все или ничего! Хутчину Билл не на шутку огорчился. Он разразился целой тирадой по поводу свинской жадности чечако и шведов; в продолжение своей речи он несколько раз засыпал, и его голос переходил в какое-то неясное бормотанье, а голова опускалась на грудь. Однако, получив пинок от Кийка или Бидуэлла, он встряхивался и выпускал свежий заряд ругани и проклятий.
Все это время Анс Гендерсон оставался невозмутим. С каждым новым выпадом Билла ценность участка возрастала в глазах шведа. Столь явное нежелание владельцев уступить участок могло означать только одно, и он почувствовал величайшее облегчение, когда Хутчину Билл с громким храпом свалился на пол и можно было заняться его более сговорчивым партнером.
Кинк Митчелл оказался покладистым малым, хотя и хромал немного в арифметике. Обливаясь горючими слезами, он соглашался либо продать половину участка за двести пятьдесят долларов, либо весь за семьсот пятьдесят. Тщетны были все старания Анса Гендерсона и Бидуэлла развеять его ошибочные представления о действиях с дробями. Кинк плакал и причитал, обливая слезами стойку и плечи собеседников, но ничто не поколебало его твердого убеждения в том, что если половина стоит двести пятьдесят долларов, то две половины должны стоить втрое дороже.
Наконец — и надо сказать, что даже Бидуэлл лишь смутно помнил, как именно кончилась эта ночь, — был заключен договор, по которому Билл Рейдер и Чарльз Митчелл отказывались от всех притязаний на участок, именуемый «24-й Эльдорадо», — так с легкой руки какого-то оптимиста-чечако стал называться ручей.
После того как Кинк подписался под договором, они принялись втроем расталкивать Билла. Он долго раскачивался над документом, держа перо в руке, и с каждым его движением в глазах Анса Гендерсона то вспыхивали, то исчезали отблески волшебных видений. Когда, наконец, драгоценная подпись скрепила договор и песок перешел из мешочка в мешочек, он вздохнул всей грудью и растянулся под столом, где и проспал сном праведника до самого утра.
Наступил день, хмурый и холодный; швед проснулся в плохом настроении. Бессознательно рука его потянулась к заднему карману, чтоб ощупать мешочек с песком. Чрезвычайная легкость мешочка встревожила его. Воспоминания прошедшей ночи постепенно зашевелились у него в мозгу. Звуки хриплых голосов окончательно разбудили его. Открыв глаза, он выглянул из-под стола. Два каких-то золотоискателя говорили между собой. Они поднялись раньше всех, вернее же всего, и вовсе не ложились, проведя всю ночь в пути. Они громко выражали свое мнение по поводу совершенной и возмутительной негодности ручья Эльдорадо. Все больше волнуясь, Анс Гендерсон стал шарить в карманах и нащупал договоры на участок «24-й Эльдорадо».
А через десять минут кто-то уже тормошил Хутчину Билла и Кинка Митчелла, которые спали, завернувшись в одеяла. Над ними стоял швед с безумными глазами и тыкал им в нос бумажкой, исписанной каракулями и усеянной кляксами.
— Я думаю взять свои деньги обратно, — бормотал он. — Я думаю взять их обратно.
В глазах у него блестели слезы, в горле клокотали рыдания. Он стоял на коленях, наклонившись над ними, умоляя и уговаривая, и по его щекам струились слезы. Билл и Кинк не смеялись. Не такие уж они бессердечные люди.
— Первый раз в жизни встречаю человека, который идет на попятный и скулит после заключения сделки, — сказал Билл. — И должен заметить, что это даже как-то странно!
— Вот именно! — сказал Кинк Митчелл. — Купить участок на приисках — все равно что купить лошадь. Обратно не принимается.
Изумление их было совершенно искренним. Сами они никогда не позволили бы себе скулить по поводу уже заключенной сделки, и поэтому не могли простить подобное малодушие другому.
— Бедный чечако, — пробурчал Хутчину Билл, глядя вслед Ансу Гендерсону, который уныло шагал вперед по дороге.
— Но ведь мы еще не дошли до Золотого Дна, — весело напомнил Кинк Митчелл.
К вечеру того же дня, закупив по баснословным ценам на золото Анса Гендерсона муки и бекона, они зашагали по кряжу в направлении к ручьям, протекавшим между Клондайком и Индейской рекой.
