Она смотрела широко раскрытыми,
полубезумными глазами и все пыталась что-то сказать. Ее губы шевелились,
но с них не сходило ни звука.
Грянул еще один взрыв - разнесло очередную машину. Закусочная
содрогнулась до основания, и меня чуть не стошнило от страха.
На стену снова обрушился град пуль. Это были трассирующие пули; они
подпрыгивали и рикошетом отлетали от стены, словно раскаленные добела
окурки. Одна такая пуля пропела в воздухе, чиркнула по краю полки и упала
на пол примерно в трех футах от меня. Светящийся патрон начал меркнуть,
бледнеть, таять, так же, как пивная банка и бифштекс-мираж. Я протянул
руку, чтобы коснуться его, но нащупал только осколки стекла и черепки.
"Фантомная пуля, - подумал я. - Достаточно реальная, чтобы вызвать
разрушение, смерть... и исчезнуть".
"Я вам тут ни к чему, мистер Патрульный, - предостерегал Прайс. -
Особенно, при том числе убитых, какое я до сих пор держу в уме".
Обстрел прекратился. Я высвободился от Черил и сказал: "Отсюда ни
шагу". Потом выглянул из-за стойки и увидел: мой грузовичок и
"стэйшн-вэгон" горели, резкий ветер подхватывал и трепал языки пламени. Я
увидел Прайса: съежившись, он по-прежнему лежал на полу среди осколков
стекла. Скрюченные пальцы рук жадно хватали воздух, мигающий красный неон
освещал искаженное гримасой лицо с закрытыми глазами. Вокруг головы
растеклась лужа кетчупа, и вид у Прайса был такой, точно ему раскроили
череп. Этот человек смотрел в преисподнюю, и, чтобы самому не лишиться
рассудка, я поспешил отвести глаза.
Рэй, Линди и детишки жались друг к дружке под столом в своей кабинке.
Женщина судорожно всхлипывала. Я поглядел на Денниса, лежавшего в
нескольких футах от Прайса: он распростерся ничком, а в спине у него были
пробиты четыре дыры, и вокруг тела Денниса ручейками расползался отнюдь не
кетчуп. Правая рука с зажатым в ней револьвером была откинута в сторону,
пальцы подрагивали.
Словно салют на Четвертое июля, над лесом плавно взлетела еще одна
сигнальная ракета. Стало светло, и я увидел их: самое малое пять силуэтов,
а то и больше. Пригибаясь, они шли через стоянку - но медленно, как в
кошмаре. Болтающееся обмундирование развевалось на ветру, в касках
отражался свет сигнальной ракеты. Они были вооружены - по-моему,
автоматическими винтовками. Лиц было не разглядеть, да оно и к лучшему.
Прайс на полу застонал. Я услышал, как он бормочет "свет...
высветило".
Прямо над закусочной зависла осветительная ракета. И тогда я понял,
что происходит. Высветило нас. Нас всех застиг кошмар Прайса, и "Ночные
пластуны", которых Прайс бросил умирать в грязной жиже, снова вели бой -
так же, как случилось в мотеле "Приют под соснами". "Ночные пластуны"
вновь ожили, питаемые чувством вины Прайса и тем, что с ним сделало то
говно, "дергунок".
А нас высветило, как вьетнамца на том рисовом поле.
Раздался звук, похожий на щелканье кастаньет: это, вычертив огненным
пунктиром дугу, в разбитые окна влетели и с неясным глуховатым стуком
приземлились в углу крохотные, рассыпающие искры точки. Задетые ими
табуреты завертелись, издавая пронзительный визгливый скрип. Со звоном
выскочил ящик кассового аппарата, а затем, рассыпая мелочь и бумажки,
касса разлетелась. Я быстро пригнул голову, но жгучая оса (не знаю, что уж
это было - может, кусок металла, а может, осколок стекла) раскроила мне
левую щеку от уха до верхней губы. Обливаясь кровью, я упал на пол за
стойку.
Взрыв стряхнул с полок уцелевшие чашки, блюдца, тарелки и стаканы.
Крыша закусочной целиком прогнулась внутрь, словно собираясь сложиться
пополам; с потолка сыпались отлетающая облицовочная плитка, арматура, на
которой крепились лампы, и куски металлических балок.
Тогда-то я и понял: нам всем суждено погибнуть. Эти твари собирались
нас уничтожить. Но я подумал про пистолет в руке Денниса и про лежащего у
дверей Прайса. Если кошмар Прайса настиг нас, а удар бутылкой кетчупа
что-то повредил у Прайса в черепушке, то единственным способом покончить с
этим сном было убить Прайса.
