Не вся, но достаточно, чтобы мне стало не по себе. Теперь на сцене появилось третье лицо, и все настолько необычно, что я впервые в жизни ощущаю какую-то угрозу, опасность. Ничего определенного. Просто пронзительное ощущение опасности за спиной. Конечно, дело касается чего-то очень ценного, из-за чего же еще люди становятся коварными и опасными? Могу втайне предпринять кое-какие шаги, чтобы сбить со следа Б и В, или просто расскажу все А, а может, сделаю то и другое, но в такой последовательности, чтобы не выглядеть совсем уж идиоткой. Не сердись, Барб, если все это выглядит как эпизод из похождений Иена Флеминга, но когда все останется позади, напишу подробнее”. Барбара с вызовом посмотрела на Пола Станиэла:
— Черт побери, этого совершенно достаточно! Лу плавала как рыба. Человек, схваченный судорогой, тонет только в том случае, если ударится в панику.
— Легкие полны воды, и на ней нет никаких следов насилия.
— Расследование закончено?
Ей стало не по себе, когда, заглянув в голубые глубоко посаженные глаза и отведя взгляд, заметила в них насмешливые искорки.
— Могу преподнести донесение так, как это выглядит по телевизору, мисс Лоример, если вас больше устраивает. — Изменив голос, он пробасил: — Черт побери, милая дама, это больше, чем простое совпадение, или я не частный сыщик Мэлони.
Затем продолжил обычным голосом:
— То есть необходимо заняться фактами. Если определенное предположение мы сумеем подтвердить несколькими фактами, значит, предположение превратится в уверенность.
— Не понимаю. Простите.
— Драматичные события случаются редко, мисс Лоример. Услышав о таком факте, люди его запоминают. И хотя любой знает тысячи мелких, будничных фактов, он тем не менее о них забывает. И часто вы вообще ничего не узнаете. Ждете, наблюдаете, беседуете с людьми, раздумываете, но все безрезультатно. Вам следует подготовиться и к такому исходу.
Он секунду помедлил.
— И знаете, вы сама — один из всех фактов.
— То есть?
— Рассмотрение жалоб, заявлений зависит от людей, которые жалуются. Кажется, вы человек с принципами. Ваша сестра была такой же?
— С принципами? Она была очень уравновешенной, мистер Станиэл. Не склонна к преувеличениям, не действовала исподтишка. У меня тоже нет таких привычек.
— Следовательно, письмо приобретает большой вес, и ваше заявление — больше оснований. Вы меня понимаете?
— Думаю, да.
— Мне хотелось бы узнать что-то о вас. И о вашей сестре.
— Сестры Лоример... — у нее перехватило дыхание, она торопливо взяла предложенную сигарету, наклонилась прикурить. — Луэлл была красивее. Надлежащее положение в обществе, но без соответствующего счета в банке. О, иногда нам кое-что перепадало, например, скромное наследство от двоюродных дедушек и тому подобное, но этого хватало лишь на то, чтобы мы могли как-то перебиваться в университете, не более. Отец умер, когда мы были детьми, он как раз начал большую, смелую сделку, может, она была бы удачной, если бы не смерть. Мама из женщин, которые не выходят замуж вторично. Так что с обеих сторон семейства поступала вынужденная милостыня, только называлась она по-другому. Дом наш стоял в захудалом конце престижной улицы. Когда у матери начались нервные припадки, к нам переехала незамужняя сестра отца, тетя Джейн Она подыскала квартиру и с тех пор живет с нами. Не хотелось бы ссылаться на Генри Джеймса, но я с ним согласна: наихудшая бедность — аристократическая, так как вам приходится притворяться, держаться на плаву. Разбитая чашка из дорогого кофейного сервиза — вот вам настоящая буря, поверьте. И постоянно перешиваете манжеты, воротнички, перекрашиваете вещи в модные цвета сезона, доказывая свою принадлежность к тому кругу, которому не соответствуете; чтобы сохранить связи. Четыре женщины в одной квартире, мистер Станиэл. Не Бог весть как весело.
Лу оправдала ожидания. Келси был изысканный, импозантный и очень богатый — это чтоб вы узнали и о нем. Состоялась скромная уютная свадьба, которая выжала нас досуха. Но зато повезло. Хотя, как выяснилось позже, вовсе не повезло. На всякий случай я захватила письма Лу. Я берегу вещи — ленточки, письма, марки. У мамы больное сердце, бывают приступы, она может протянуть и шесть месяцев, и шесть лет. Я служу в посреднической фирме — на работу и с работы. Мне может быть двадцать пять или шестьдесят пять — никакой разницы.