А через три месяца, в разгар снежной метели, оба возвращались по тому же кряжу и попали на тропу, ведущую к участку «24-й Эльдорадо». Совершенно случайно забрели они сюда. Они и не думали разыскивать свою старую заявку. Из-за снежного бурана ничего нельзя было разглядеть, и только когда они уже очутились на своем бывшем участке, метель немного поутихла, и они увидели отвал, на котором стоял деревянный ворот. Ворот вращал какой-то человек. Они видели, как он поднял ведро с гравием и наклонил его над отвалом. Они увидели также другого человека, который наполнял лоток гравием. Человек этот смутно напомнил им кого-то. У него были длинные руки и волосы цвета соломы. Но только что они стали к нему подходить, как он повернулся, подхватил лоток и стремглав побежал в хижину. Поспешность его была понятна: на нем не было шапки, и хлопья снега попадали за шиворот. Билл и Кинк бросились вслед за ним и вошли в хижину. Он стоял у печки на коленях и в кадке с водой промывал содержимое лотка.
Он слышал, что кто-то вошел в дом, но был слишком поглощен и не обратил на них внимания. Они встали позади и смотрели через его плечо. Ловким круговым движением он встряхивал лоток, время от времени останавливаясь, чтобы вытащить самые крупные куски гравия пальцами. Вода в кадке была мутная, и они не могли разглядеть, что было в лотке. Но вдруг человек резким движением поднял из кадки лоток и выплеснул из него воду. На дне показалась желтая гуща, похожая на масло в маслобойке.
Хутчину Билл проглотил слюну. Ему и не снилось, чтобы пробная промывка могла дать столько золота!..
— Неплохой улов, приятель, — сказал он охрипшим голосом. — Сколько тут будет, по-твоему?
Анс Гендерсон отвечал, не поднимая головы:
— Я думаю, будет пятьдесят унций.
— Так ты, должно быть, страшно богат?
Все еще не поднимая головы, поглощенный извлечением мельчайших крупиц гравия, Анс Гендерсон ответил:
— Я думаю, у меня тысяч пятьсот долларов.
— Ого! — сказал Хутчину Билл, и в голосе его слышалось почтение.
— Вот именно, Билл, — ого! — сказал Кинк Митчелл.
Они тихонько вышли из хижины и закрыли за собой дверь.
1903 г.
1 2 3
Все это время Анс Гендерсон оставался невозмутим. С каждым новым выпадом Билла ценность участка возрастала в глазах шведа. Столь явное нежелание владельцев уступить участок могло означать только одно, и он почувствовал величайшее облегчение, когда Хутчину Билл с громким храпом свалился на пол и можно было заняться его более сговорчивым партнером.
Кинк Митчелл оказался покладистым малым, хотя и хромал немного в арифметике. Обливаясь горючими слезами, он соглашался либо продать половину участка за двести пятьдесят долларов, либо весь за семьсот пятьдесят. Тщетны были все старания Анса Гендерсона и Бидуэлла развеять его ошибочные представления о действиях с дробями. Кинк плакал и причитал, обливая слезами стойку и плечи собеседников, но ничто не поколебало его твердого убеждения в том, что если половина стоит двести пятьдесят долларов, то две половины должны стоить втрое дороже.
Наконец — и надо сказать, что даже Бидуэлл лишь смутно помнил, как именно кончилась эта ночь, — был заключен договор, по которому Билл Рейдер и Чарльз Митчелл отказывались от всех притязаний на участок, именуемый «24-й Эльдорадо», — так с легкой руки какого-то оптимиста-чечако стал называться ручей.
После того как Кинк подписался под договором, они принялись втроем расталкивать Билла. Он долго раскачивался над документом, держа перо в руке, и с каждым его движением в глазах Анса Гендерсона то вспыхивали, то исчезали отблески волшебных видений. Когда, наконец, драгоценная подпись скрепила договор и песок перешел из мешочка в мешочек, он вздохнул всей грудью и растянулся под столом, где и проспал сном праведника до самого утра.