Я никакой не герой. Я чуть не уссывался со страху, но я знал, что я -
единственный, кто в силах двигаться. Я вскочил, кое-как перелез через
стойку, упал рядом с Деннисом и начал вырывать у него пистолет. Даже после
смерти хватка у Денниса была ого-го. Поодаль, где-то справа от меня, под
стеной опять прогремел взрыв. Дохнуло палящим жаром, а ударная волна
протащила меня по полу сквозь стекло, дождь и кровь.
Но в руке у меня был пистолет.
Я услышал крик Рэя: "Берегись!"
В дверном проеме на фоне пламени обрисовался силуэт костлявого
существа в грязных зеленых отрепьях. Голову прикрывала помятая каска, в
руках была изъеденная ржавчиной винтовка. Лицо было изможденным,
призрачным, черты скрывала ноздреватая корка засохшей жидкой грязи с
рисового поля. Существо начало поднимать винтовку, чтобы выстрелить в
меня, - медленно-медленно...
Я снял пистолет с предохранителя и дважды выстрелил, не целясь. От
каски отскочила искра - одна из пуль прошла мимо цели, - но неясная фигура
пошатнулась и попятилась к полыхающему пожаром "стэйшн-вэгону", где сперва
словно бы расплавилась в вязкую слизь, а потом исчезла.
В закусочную опять полетели трассирующие пули. "Фольксваген" Черил
содрогнулся - почти разом лопнули шины. Шины изрешеченной пулями
патрульной машины уже давно стали плоскими.
За окном вырос еще один "ночной пластун" - этот был без каски; там,
где полагалось бы расти волосам, череп покрывала слизь. Он выстрелил. Я
услышал, как пуля с жалобным воем пронеслась мимо моего уха, и,
прицелившись, увидел, что костлявый палец снова жмет на курок.
Пролетевшая у меня над головой сковорода угодила этому созданию в
плечо и сбила прицел. На мгновение она увязла в теле "ночного пластуна",
словно вся его фигура была слеплена из грязи. Я выстрелил раз... другой...
и увидел, как от груди существа отлетают какие-то ошметки. Разинув в
беззвучном крике то, что когда-то давно, пожалуй, было ртом, оно
ускользнуло из поля зрения.
Я огляделся. Черил с белым от шока лицом стояла за стойкой. "Ложись!"
- заорал я, и она нырнула в укрытие.
Я подполз к Прайсу и сильно встряхнул его. Он не желал открывать
глаза. "Проснись! - взмолился я. - Проснись, черт тебя дери!" А потом я
прижал дуло пистолета к голове Прайса. Боже милостивый, я не хотел никого
убивать, но я знал, что должен вышибить "Ночных пластунов" из этой башки.
Я колебался... слишком долго.
Что-то сильно ударило меня по левой ключице. Я услышал, как хрустнула
кость - будто сломали метлу. Силой выстрела меня отшвырнуло обратно к
стойке и вдавило меж двух издырявленных пулями табуреток. Я выронил
револьвер, а в голове у меня стоял такой рев, что я оглох.
Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания. Левая рука была как
неживая, будто у покойника. Все машины на стоянке горели, а в крыше
закусочной зияла такая дыра, что в нее можно было скинуть трейлер на
гусеничном ходу. Лицо заливал дождь. Хорошенько протерев глаза, я увидел,
что они стоят над Прайсом.
Их было восемь. Те двое, кого я считал убитыми, вернулись. За ними
тянулся шлейф сорной травы, а башмаки и изорванное обмундирование
покрывала жидкая грязь. Они стояли молча, не сводя глаз со своего живого
товарища.
Я слишком устал, чтобы кричать. Я не мог даже скулить. Я просто
смотрел.
Прайс поднял руки. Он потянулся к "Ночным пластунам" и открыл глаза -
на багровом фоне мертво белели зрачки.
- Не тяните, - прошептал он. - Кончайте...
Один из "Ночных пластунов" наставил на него винтовку и выстрелил.
Прайс дернулся. Выстрелил еще один "пластун", и в следующую секунду в тело
Прайса в упор палили все. Прайс бился на полу, сжимая руками голову, но
крови не было - фантомные пули его не задевали.
По "Ночным пластунам" пошла рябь, они начали таять. Сквозь их тела я
видел языки пламени, пожиравшего горящие машины. Фигуры сделались
прозрачными, заплавали в размытых контурах. В мотеле "Приют под соснами"
Прайс проснулся слишком быстро, понял я; продолжай он спать, порождения
его кошмаров положили бы конец всему этому там же, во флоридской
гостинице. Они на моих глазах убивали Прайса... быть может, они играли
финальную сцену с его позволения - лично я думаю, что он, должно быть,
давным-давно этого хотел.