Она с удивлением и страхом взглянула на него:
— У меня ведь нет привычки плакаться перед другими. Наверно, виноват этот сумасшедший день, безумная жара и перелет.
Загасив сигарету в маленькой пепельнице и чувствуя, что сейчас расплачется, она встала, прошлась по комнате.
— Письма мне очень помогут, Барбара.
— Не обращайтесь со мной так доверительно!
— А вы не старайтесь изображать высокомерие и гордыню. Какое-то время нам придется сотрудничать. Пол и Барбара — легче и проще. И для меня польза: в качестве Барбары вы станете говорить свободнее, более естественно.
Резко повернувшись, она пристально посмотрела на детектива:
— Свободнее, чем сейчас? Нет, благодарю. Досотрудничалась до жалости к себе, а это скверное чувство. Оказывается, нечего плакать по моей сестре, нужно лить слезы надо мной.
— Как насчет писем?
Достав пачку из кармашка чемодана, она опять уселась напротив него.
— Тут... разнообразная коллекция. Это, так сказать, письма официальные. На домашний адрес мне сообщала обычные вещи, обращалась, главным образом, к маме. А эти — очень интимные, личные — я получала в конторе... Пол.
— Не смущайтесь, Барбара. Мне поручено частное, деликатное дело, оно касается смерти женщины, поэтому ее сфера чувств имеет важное значение.
Он протянул руку, и Барбара вложила в нее пачку со словами:
— Не представляю, как вы здесь станете слоняться и задавать вопросы. Пол объяснил, под каким предлогом явился в город, показав подготовленные для него бумаги от страховой компании. Сообразила гораздо быстрее, чем Уэлмо, и удовлетворенно кивнула:
— Все будут думать: вы стараетесь доказать самоубийство, чтобы сберечь денежки своей фирме. Пол, а если я останусь здесь на несколько дней, это не помешает? Не покажется ли кому-нибудь странным то, что мы будем встречаться, разговаривать?
Он пожал плечами.
— В случае чего пойдет только на пользу. Воображаемая сумма страховки должна достаться вам и вашей матери, поэтому мое расследование вас тревожит. Не хотите спускать с меня глаз, чтобы убедиться, что я не обведу вокруг пальца. Это обычный прием. Нужно подкинуть людям версию, которая соответствует их представлениям, и тогда они разговорятся.
Она окинула его взглядом:
— Значит, вот почему вы постарались выглядеть таким обыкновенным... — Смутившись, она покраснела. — Я хотела сказать...
— Стараюсь выглядеть так, как выглядит человек, за кого я себя выдаю, это помогает.
Понимая, что произносит банальную фразу, она все же сказала:
— Думаю, ваша работа очень увлекательна.
Выражение лица, даже осанка его мгновенно преобразились, и теперь его уже нельзя было назвать посредственностью. Проявилась темная, горькая сила, отчаяние, ярость, одновременно и шокировавшие, и притягивавшие ее. Но так же быстро он овладел собой, ответив:
— Иногда. Могу я узнать, какую сумму вы готовы вложить в расследование?
— Я выжала со счета в банке тысячу, точнее, пятнадцать сотен, тысяча — для этой цели. В бостонском отделении вашего агентства мне сказали, что следствие здесь... пройдет быстро. Я надеялась, тысячи хватит, но сейчас мне кажется — нет. Пятьсот на дорогу и расходы. Обратный билет уже оплачен, а свободные дни беру за счет отпуска. Но нужны деньги, чтобы остаться здесь.
Он опять утратил самоуверенность и снова показался моложе.
— Мне хочется сказать вот что. Звучит немного странно, но вам следует знать. Если уясните себе заранее и обдумаете, то в дальнейшем останется меньше вероятности наделать глупостей.
— Что ради Бога...
Он ответил холодным, открытым взглядом.
— Барбара, закон — это мерило могущества. Криминальное дело похоже на цепь. Ее звенья — совокупность улик, их мотивы, доказательства и обвинение, судебное разбирательство, процесс, приговор, обжалование, подтверждение приговора, наказание. А деньги, влиятельность подобны огромным клещам. Они могут разомкнуть любое звено цепочки, и все дело рухнет. Барбара, здесь замешаны крупные имена города: Хансон Кимбер. Так что не будьте идеалисткой. Может случиться, что я соберу обличительные факты для настоящего досье, передам в соответствующие учреждения, но дальше я бессилен. А это мерило могущества особенно эффективно действует в таких провинциальных городках. Здесь нет независимых и неподкупных федеральных служащих, нет крупных газет, которые отстаивают справедливость. На карту поставлено многое, наш мир не из лучших, но другого ведь нет. Во всяком случае, кое-кого мы уже затронули.
