Мужчины крякали с понимающим видом, но Кугах вдруг откинул назад свою седую голову.
- Хо! Хо! - расхохотался он. - Одна глупость, эта твоя большая лодка! Чистая глупость! Игрушка ветра! Куда ветер подует, туда и она. В такой лодке не знаешь к какому берегу пристанешь, потому что она плывет всегда по ветру, а ветер дует куда ему вздумается, и никому не известно, в какую сторону он подует сейчас.
- Да, это так, - важно подтвердил Опи-Куон. - По ветру идти легко, но, когда ветер противный, человеку приходится сильно бороться; а раз весел у этих людей на большой лодке не было, значит, они вовсе не могли бороться.
- Очень им нужно было бороться! - сердито воскликнул Нам-Бок. - Шхуна идет и против ветра.
- А что, ты говорил, заставляет шх... шх... шхуну двигаться? спросил Кугах, ловко одолев незнакомое слово.
- Ветер, - последовал нетерпеливый ответ.
- Ветер заставляет шх... шх... шхуну двигаться против ветра? - Тут старый Кугах без стеснения подмигнул Опи-Куону и под общий смех продолжал: - Ветер дует с юга, а шхуну гонит на юг. Ветер дует против ветра. Ветер дует сразу и в ту и в другую сторону. Это очень просто. Мы поняли, Нам-Бок. Мы все поняли.
- Ты глупец!
- Уста твои говорят правду, - ответил Кугах кротко. - Я слишком долго не мог понять самую простую вещь.
Лицо Нам-Бока помрачнело, и он быстро проговорил какие-то слова, которых раньше они никогда не слыхали. Все снова принялись кто резать по кости, кто очищать шкуры, но он крепко сжал губы, чтобы не вырвались у него слова, которым все равно никто не поверит.
- Эта шх... шх... шхуна, - невозмутимо спросил Кугах, - она была сделана из большого дерева?
- Она была сделана из многих деревьев, - отрезал Нам-Бок. - Она была очень большая.
Он опять угрюмо замолчал, а Опи-Куон подтолкнул Кугаха, который в недоверчивом изумлении покачал головой и прошептал:
- Удивительное дело.
Нам-Бок попался на удочку.
- Это еще что, - сказал он легкомысленно, - а вот посмотрели бы вы на пароход. Во сколько раз байдарка больше песчинки, во столько раз шхуна больше байдарки, во столько раз пароход больше шхуны. К тому же пароход сделан из железа. Он весь железный.
- Нет, нет, Нам-Бок, - воскликнул старшина, - как это может быть? Железо всегда идет ко дну. Вот послушай: у старшины соседнего селения я выменял нож, и вчера нож выскользнул у меня из рук и сразу пошел вниз, в самую глубь моря. Всему есть закон. У каждой вещи свой закон. Мы знаем. Больше того: мы знаем, что для всех одинаковых вещей закон один, и потому для всего железного закон тоже один. Так что отрекись от своих слов, Нам-Бок, чтоб мы не потеряли к тебе уважение.
- Но это так, - стоял на своем Нам-Бок. - Пароход весь железный, а не тонет.
- Нет, нет, этого не может быть.
- Я видел своими глазами.
- Это противно природе вещей.
- Но скажи мне, Нам-Бок, - перебил Кугах, опасаясь, как бы рассказ на этом не прекратился. - Скажи мне, как эти люди находят дорогу в море, если не видно берега?
- Солнце показывает им дорогу.
- Но как?
- У старшины шхуны есть такая штука, через которую смотрят на солнце, и вот в полдень он берет ее, и смотрит, и заставляет солнце сойти с неба на край земли.
- Но это колдовство! - ошеломленный таким святотатством, закричал Опи-Куон. Мужчины в ужасе подняли руки, женщины заголосили. - Это гнусное колдовство! Очень нехорошо отклонять великое солнце от его пути: оно прогоняет ночь и дает нам тюленей, лососину и тепло.
- Что из того, что это колдовство? - грубо спросил Нам-Бок. - Я тоже смотрел сквозь эту вещь на солнце и заставлял солнце сходить с неба.
Сидевшие поблизости поспешно отодвинулись, и одна женщина накрыла лицо ребенка, лежавшего на руках, чтобы не упал на него взгляд Нам-Бока.
- Что же было на утро четвертого дня, когда шх... шх... шхуна погналась за тобой?
- У меня так мало оставалось сил, что я не мог уйти от нее. И вот меня взяли на борт, влили в горло воду и дали хорошую пищу. Братья мои, мы видели только двух белых людей. А на шхуне люди все были белые, и было их столько, сколько у меня пальцев на руках и ногах. И когда я увидел, что они добры, я осмелел и решил все запоминать, чтобы потом рассказать вам, что я видел. И они научили меня своей работе, и кормили хорошей пищей, и отвели мне место для сна.