Прайс содрогнулся, изо рта вырвался полу-стон, полу-вздох.
Прозвучавший чуть ли не как вздох облегчения.
"Ночные пластуны" исчезли. Прайс больше не шевелился.
Я увидел его лицо. Глаза были закрыты, и я подумал, что он, должно
быть, наконец обрел покой.

5
Шофер грузовика, перевозившего бревна из Мобила в Бирмингем, заметил
горящие машины. Я даже не помню, как этот парень выглядел.
Рэя изрезало стеклом, но его жена и ребятишки были в порядке. Я хочу
сказать, физически. Психически - не знаю.
Черил на некоторое время отправилась в больницу. Я получил от нее
открытку с изображением моста Голденгэйт. Она обещала писать и держать
меня в курсе своих дел, но я сомневаюсь, что когда-нибудь получу от нее
весточку. Лучшей официантки у меня не бывало, и я желаю ей удачи.
Полиция задала мне тысячу вопросов, но я всякий раз рассказывал свою
историю одинаково. Позднее я выяснил, что ни из стенок машин, ни из тела
Денниса ни пуль, ни шрапнели так и не вытащили - в точности, как в случае
с кровавой баней в мотеле. Во мне пулю тоже не нашли, хотя ключицу
переломило аккурат пополам.
Прайс умер от обширного кровоизлияния в мозг. В полиции мне сказали,
что впечатление было такое, будто у него под черепом что-то взорвалось.
Закусочную я закрыл. Жизнь на ферме - славная штука. Элма все
понимает, и разговоров на известную тему мы не ведем.
Но я так и не показал полиции, что нашел, а почему, и сам толком не
знаю.
В суматохе я подобрал бумажник Прайса. Под фотографией улыбающейся
молодой женщины с ребенком на руках лежала сложенная бумажка. На этой
бумажке стояли четыре фамилии.
Рядом с одной Прайс приписал: ОПАСЕН.
"Я уже нашел четырех других вьетнамцев, которые умеют делать то же
самое", - сказал тогда Прайс.
По ночам я подолгу сижу, гляжу на те фамилии с бумажки и думаю.
Ребята получили дозу этого говенного "дергунка" на чужой земле, куда не
шибко-то рвались, на войне, обернувшейся одним из тех перекрестков, где
кошмар встречается с реальностью. Насчет Вьетнама я теперь думаю иначе,
потому как понимаю, что самые тяжкие бои еще идут - на фронтах памяти.
Однажды майским утром ко мне в дом явился янки, назвавшийся
Томпкинсом, и сунул мне под нос удостоверение, где было написано, что он
работает в "Ассоциации ветеранов вьетнамской войны". Говорил он очень тихо
и вежливо, но глаза у него были почти черные, глубоко посаженные, и за
время нашего разговора он ни разу не моргнул. Он выспросил у меня все о
Прайсе; казалось, ему по-настоящему интересно выудить из моей памяти все
подробности до единой. Я сказал, что рассказ мой в полиции и добавить мне
нечего. Потом я пошел ва-банк и спросил у него про "дергунок". Он эдак
озадаченно улыбнулся и сказал, что отродясь не слыхивал о химическом
дефолианте под таким названием. Такого вещества нет, сказал он. Как я уже
говорил, он был очень вежлив.
Но мне знакомы очертания пушки, засунутой в наплечную кобуру, -
Томпкинс нацепил ее под свой льняной полосатый пиджачок. Да и ассоциацию
ветеранов, которая хоть что-то знала бы о нем, я так и не нашел.
Может, надо было отдать этот список полиции. Может, я еще так и
сделаю. А может, попытаюсь сам разыскать этих четверых и найти какой-то
смысл в том, что они скрывают.
Не думаю, что Прайс был злым человеком. Нет. Он просто боялся, а кто
же станет винить человека в том, что он бежал от своих кошмаров? Мне
нравится думать, что под конец Прайсу хватило храбрости встретить "Ночных
пластунов" лицом к лицу и что, совершая самоубийство, он спасал наши
жизни.
Газеты, конечно, настоящей версии так и не получили. Они назвали
Прайса ветераном-"вьетнамцем", который свихнулся, убил во флоридском
мотеле шесть человек, а потом в заправочной станции "У Большого Боба"
угрохал в перестрелке сотрудника управления службы дорожного движения
штата.
Но я знаю, где похоронен Прайс. В Мобиле продают американские флажки.
Я жив и мелочи мне не жалко.
А потом придется выяснить, сколько храбрости у меня.

1 2 3 4