— То есть может случиться, что вы установите, кто убил мою сестру но не сможете...
— Мы можем располагать обоснованными фактами, и все же этого будет недостаточно. А вы сумеете жить с сознанием, что Икс живет счастливо, беспечно и безнаказанно. Вы способны так жить?
— Я же подниму крик на весь мир...
— А вас обвинят в клевете или потребуют врачебного обследования и поместят в психиатрическую лечебницу. Барбара, будем действовать спокойно, рассудительно, заберемся так далеко, насколько удастся, а потом — пусть решает суд. Или лучше вообще ничего не начинать.
Понурив голову, она долго молчала, а затем, едва заметно кивнув, с горькой усмешкой взглянула на него:
— Барбара Лоример получила урок.
— Очень сожалею, что вам приходится извлекать уроки из такой ситуации.
— Я могу быть вам чем-то полезной?
— Возможно, пока не знаю.
— Эти письма вы прочитаете сейчас?
— Просмотрю сегодня вечером. Кстати, я тоже живу в этом мотеле, но по другую сторону, коттедж номер пятьдесят.
Посмотрев на часы, поднялся:
— У меня свидание с доктором Нилом. Вы на машине?
— Нет. Здесь же близко — два-три квартала до центра.
— И все станут глазеть на вас, сообщая друг другу, кто вы такая, а самые смелые подойдут выразить соболезнование. Вы к этому готовы?
— Я... думала об этом.
— Может, вы немного поспите? Я заеду около шести и съездим поужинать в Лисберг или Окалу. Это недалеко — минут тридцать — сорок езды. — Он улыбнулся. — Километры не в счет. Устраивает?
— Да, Пол, очень. Спасибо.
Глава 4
Доктор Руфус Нил был пятидесятилетним коротышкой, довольно полным, но без намека на рыхлость. Упругий, словно резиновый мячик, непоседливый, розовый и чопорный. С эйнштейновской седой гривой, с расширенными зрачками, увеличенными толстыми стеклами очков, он энергично пускал в ход широчайший набор разговорных средств, жестов, мимики — надувал щеки, причмокивал, вращал глазами, всплескивал и похлопывал руками, тыкал пальцами: Станиэлу он напомнил ребенка, которому хочется писать, и он старается заглушить желание излишком движений.
В его кабинете как раз перестилали линолеум, поэтому они уединились в приемной для пациентов, и Станиэл поймал себя на мысли, что его мнение о низеньком докторе непрерывно меняется. Сначала он принял его за шута, стремящегося во что бы то ни стало развлечь собеседника. Потом ему показалось, что у Руфуса Нила начисто отсутствует чувство юмора. В конце концов он пришел к выводу: доктор — закомплексованный, очень застенчивый человек, который внешней суетливостью прикрывает свое доброе отношение к людям. Юмор был ему не чужд, только казался довольно мрачным и производил еще больше впечатление, чем шутовские замашки.
Особенно раздражала одна дурная привычка Нила. Спросив о чем-нибудь, он с тупым выражением на лице устремлял голову вперед, добавляя неотвязное “что?”.
— Доктор, вам не показалось, что Луэлл Хансон в последнее время была чем-то расстроена?
— Расстроена? Вы к чему клоните, Станиэл? Хотите сказать, выглядела подавленной? Что? Ну нет! Воображение у вас разыгралось. Слишком! Мне Луэлл нравилась. Хочешь не хочешь, но приходится наблюдать за персоналом. Служащие часто меняются, поэтому стараюсь заранее угадать, когда потеряю следующего. Правда, ничего пока этим не добился.
— Вы полагали, что потеряете ее?
— Такую женщину? Что? Разумеется. Она считала дни. Бог ее надоумил уйти от этого хансоновского щенка. Решила выждать год, пока утихнут слухи. Так что я знал — через год мне ее не видать.
— Она переживала из-за разбитого брака?