И мы день за днем плыли по морю, и каждый день старшина стаскивал солнце с неба и заставлял его говорить, где мы находимся. И когда море бывало милостиво, мы охотились на котиков, и я очень удивлялся, потому что эти люди выбрасывали мясо и жир и оставляли себе только шкуры.
Опи-Куон скривил рот и готов уже был высмеять подобную расточительность, но Кугах толчком заставил его молчать.
- Потом наступило трудное время - солнце ушло и мороз стал больно жечь кожу; и тогда старшина повернул шхуну на юг. Долгие дни мы плыли на юг и на восток, ни разу не увидав земли, и вот уже стали приближаться к селению, откуда все они были родом...
- Почем они знали, что приближаются? - спросил Опи-Куон, который больше не в силах был сдержать себя. - Ведь земли не было видно.
Нам-Бок метнул на него яростный взгляд.
- Разве я не сказал, что старшина спускал солнце с неба?
Но Кугах успокоил Опи-Куона, и Нам-Бок продолжал:
- Так вот, я говорю, когда мы стали приближаться к тому селению, разразилась сильная буря, и в темноте мы были беспомощны, так как не знали, где находимся...
- Ты только что говорил, что старшина знал...
- Молчи, Опи-Куон! Ты дурак и не понимаешь. Я говорю, в темноте мы были беспомощны, и вдруг сквозь рев бури я услышал шум прибоя. И тотчас мы обо что-то ударились, и я очутился в воде и поплыл. Берег был скалистый, и скалы тянулись на много миль, и только в одном месте была узенькая песчаная полоска, но мне суждено было выбраться из бурунов. Другие, должно быть, разбились о скалы, потому что ни одного из них не оказалось на берегу, кроме старшины, - я узнал его только по кольцу на пальце.
Когда наступил день и я убедился, что от шхуны ничего не осталось, я обратил свой взгляд на сушу и пошел в глубь ее, чтобы добыть себе пищу и увидеть человеческие лица. Когда я подошел к жилью, то меня впустили и дали поесть, потому что белые люди добры, а я выучился говорить на их языке. И дом, в который я попал, был больше, чем все дома, построенные нами, и больше тех, что до нас строили себе наши отцы.
- Велик же был этот дом, - сказал Кугах, скрывая свое недоверие под видом изумления.
- И на постройку его пошло много деревьев, в тон ему подхватил Опи-Куон.
- Этот дом - еще пустяки, - пренебрежительно пожал плечами Нам-Бок. Как наши дома малы по сравнению с ним, так этот дом был мал по сравнению с теми, что я увидел потом.
- А люди там тоже были большие?
- Нет, люди были, как ты и я, - отвечал Нам-Бок. - Я срезал себе палку, чтобы удобно было ходить, и, помня, что я обо всем должен рассказать вам, братья, на каждого из живших в этом доме я сделал на своей палке по зарубке. И я прожил там много дней и работал, и за это мне давали деньги, - и вы не знаете, что это такое, но это очень хорошая вещь.
Потом я ушел с этого места и отправился еще дальше. По дороге я встречал много народа и стал делать на палке зарубки поменьше, чтобы всем хватило места. И вдруг я увидел что-то совсем удивительное. На земле передо мной лежала железная полоса толщиной в мою руку, а через широкий шаг от нее лежала другая железная полоса...
- Значит, ты стал богатым человеком, - заключил Опи-Куон, - потому что железо дороже всего на свете. Из этих полос получилось бы много ножей.
- Но это железо было не мое.
- Это была находка, и она принадлежит тому, кто нашел.
- Нет. Эти полосы положили белые люди. Кроме того, полосы эти такие длинные, что ни один человек не мог бы их унести, такие длинные, что, сколько я ни смотрел, конца им не видел.
- Нам-Бок, не слишком ли это много железа? - предостерегающе заметил Опи-Куон.
- Да, мне самому трудно было поверить, хотя они лежали перед моими глазами; но глаза меня не обманывали. Я стоял и смотрел и вдруг услышал... - Он быстро повернулся к старшине. - Опи-Куон, ты знаешь, как ревет разгневанный морской лев? Представь себе столько морских львов, сколько волн в море, и представь себе, что все эти морские львы соединились в одного льва, - и вот если б заревел такой лев, то рев его был бы подобен тому, который я услышал.
Рыбаки в изумлении громко вскрикнули, а у Опи-Куона отвисла челюсть.
- И вдалеке я увидел чудовище, равное тысяче китов. Оно было одноглазое, и изрыгало дым, и оглушительно фыркало. У меня от страха задрожали ноги, но я побежал по тропинке между двумя железными полосами. А оно приближалось с быстротой ветра, это чудовище; и только я успел отскочить в сторону, как оно обдало мне лицо своим горячим дыханием...