Наступил день, хмурый и холодный; швед проснулся в плохом настроении. Бессознательно рука его потянулась к заднему карману, чтоб ощупать мешочек с песком. Чрезвычайная легкость мешочка встревожила его. Воспоминания прошедшей ночи постепенно зашевелились у него в мозгу. Звуки хриплых голосов окончательно разбудили его. Открыв глаза, он выглянул из-под стола. Два каких-то золотоискателя говорили между собой. Они поднялись раньше всех, вернее же всего, и вовсе не ложились, проведя всю ночь в пути. Они громко выражали свое мнение по поводу совершенной и возмутительной негодности ручья Эльдорадо. Все больше волнуясь, Анс Гендерсон стал шарить в карманах и нащупал договоры на участок «24-й Эльдорадо».
А через десять минут кто-то уже тормошил Хутчину Билла и Кинка Митчелла, которые спали, завернувшись в одеяла. Над ними стоял швед с безумными глазами и тыкал им в нос бумажкой, исписанной каракулями и усеянной кляксами.
— Я думаю взять свои деньги обратно, — бормотал он. — Я думаю взять их обратно.
В глазах у него блестели слезы, в горле клокотали рыдания. Он стоял на коленях, наклонившись над ними, умоляя и уговаривая, и по его щекам струились слезы. Билл и Кинк не смеялись. Не такие уж они бессердечные люди.
— Первый раз в жизни встречаю человека, который идет на попятный и скулит после заключения сделки, — сказал Билл. — И должен заметить, что это даже как-то странно!
— Вот именно! — сказал Кинк Митчелл. — Купить участок на приисках — все равно что купить лошадь. Обратно не принимается.
Изумление их было совершенно искренним. Сами они никогда не позволили бы себе скулить по поводу уже заключенной сделки, и поэтому не могли простить подобное малодушие другому.
— Бедный чечако, — пробурчал Хутчину Билл, глядя вслед Ансу Гендерсону, который уныло шагал вперед по дороге.
— Но ведь мы еще не дошли до Золотого Дна, — весело напомнил Кинк Митчелл.
К вечеру того же дня, закупив по баснословным ценам на золото Анса Гендерсона муки и бекона, они зашагали по кряжу в направлении к ручьям, протекавшим между Клондайком и Индейской рекой.
А через три месяца, в разгар снежной метели, оба возвращались по тому же кряжу и попали на тропу, ведущую к участку «24-й Эльдорадо». Совершенно случайно забрели они сюда. Они и не думали разыскивать свою старую заявку. Из-за снежного бурана ничего нельзя было разглядеть, и только когда они уже очутились на своем бывшем участке, метель немного поутихла, и они увидели отвал, на котором стоял деревянный ворот. Ворот вращал какой-то человек. Они видели, как он поднял ведро с гравием и наклонил его над отвалом. Они увидели также другого человека, который наполнял лоток гравием. Человек этот смутно напомнил им кого-то. У него были длинные руки и волосы цвета соломы. Но только что они стали к нему подходить, как он повернулся, подхватил лоток и стремглав побежал в хижину. Поспешность его была понятна: на нем не было шапки, и хлопья снега попадали за шиворот. Билл и Кинк бросились вслед за ним и вошли в хижину. Он стоял у печки на коленях и в кадке с водой промывал содержимое лотка.
Он слышал, что кто-то вошел в дом, но был слишком поглощен и не обратил на них внимания. Они встали позади и смотрели через его плечо. Ловким круговым движением он встряхивал лоток, время от времени останавливаясь, чтобы вытащить самые крупные куски гравия пальцами. Вода в кадке была мутная, и они не могли разглядеть, что было в лотке. Но вдруг человек резким движением поднял из кадки лоток и выплеснул из него воду. На дне показалась желтая гуща, похожая на масло в маслобойке.
Хутчину Билл проглотил слюну. Ему и не снилось, чтобы пробная промывка могла дать столько золота!..
— Неплохой улов, приятель, — сказал он охрипшим голосом. — Сколько тут будет, по-твоему?
Анс Гендерсон отвечал, не поднимая головы:
— Я думаю, будет пятьдесят унций.
— Так ты, должно быть, страшно богат?
Все еще не поднимая головы, поглощенный извлечением мельчайших крупиц гравия, Анс Гендерсон ответил:
— Я думаю, у меня тысяч пятьсот долларов.
— Ого! — сказал Хутчину Билл, и в голосе его слышалось почтение.
— Вот именно, Билл, — ого! — сказал Кинк Митчелл.
Они тихонько вышли из хижины и закрыли за собой дверь.
1903 г.
1 2 3