— Почему мы идем на юг? — спросил он.
— Мы еще не идем. Сперва мы должны пересечь реку на востоке и поприветствовать трясину Крея, если мы ее пересечем.
— А почему бы и нет?
— Что ты хочешь этим сказать? — Я думаю — и ты тоже этим хвалился, — у нас нет никаких оснований избегать Крея или смерть, или что там еще есть по ту сторону реки. Он уже показал, на что он способен. Он разорил наши очаги и лишил нас родных. Сделал нас сумасшедшими. А способности… Они приходят, когда они нам нужны, не так ли?
— К тебе, Шон, они, кажется, приходят.
— К тебе тоже, ведь только воспоминания сбросили тебя с неба. Это то, что держит нас на земле. Но…
— Но?
— У них есть лошади с крыльями.
— Я говорил тебе, что мечтал об этом?
— Нет.
— Хорошо. Что дальше?
— Племя Крея после наступления темноты разъезжает по лесу. Они охотятся и ловят каждого, кто заблудится. Хорошо, пусть они нас заманивают. Пусть они нас найдут, если они того желают.
Глаза Дирна вытаращились от удивления. Глаза Шона тоже.
Кто-то другой говорил его ртом. Одержимость. Или какое-то безумие? Или внутренняя ярость, мучительное желание овладеть судьбой и потребовать расплаты за все лишения.
— Но я не хочу встречи с ним, мой дорогой Шон.
— Да ты послушай! Кто же ищет смерть? А мы сделаем это. Мы загоним этого кабана к нему в логово.
— Безумие.
— В трясину Крея, скача на их собственных конях. С прекрасной мертвой девочкой возле луки. Смерть будет подпрыгивать от страха.
— Пусть подпрыгивает. Что дальше?
— Отомстить, как сделал бы любой мужчина из деревни хижин. Отомстить за то, что он сотворил с нами, со всем, чего коснулся.
— Отомстить. Но как?
— Убить его.
— Кого убить? Смерть убить?
Они уставились друг на друга, испуганные взбудораженные, почти не веря в эту ерунду. Шон бессознательно сказал о мертвых, как о живых. Он еще не убил ни одного человека. Убить смерть было, очевидно, невозможно. Или…
— Послушай, — сказал Шон, — что-нибудь еще известно? Что позволило бы хоть что-то понять? В один момент мы стали одержимы духами, благодаря чему мы, как птицы, летали по небу. А потом мы ползали по земле и пытались друг друга задушить или заколоть. Мы потеряли все, что у нас было, только лишь из-за твари в образе человека с вороньей головой и его отродья. Есть в этом какой-нибудь смысл? И все же это произошло. В таком случае, вероятно, мы могли бы и смерть убить. Я не знаю. Но только… — в нем снова поднималась ярость. Он уставился на Дирна, скрипя зубами и сжимая кулаки, — … я намерен попытаться сделать это.
Дирн медленно кивнул. В этот момент лицо его уже было невеселым.
— Ты хорошо аргументируешь. Тогда к Гнилому углу, король!
Они шли к Холодному Ручью. Это было длительное путешествие. Золотые блики на земле мягко светились; вода в ручье, там, где падали солнечные лучи, была цвета прозрачной зелени, а в тени казалась черной жидкой смолой. Они напились воды. Есть было нечего. Может быть, вода, к которой благоволила смерть, была сытнее. Они чутко подремали на берегу, перекинувшись случайными словами, так как разговор был опасен. Да и что им было обсуждать, кроме прошлой жизни в деревнях, которая была полна лишений? То же, что им предстояло, было слишком невероятным, чтобы дать тему для разговора?
День клонился к концу: он ускользал между деревьями. Полумрак охватил лес. Он стал ночным лесом, лесом Крея.
Дирн и Шон лежали на земле с пустыми животами и смотрели в ручей. Когда-то оттуда всплыла звезда. Но поверхность воды была гладкой. Сова, промчавшаяся над их головами в ветвях, заставила обоих вскочить и грубо выругаться. Шон взял горсть камней и швырнул их в воду.
— Вставай, смерть! — закричал он в ручей: мальчик, со страхом вытолкнувший из себя угрозу темноте.
Ручей оставался безмолвным и темным. Темнота действовала на нервы.
— Ты можешь еще немного пройти? — спросил он Дирна.
— Я могу, а ты считаешь, что мы должны идти дальше до реки, чтобы встретить его в его владениях?
— Может быть, смерть не хочет принимать вызов, — сказал Шон.
— Что за ерунда!
Шон ухмыльнулся. Он подставил Дирну плечо, и тот оперся о него как можно легче. Они пошли дальше. Дорогу находить было нетрудно. Тут и там сквозь крону леса можно было видеть молодую луну, которая указывала им дорогу. Шон про себя ругался. Если бы в ту ночь, когда Джоф привязал его к дереву, светила луна… Он поймал себя на том, что тихо зарычал, как волк.