Опи-Куон овладел собой, челюсть его стала на место, и он спросил:
- А потом? Что же было потом, о Нам-Бок?
- Потом оно промчалось по железным полосам мимо и не причинило мне вреда; а когда ноги у меня перестали трястись, оно уже исчезло из вида. И в той стороне это - самое обыкновенное дело. Этих чудовищ не боятся даже женщины и дети, и люди заставляют их там работать.
- Как мы заставляем работать наших собак? - спросил Кугах, и глаза его недоверчиво блеснули.
- Да, как мы заставляем работать наших собак.
- А как разводятся эти... эти чудовища? - поинтересовался Опи-Куон.
- Они не разводятся вовсе. Люди искусно делают их из железа и кормят камнями и поят водой. Камни превращаются в огонь, вода - в пар, а этот пар и есть дыхание их ноздрей и...
- Хватит, хватит, о Нам-Бок, - прервал его Опи-Куон. - Расскажи нам о других чудесах. Мы устали от таких, которых мы не понимаем.
- Вы не понимаете? - в отчаянии вскричал Нам-Бок.
- Нет, не понимаем, - уныло откликнулись и мужчины и женщины. - Мы не можем понять.
Нам-Бок подумал о сложных машинах, которые разом и жнут и молотят, и о машинах, показывающих изображения живых людей, и о машинах, из которых исходят человеческие голоса, - и ему стало ясно, что его народ ни за что этого не поймет.
- А если я скажу вам, что я ездил по стране на таком железном чудовище? - спросил он с горечью.
Опи-Куон развел руками, не пытаясь скрыть свое недоверие.
- Говори, говори. Говори, что хочешь. Мы слушаем.
- Так вот, я поехал на железном чудовище и дал за это деньги...
- Ты же сказал, что его кормят камнями.
- Я ведь сказал тебе, глупец, что деньги - это такая вещь, о которой ты понятия не имеешь. Итак, я поехал на этом чудовище через всю страну и проезжал мимо многих селений, пока не приехал в большое селение на морском заливе. Дома там поднимали свои крыши к самым звездам небесным, и мимо них тянулись облака, и везде было полно дыма. И шум в этом селении был - как шум бурного моря, а народу было столько, что я бросил свою палку и перестал и думать о том, чтобы делать зарубки.
- Если бы ты делал маленькие зарубки, - укоризненно заметил Кугах, ты мог бы рассказать нам все в точности.
- Если бы я делал маленькие зарубки! - вне себя накинулся на него Нам-Бок. - Слушай, Кугах, ты, который только и умеешь, что царапать на кости! Если бы я делал даже самые маленькие зарубки, то не хватило бы не только той палки, но и двадцати палок, - нет, не хватило бы всех бревен, которые выбросил прибой на берег между этим селением и соседним. И если б всех вас с женщинами и детьми было в двадцать раз больше и если б у каждого было по двадцати рук и в каждой руке палка и нож, все равно невозможно было бы сделать зарубки на всех людей, которых я видел, - так много их было и так быстро проходили они мимо меня.
- На всем свете не может быть столько народа, - возразил Опи-Куон, ибо он был ошеломлен и не мог охватить умом таких громадных количеств.
- А что ты знаешь обо всем свете и о том, как он велик? - спросил Нам-Бок.
- Но не может быть столько народа в одном месте.
- Кто ты такой, чтобы решать, что может быть и чего не может быть?
- Да ведь ясно, что в одном месте не может быть столько народа. Их лодки запрудили бы все море, так что негде было бы повернуться. И каждый день они вылавливали бы из моря всю рыбу - и все равно на всех бы ее не хватало.
- Казалось бы, так оно и должно быть, - ответил Нам-Бок, заканчивая беседу. - И, однако, это правда. Я видел все собственными глазами и потому бросил свою палку.
Он зевнул во весь рот и поднялся.
- Я приплыл издалека. День был долгий, и я устал. Сейчас я лягу спать, а завтра мы еще поговорим о том, что я видел.
Баск-Ва-Ван боязливо заковыляла вперед и гордясь своим удивительным сыном и в то же время испытывая перед ним благоговейный ужас. Она привела его в свою хижину и уложила на жирный вонючий мех. Но мужчины остались у костра, чтобы держать совет, и на этом совете долго шептались и спорили.
Прошел час и другой - Нам-Бок спал, а разговор у костра все продолжался. Вечернее солнце склонилось к северу и в одиннадцать часов остановилось почти прямо на севере. Тогда старшина и резчик по кости покинули совет и разбудили Нам-Бока. Он, мигая со сна, взглянул им в лица и повернулся на другой бок.
1 2 3