать. Ты никуда не торопишься?
- Вроде бы нет.
Он усмехнулся и принялся вышагивать по каюте взад и вперед. Его светло-коричневые волосы были зачесаны назад и почти закрывали шею. Я заметил, что со лба он начал лысеть, что придавало его лицу некую значительность. Я вдруг подумал, что здесь он тоже наверняка слывет славным и услужливым парнем, каким был и в Бахья Мар. Мышцы, если они есть, годятся на очень и очень многое.
Он говорил, а я тем временем неспешно и радостно оглядывал "Лань". Досадно, что больше таких яхт не строят. Не из-за того, что не могут, а просто мало у кого найдутся деньги, чтобы оплатить постройку. Но радость в моем взгляде постепенно угасала, пока не исчезла совсем. Все дело в том, что мне никогда не удавалось довести до ума старушку "Молнию" - всегда оставалось что-то, что нужно было отремонтировать еще вчера, а иногда и позавчера. А "Лань" была великолепна всегда, всегда выглядела невероятно респектабельно.
Ее линии были почти такими же, как у сорокашестифутового Родез Фиберглас Моторсейлора выпуска 1972, но "Лань" имела на десять футов больше в длину и на шесть - по основной оси. Не говоря уже о том, что тоннаж у нее был в два раза больше, чем у Родез. Это была устойчивая яхта, она могла быть использована как рабочая, а если вам приходило в голову тащить груз на дизелях, она могла спокойно пройти три тысячи миль, делая восемь или девять узлов.
То, что я видел сейчас, было все той же яхтой, но в таком состоянии, будто ее трепало всеми волнами не один год. Деревянная обшивка рассохлась, металл был сильно трачен ржавчиной; краска пошла трещинами, а кое-где облупилась; лак потускнел, палубу пятнали маслянные разводы, а на парусах проступали кольца бледно-зеленой плесени. Словом, чтобы привести яхту в порядок, потребовалась бы не одна сотня часов работы, причем работы долгой и нудной. Море беспощадно, а для него не существует понятия "не-ремона". Всякое занятие, связанное с водой, обязывает к ежедневному и планомерному "наведдению лоска". Если я живу на "Молнии" безвылазно, я занимаюсь чисткой, надраиванием, смазкой и проверкой самое меньшее два часа в день не считая обычной домашней уборки.
"Лань" была похожа на дородную, обычно ухоженную матрону, которая волею обстоятельств около двух недель провела без мыла, расчески и макияжа, да еще и спала все ночи в одежде. Она все еще поражала воображение, но была весьма взъерошена.
Ничего подобного не было, пока эта дама принадлежала Теду Левеллену. Совсем не к такому обхождению привыкла она, когда, бывало, мы снимались с якоря и бороздили воды всего побережья залива Ла Паз в Калифорнии. Кроме Теда, меня с нами были Джо Делладио, инженер-электронщик из Мексики, и Фрэнк Хейс, конструктор и подводник.
Может быть, Левеллен и не собирался брать меня в то свое путешествие, но, судя по всему, я был единственный из его знакомых, который действительно не боялся акул. Два его младших партнера уверяли, что нет, только до первой встречи с этими хищниками. К тому же, близился сезон штормов. Я рекомендовал взять также и Майера, мне в пару, и пятым в команду вошел Майер.
Первым же вечером в уютном салоне "Лани" Тед рассказывал нам о своих исследованиях и старых документах, которые он раскопал в судовых журналах, письмах и архивах.
В архивах Мадрида и Амстердама он нашел отчет о том, как века назад голландские пираты потопили несколько испанских галеонов, захватив столько добычи, что едва не утонули сами. Их атаковал Кромвель, тоже в ту пору промышлявший пиратством, на двух английских судах. Они застали голландцев как раз на северо-северо-востоке залива Ла Паз, недалеко от берега.
Голландское судно, отяжелевшее от золота, было неповоротливо и тихоходно, к тому же оно почти сразу получило пробоину на самой ватерлинии. Кромвель вытался удержать судно на плаву абордажем, но не успел, и оно утонуло вместе со всем золотом. Несколько матросов-голландцев сумели доплыть до берега, и по меньшей мере двое вернулись домой. Профессор Левеллен полагал, что пираты затопили около двенадцати миллионов в золоте и серебре. Левеллен собрал воедино разноречивые свидетельства трех архивов, наложил английскую карту на нидерландскую и получил приблизительный район поисков.
По его словам нас вовсе не поджидали живописные останки древнего судна с россыпями сокровищ, мирно лежавшие на дне моря. Шторма и течения давно разбили дерево в щепки и разметали обломки. Но тяжелый металл не могло уволочь далеко, и где-то в намеченном районе он должен в конце концов обнаружить себя. Нас ожидали сложные и долгие поиски на глубине от семидесяти до ста триднати футов.
- Я уверен, весь металл остался единой группой на дне вне зависимости от того, что случилось с самим кораблем, - заявил Левеллен. - Корабельные пушки и золото пошли на дно одновременно и лежат рядом. Они - наш ориентир. Но я должен предупредить, что это сложный, а иногда безнадежный труд. Мы можем вовсе не найти ничего. Если вы против, я оплачиваю ваши обратные билеты, без вопросов, жалоб и сожалений; если - за, мы будем работать вместе. Если нам улыбнется удача, пятьдесят процентов всех ценностей следует мне, по шестнадцать - Джо и Фрэнку и по девять вам с Майером. Если нам удастся вытянуть на всех два миллиона, вы получите по 180 тысяч каждый. Если - ничего, то мы просто хорошо проведем время, и это не будет стоить вам ни гроша.
Я взглянул на Майера. Майер поджал губы, наморщил лоб и спросил:
- Какими это судьбами, Тед, ты заполучил такую ширарную яхту?
- Да вот посчастливилось, - ухмыльнулся он.
- Вопрос по существу, а Левеллен? - подмигнул я.
Он в упор посмотрел на меня, и этот взгляд я запомнил надолго. Он выглядел, как выглядят все профессора: мягкий, педантичный, вежливый и суетливый. Он смотрел на меня из-под выгоревших на солнце бровей, сквозь светлые длинные ресницы. Однажды я спасал большую голубую цаплю. Какие-то кретины прострелили ей крыло мелкой дробью. После того, как мне удалось наконей поймать и спеленать ее своим плащем, засунуть под мышку, а свободной рукой сжать ее огромный смертоносный клюв, она затихла и только смотрела на меня не мигая. В этом взгляде была вся гамма испуга и надежды. Что я собираюсь делать? Захочу ли я убить и съесть ее, как другие? Или помогу? Страх плескался в глубине ее мутно-золотистых, широко раскрытых глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36