— А как вы думаете? Что? Такая женщина? Для нее брак — вещь серьезная. Конечно, переживала. Чувствовала себя обманутой, разочарованной. Вы сказали — расстроена, вот именно. Связалась с Сэмом Кимбером, это ее тоже расстраивало. Я не моралист, Станиэл. Всем нам приходится вступать в конфликт с собственными представлениями, если, конечно, вы человек стоящий, порядочный. А Луэлл была таким человеком. Эта история с Сэмом Кимбером многих удивила, главным образом, тех, кто знал его лишь поверхностно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Черт побери, этого совершенно достаточно! Лу плавала как рыба. Человек, схваченный судорогой, тонет только в том случае, если ударится в панику.
— Легкие полны воды, и на ней нет никаких следов насилия.
— Расследование закончено?
Ей стало не по себе, когда, заглянув в голубые глубоко посаженные глаза и отведя взгляд, заметила в них насмешливые искорки.
— Могу преподнести донесение так, как это выглядит по телевизору, мисс Лоример, если вас больше устраивает. — Изменив голос, он пробасил: — Черт побери, милая дама, это больше, чем простое совпадение, или я не частный сыщик Мэлони.
Затем продолжил обычным голосом:
— То есть необходимо заняться фактами. Если определенное предположение мы сумеем подтвердить несколькими фактами, значит, предположение превратится в уверенность.
— Не понимаю. Простите.
— Драматичные события случаются редко, мисс Лоример. Услышав о таком факте, люди его запоминают. И хотя любой знает тысячи мелких, будничных фактов, он тем не менее о них забывает. И часто вы вообще ничего не узнаете. Ждете, наблюдаете, беседуете с людьми, раздумываете, но все безрезультатно. Вам следует подготовиться и к такому исходу.
Он секунду помедлил.
— И знаете, вы сама — один из всех фактов.
— То есть?
— Рассмотрение жалоб, заявлений зависит от людей, которые жалуются. Кажется, вы человек с принципами. Ваша сестра была такой же?
— С принципами? Она была очень уравновешенной, мистер Станиэл. Не склонна к преувеличениям, не действовала исподтишка. У меня тоже нет таких привычек.
— Следовательно, письмо приобретает большой вес, и ваше заявление — больше оснований. Вы меня понимаете?
— Думаю, да.
— Мне хотелось бы узнать что-то о вас. И о вашей сестре.
— Сестры Лоример... — у нее перехватило дыхание, она торопливо взяла предложенную сигарету, наклонилась прикурить. — Луэлл была красивее. Надлежащее положение в обществе, но без соответствующего счета в банке. О, иногда нам кое-что перепадало, например, скромное наследство от двоюродных дедушек и тому подобное, но этого хватало лишь на то, чтобы мы могли как-то перебиваться в университете, не более. Отец умер, когда мы были детьми, он как раз начал большую, смелую сделку, может, она была бы удачной, если бы не смерть. Мама из женщин, которые не выходят замуж вторично. Так что с обеих сторон семейства поступала вынужденная милостыня, только называлась она по-другому. Дом наш стоял в захудалом конце престижной улицы. Когда у матери начались нервные припадки, к нам переехала незамужняя сестра отца, тетя Джейн Она подыскала квартиру и с тех пор живет с нами. Не хотелось бы ссылаться на Генри Джеймса, но я с ним согласна: наихудшая бедность — аристократическая, так как вам приходится притворяться, держаться на плаву. Разбитая чашка из дорогого кофейного сервиза — вот вам настоящая буря, поверьте. И постоянно перешиваете манжеты, воротнички, перекрашиваете вещи в модные цвета сезона, доказывая свою принадлежность к тому кругу, которому не соответствуете; чтобы сохранить связи. Четыре женщины в одной квартире, мистер Станиэл. Не Бог весть как весело.
Лу оправдала ожидания. Келси был изысканный, импозантный и очень богатый — это чтоб вы узнали и о нем. Состоялась скромная уютная свадьба, которая выжала нас досуха. Но зато повезло. Хотя, как выяснилось позже, вовсе не повезло. На всякий случай я захватила письма Лу. Я берегу вещи — ленточки, письма, марки. У мамы больное сердце, бывают приступы, она может протянуть и шесть месяцев, и шесть лет. Я служу в посреднической фирме — на работу и с работы. Мне может быть двадцать пять или шестьдесят пять — никакой разницы.
Она с удивлением и страхом взглянула на него:
— У меня ведь нет привычки плакаться перед другими. Наверно, виноват этот сумасшедший день, безумная жара и перелет.