Однако примерно через милю по ту сторону ручья деревья стали гуще и, казалось, оттуда вытекала чистая чернота, дыхание ночи. Они двигались еще медленнее, постоянно спотыкаясь. Иногда случайный бледный луч пробивался там, где листва была немного реже, но по большей части идти приходилось совершенно вслепую.
— Здесь мы можем потерять направление, — сказал Шон. Он остановился, глубоко вздохнул и заревел в черную дыру леса. — Крей! Крей! Крей!
Эхо, взявшееся неизвестно откуда, прошелестело вверху, как стая летучих мышей, и исчезло вдали. После этого мгновение ничего не было слышно. А затем не далее, чем в двух шагах, раздалось чудовищное, непрерывное карканье. Карканье ворона, величиной с человека и с глоткой быка. Карканье, которое, казалось, разрывает барабанные перепонки.
Оба юноши застыли в неподвижности: у них оцепенели не только ноги и руки, но и легкие, сердце и мозг тоже. И пока они так стояли, всюду начали зажигаться огромные лампы с пурпурно-красными, серыми и холодновато-белыми огнями. Звездные шары детей смерти. Огненное освещение наполнило лес кошмарным великолепием; все было вроде бы видно, хотя и терялось в невообразимо ярких красках. Карканье еще было слышно, но уже пришли другие люди. Стенания, пронзительные крики, взрывы бессмысленного хохота, протяжный рев не прекращались ни на минуту: невидимые бестии злорадно насмехались над ними.
Шон, который стоял в центре всего этого, как пригвожденный, сжал руку Дирна.
— Они играют. Новая игра. Но все же еще игра.
Говоря, он почувствовал, как дрожат его ноги. Он вспомнил о барабанном бое серебряных копыт, который казался громом в земле.
— А вот и они идут, — сказал он тихо, и шум в этот момент угас, как глубокий затихающий вздох.
Огненные шары колыхались. Они начали кружиться в воздухе.
Сверху раздался треск ветвей. Посыпались оборванные листья. Что-то опускалось на вершины деревьев, змееголовое, с ушами, подобными большим волосатым листьям, с огромные крыльями, поднимавшими ветер, как веера.
Летучая лошадь, прекрасная и страшная, коснулась земли в пяти метрах от них и сложила крылья немного назад, чтобы прикрыть безликого всадника. Вторая лошадь заржала у Шона за спиной, третья пронзила свет, принеся огонь с собой. Шары жужжали вокруг ее головы, как пчелы.
Это было так же, как и в прошлый раз. Развевающиеся, переливающиеся волосы. Металл, украшения. Запах цветов и нечестивости.
— В этот раз двое! — прокричал голос.
— Две бедные мышки.
Затем всадник, прилетевший последним, сказал холодно и угрожающе:
— У одного из них голубые глаза. Он уже был однажды в лесу. Почему он здесь? Он должен быть мертв.
— Я должен? — закричал Шон всаднику. — Ну так сделайте меня одним из вас? Дети Сатаны. Одним из Мертвых.
Затем он помчался прямо на прилетевшую лошадь. Она испугалась и, приплясывая, забила о землю блестящей, как нож, подковой.
Под шатром из гигантских крыльев была нога, сапог… стремя… Да, Шон знал название этой вещи, как он знал названия металлов, драгоценных камней, зверей, событий.
У Шона не было обдуманного плана. Никакого плана. Однако его действия, казалось, были заранее отрепетированными.
Он подбежал к лошади, увернулся, когда та вильнула боком, и ухватился за нее там, где висела в стремени обутая в сапог нога. Выбить ногу из стремени оказалось на удивление легко. Каким-то образом ему удалось сделать это, прежде чем всадник, то ли мертвый, то ли живой волшебник, Дитя Крея, смог оказать сопротивление.
Шон отпихнул сапог под оперение. Перья, шершавые и очень сухие, зашелестели ему в лицо. Лошадь пронзительно заржала, забилась, встала на дыбы — и всадник с волосами цвета пара скатился с ее крупа, растопырив руки и ноги, лишенный всякой опоры. Волшебник падал в кусты, по-человечески неловко и громко вопил. А Шон…
Ухватившись за гриву и повод с бахромой, увернувшись от опущенного крыла и вставив ноги в пустые стремена, он вскочил на спину летучей лошади.
— Дирн! — закричал он. Лошадь забилась. Шон крепко сжал ее. И усмирил. Широкая спина стала спокойной, стремена, узда, смесь запахов земного зверя и птицы казались почти знакомыми. Как будто он во сне часто так скакал. Его одержимостью было знание, констатировал он, способность осознать воспоминания, которые были в нем. Но если они ему помогли, для чего же их превратно истолковывать?