Загасив сигарету в маленькой пепельнице и чувствуя, что сейчас расплачется, она встала, прошлась по комнате.
— Письма мне очень помогут, Барбара.
— Не обращайтесь со мной так доверительно!
— А вы не старайтесь изображать высокомерие и гордыню. Какое-то время нам придется сотрудничать. Пол и Барбара — легче и проще. И для меня польза: в качестве Барбары вы станете говорить свободнее, более естественно.
Резко повернувшись, она пристально посмотрела на детектива:
— Свободнее, чем сейчас? Нет, благодарю. Досотрудничалась до жалости к себе, а это скверное чувство. Оказывается, нечего плакать по моей сестре, нужно лить слезы надо мной.
— Как насчет писем?
Достав пачку из кармашка чемодана, она опять уселась напротив него.
— Тут... разнообразная коллекция. Это, так сказать, письма официальные. На домашний адрес мне сообщала обычные вещи, обращалась, главным образом, к маме. А эти — очень интимные, личные — я получала в конторе... Пол.
— Не смущайтесь, Барбара. Мне поручено частное, деликатное дело, оно касается смерти женщины, поэтому ее сфера чувств имеет важное значение.
Он протянул руку, и Барбара вложила в нее пачку со словами:
— Не представляю, как вы здесь станете слоняться и задавать вопросы. Пол объяснил, под каким предлогом явился в город, показав подготовленные для него бумаги от страховой компании. Сообразила гораздо быстрее, чем Уэлмо, и удовлетворенно кивнула:
— Все будут думать: вы стараетесь доказать самоубийство, чтобы сберечь денежки своей фирме. Пол, а если я останусь здесь на несколько дней, это не помешает? Не покажется ли кому-нибудь странным то, что мы будем встречаться, разговаривать?
Он пожал плечами.
— В случае чего пойдет только на пользу. Воображаемая сумма страховки должна достаться вам и вашей матери, поэтому мое расследование вас тревожит. Не хотите спускать с меня глаз, чтобы убедиться, что я не обведу вокруг пальца. Это обычный прием. Нужно подкинуть людям версию, которая соответствует их представлениям, и тогда они разговорятся.
Она окинула его взглядом:
— Значит, вот почему вы постарались выглядеть таким обыкновенным... — Смутившись, она покраснела. — Я хотела сказать...
— Стараюсь выглядеть так, как выглядит человек, за кого я себя выдаю, это помогает.
Понимая, что произносит банальную фразу, она все же сказала:
— Думаю, ваша работа очень увлекательна.
Выражение лица, даже осанка его мгновенно преобразились, и теперь его уже нельзя было назвать посредственностью. Проявилась темная, горькая сила, отчаяние, ярость, одновременно и шокировавшие, и притягивавшие ее. Но так же быстро он овладел собой, ответив:
— Иногда. Могу я узнать, какую сумму вы готовы вложить в расследование?
— Я выжала со счета в банке тысячу, точнее, пятнадцать сотен, тысяча — для этой цели. В бостонском отделении вашего агентства мне сказали, что следствие здесь... пройдет быстро. Я надеялась, тысячи хватит, но сейчас мне кажется — нет. Пятьсот на дорогу и расходы. Обратный билет уже оплачен, а свободные дни беру за счет отпуска. Но нужны деньги, чтобы остаться здесь.
Он опять утратил самоуверенность и снова показался моложе.
— Мне хочется сказать вот что. Звучит немного странно, но вам следует знать. Если уясните себе заранее и обдумаете, то в дальнейшем останется меньше вероятности наделать глупостей.
— Что ради Бога...
Он ответил холодным, открытым взглядом.
— Барбара, закон — это мерило могущества. Криминальное дело похоже на цепь. Ее звенья — совокупность улик, их мотивы, доказательства и обвинение, судебное разбирательство, процесс, приговор, обжалование, подтверждение приговора, наказание. А деньги, влиятельность подобны огромным клещам. Они могут разомкнуть любое звено цепочки, и все дело рухнет. Барбара, здесь замешаны крупные имена города: Хансон Кимбер. Так что не будьте идеалисткой. Может случиться, что я соберу обличительные факты для настоящего досье, передам в соответствующие учреждения, но дальше я бессилен. А это мерило могущества особенно эффективно действует в таких провинциальных городках. Здесь нет независимых и неподкупных федеральных служащих, нет крупных газет, которые отстаивают справедливость. На карту поставлено многое, наш мир не из лучших, но другого ведь нет. Во всяком случае, кое-кого мы уже затронули.