Дирн, спотыкаясь, шел к нему. Позади в папоротнике ворочался всадник, а в отдалении топтались две другие лошади, и завернутые в крылья Мертвые, сидевшие на них, были неподвижны и безмолвны.
Шон легко ударил стременами, на которых были серебряные шпоры. Лошадь шагнула к Дирну, и Дирн отшатнулся. Лошадь ударила крыльями. Тогда Шон наклонился и грубо ухватил Дирна за плечо, рубашку и волосы, как тогда в камине. И Дирн неуклюже вскочил на лошадь, подавив отвращение.
Шон не был уверен, дал ли он лошади невольный сигнал, или попробовал взлететь с отягощающим двойным грузом. Как бы то ни было, лошадь рванулась вверх, как пущенная тетивой стрела.
Небо бросилось Шону в лицо. Казалось, все его существо не хотело отрываться от земли. Звезды и луна, клочки листьев стремительно понеслись мимо. Дирн сидел, вцепившись руками в гриву. Шон, придерживая его, сам крепко держался. Лошадь, на которой он сидел, казалась жутким ланигафтом из мускулов и перьев — нечто пульсировало под ним и несло его с собой.
Она летела в Трясину Крея, в этом не было сомнений. В королевство, или город, или могилу самой смерти.
Лес под ними казался облаком, черным облаком, небо было соткано из блеска и темноты, а лошадь была ветром.
Глава 7
МЕРТВЫЙ УГОЛ

Там река.
— Что?
— Восточная река. Открой глаза, Шон!
Ты что, заснул?
— Едва ли.
— Если ты упадешь, я тоже упаду.
Я едва держусь на этом звере духов. Куда он летит?
— В Мертвый Угол. Куда же еще?
— Теперь другой вопрос, о король. Почему эта скачка — если можно это так назвать — кажется такой настоящей? Прямо как собственный полет, пока я не потерял умение.
— Мы одержимы. Сила, которая вселилась в нас, может таким образом ездить верхом и находит в этом удовольствие.
— Нема бы стошнило, — сказал Дирн. — Проклятье, он снова лезет мне в голову.
— Забудь! — сказал Шон.
Река разрезала лес, протянувшись с севера на юг, потом становилась тоньше и, наконец, исчезала. Однако под ними река была широкой: мили четыре, а то и больше. Она была едва освещена, но блестела, и по блестящей поверхности скользило единственное пятно, на которое смотрел Шон, пока не понял, что эту тень отбрасывала лошадь, летящая между водной гладью и тонкой луной.
Дирн посмотрел через плечо Шона.
— Они, наконец, летят за нами, но очень далеко.
Шон тоже посмотрел. Одна белая и одна черная птица были в небе: оставшиеся верховые звери Детей Смерти, следовали за ними, и одна из них, вероятно, несла такой же двойной груз.
— Скоро мы должны увидеть кладбище, — сказал Дирн. — Что это будет? Большой могильный холм с рассыпанными костями?
— Такая лошадь, как эта, не возникает из могилы.
— Такая лошадь, как эта, может возникнуть как угодно и где угодно.
Под ними снова шумел лес, они пересекли реку. Белая и черная птицы летели позади. Шон и Дирн должны были достичь Трясины Крея задолго до них.
Трясина Крея. Мертвый Угол.
Внезапный порыв ветра ударил им в лицо, когда лошадь круто пошла вниз, выровнялась и заскользила на широко раскинутых крыльях. Лесистая равнина наклонилась. Сквозь ее деревья они пролетели около 100 метров и спланировали в плоский лог в конце долины. Тут деревья густо росли лишь на небольшом пространстве, а затем лесной массив распадался на темные острова, рощи, подлесок. В той стороне звезды как будто упали с неба и усыпали всю местность. Так показалось бы деревенскому жителю. Тому, кто утверждал, что если быть внимательными, то в ясные дни из Еловой Рощи можно видеть Трясину Крея, — но при такой удаленности это было невозможным. Нет, это никакие не звезды. Тысячи огней. И бледный мягкий свет, который они рассеивали по всей низине.
Трясина Крея была… да, новое имя, которое он употребил, даже не постигнув его смысл: городом.
Лошадь окунулась в город, как рыба ныряет в ручей.
От ее крыльев расходились маленькие волны воздуха. Незнакомый теплый воздух, который держался у плоского дна низины, обтекал их. Он был полон неясных шумов и запахов и пронизан светом, из-за чего казался стеклянным.
Город достигал 26 метров в высоту и уже несся им навстречу.
Частокол из башен, тонких, как стебли, с блестящими окнами невообразимых форм — круглыми и серпообразными, как молодой месяц, подобные лепесткам маргариток' или звездам с узкими лучами — и все это многоцветное, пестрое и прозрачное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16