— То есть может случиться, что вы установите, кто убил мою сестру но не сможете...
— Мы можем располагать обоснованными фактами, и все же этого будет недостаточно. А вы сумеете жить с сознанием, что Икс живет счастливо, беспечно и безнаказанно. Вы способны так жить?
— Я же подниму крик на весь мир...
— А вас обвинят в клевете или потребуют врачебного обследования и поместят в психиатрическую лечебницу. Барбара, будем действовать спокойно, рассудительно, заберемся так далеко, насколько удастся, а потом — пусть решает суд. Или лучше вообще ничего не начинать.
Понурив голову, она долго молчала, а затем, едва заметно кивнув, с горькой усмешкой взглянула на него:
— Барбара Лоример получила урок.
— Очень сожалею, что вам приходится извлекать уроки из такой ситуации.
— Я могу быть вам чем-то полезной?
— Возможно, пока не знаю.
— Эти письма вы прочитаете сейчас?
— Просмотрю сегодня вечером. Кстати, я тоже живу в этом мотеле, но по другую сторону, коттедж номер пятьдесят.
Посмотрев на часы, поднялся:
— У меня свидание с доктором Нилом. Вы на машине?
— Нет. Здесь же близко — два-три квартала до центра.
— И все станут глазеть на вас, сообщая друг другу, кто вы такая, а самые смелые подойдут выразить соболезнование. Вы к этому готовы?
— Я... думала об этом.
— Может, вы немного поспите? Я заеду около шести и съездим поужинать в Лисберг или Окалу. Это недалеко — минут тридцать — сорок езды. — Он улыбнулся. — Километры не в счет. Устраивает?
— Да, Пол, очень. Спасибо.
Глава 4
Доктор Руфус Нил был пятидесятилетним коротышкой, довольно полным, но без намека на рыхлость. Упругий, словно резиновый мячик, непоседливый, розовый и чопорный. С эйнштейновской седой гривой, с расширенными зрачками, увеличенными толстыми стеклами очков, он энергично пускал в ход широчайший набор разговорных средств, жестов, мимики — надувал щеки, причмокивал, вращал глазами, всплескивал и похлопывал руками, тыкал пальцами: Станиэлу он напомнил ребенка, которому хочется писать, и он старается заглушить желание излишком движений.
В его кабинете как раз перестилали линолеум, поэтому они уединились в приемной для пациентов, и Станиэл поймал себя на мысли, что его мнение о низеньком докторе непрерывно меняется. Сначала он принял его за шута, стремящегося во что бы то ни стало развлечь собеседника. Потом ему показалось, что у Руфуса Нила начисто отсутствует чувство юмора. В конце концов он пришел к выводу: доктор — закомплексованный, очень застенчивый человек, который внешней суетливостью прикрывает свое доброе отношение к людям. Юмор был ему не чужд, только казался довольно мрачным и производил еще больше впечатление, чем шутовские замашки.
Особенно раздражала одна дурная привычка Нила. Спросив о чем-нибудь, он с тупым выражением на лице устремлял голову вперед, добавляя неотвязное “что?”.
— Доктор, вам не показалось, что Луэлл Хансон в последнее время была чем-то расстроена?
— Расстроена? Вы к чему клоните, Станиэл? Хотите сказать, выглядела подавленной? Что? Ну нет! Воображение у вас разыгралось. Слишком! Мне Луэлл нравилась. Хочешь не хочешь, но приходится наблюдать за персоналом. Служащие часто меняются, поэтому стараюсь заранее угадать, когда потеряю следующего. Правда, ничего пока этим не добился.
— Вы полагали, что потеряете ее?
— Такую женщину? Что? Разумеется. Она считала дни. Бог ее надоумил уйти от этого хансоновского щенка. Решила выждать год, пока утихнут слухи. Так что я знал — через год мне ее не видать.
— Она переживала из-за разбитого брака?
— А как вы думаете? Что? Такая женщина? Для нее брак — вещь серьезная. Конечно, переживала. Чувствовала себя обманутой, разочарованной. Вы сказали — расстроена, вот именно. Связалась с Сэмом Кимбером, это ее тоже расстраивало. Я не моралист, Станиэл. Всем нам приходится вступать в конфликт с собственными представлениями, если, конечно, вы человек стоящий, порядочный. А Луэлл была таким человеком. Эта история с Сэмом Кимбером многих удивила, главным образом, тех, кто знал его лишь поверхностно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25