- Но к колдовству ты не прибегала, - с нажимом произнес он, - пока я не заболел зимой воспалением легких?
- Ты прав. До того я словно играла в игрушки - твердила, просыпаясь по ночам, обрывки заклинаний, бессознательно избегала делать то или другое, потому что это сулило беду, например, не подметала крыльцо в темноте и не клала крест-накрест ножи и вилки. Когда же ты заболел… Если любимый человек умирает, чтобы спасти его, годятся любые средства.
В голосе Нормана прозвучало сочувствие:
- Конечно, конечно. - Впрочем, он тут же спохватился и вновь заговорил наставительно, как учитель с учеником:
- Но, сдается мне, ты уверовала в то, что твое колдовство действует, лишь после моей стычки с Поллардом по поводу сексуального образования, которая обошлась для меня без последствий, и в особенности после того, как моя книга в 1931 году получила хорошую прессу.
- Верно.
Норман откинулся на подушки.
- Господи, - пробормотал он.
- Что с тобой, милый? Надеюсь, ты не думаешь, что я пытаюсь отнять у тебя частичку твоей славы?
- Господи боже, нет. - Смешок Нормана больше походил на всхлип. - Но… - Он запнулся. - Ладно, раз так, начинай с тысяча девятьсот тридцатого.
20 часов 58 минут. Норман протянул руку, включил свет и сощурил глаза. Тэнси наклонила голову.
Норман встал и потер тыльную часть шеи.
- Меня беспокоит то, - сказал он, - что постепенно ты стала полагаться на колдовство во всем и не предпринимала ничего, вернее, не позволяла мне что-либо предпринимать, без подходящих к случаю защитных заклинаний.
Это напоминает мне…
Он собирался сказать «разновидность шизофрении», но вовремя остановился.
- Я даже поменяла все «молнии» на крючки, - хрипло прошептала Тэнси, - ведь считается, что они ловят злых духов. А зеркальные украшения на моих шляпках, сумочках, платьях - ты догадался правильно, это тибетское средство от сглаза и порчи.
Норман подошел к жене:
- Послушай, Тэнси, но почему?
- Разве я не объяснила?
- Да нет, почему ты продолжала заниматься этим год за годом, если, как ты только что призналась, сомневалась в действенности своих усилий? Я никак не ожидал от тебя такого…
Тэнси призадумалась.
- Знаю, ты назовешь меня романтичной дурочкой, но я убеждена, что женщины первобытное мужчин, ближе, чем они, к древним верованиям, »- проговорила она. - И потом, я с детства была впечатлительной. Ведал бы ты, какие диковинные фантазии порождали во мне проповеди моего отца, истории, которые рассказывали нам старые дамы…
Вот вам и сельские священники, мысленно простонал Норман. Вот вам пуританская и рассудительная глубинка!
- В общем, много было всего. Если хочешь, я исповедуюсь перед тобой, но рассказ будет недолгим.
- Хорошо, - согласился он, - только давай попутно перекусим.
21 час 17 минут. Они сидели лицом к лицу в веселой красно-белой кухне. На столе лежали нетронутые сандвичи, чашки остывшего черного кофе были наполовину пустыми. Супруги словно поменялись ролями. Теперь Норман отворачивался, а Тэнси пристально глядела на него.
- Так что же, Норман, - промолвила она наконец, - по-твоему, я сошла или схожу с ума?
Именно такой вопрос ему и требовался.
- Нет, - ответил он, - хотя одному лишь богу известно, что подумал бы посторонний, узнай он то, что ты выложила мне. Нет, ты не сумасшедшая, однако, как и все мы, страдаешь неврозом. И твой невроз приобрел весьма необычную форму.
Осознав вдруг, что голоден, он взял с тарелки сандвич, с минуту обкусывал его со всех сторон, а потом решительно вгрызся в самую середину.
- Понимаешь, у всякого человека имеются собственные ритуалы и обряды, те привычные способы, какими мы едим, пьем, спим и моемся в ванной. Мы едва догадываемся о них, тогда как они, если их проанализировать, наверняка показались бы нам бессмысленными причудами. Возьми хотя бы стремление наступать или, наоборот, не наступать на трещины в асфальте тротуара. Так вот, твои ритуалы благодаря обстоятельствам, в которых ты находишься, оказались настолько тесно переплетенными с колдовством, что даже ты сама вряд ли теперь разберешься, где что. - Он помолчал, давая Тэнси усвоить услышанное. - Важно следующее: пока об этом знаешь ты одна, твои колдовские забавы ничуть не серьезнее того пересчитывания слонов, каким убаюкивает себя при бессоннице средний человек.
То есть социального конфликта не возникает.
Он вскочил и заходил по кухне, по-прежнему жуя сандвич.
- Господи, сколько лет я посвятил изучению того, почему люди делаются суеверными и как они ими делаются! Отчего же я не заметил, что с тобой творится?! Что такое суеверие? Заплутавшая, необъективная наука! А потому удивительно ли, что в нашем загнивающем, полном ненависти и злобы, обреченном мире мужчины и женщины тянутся к суеверию? Видит бог, я бы прославлял самую черную магию, если бы она сумела покончить с атомной бомбой!
Тэнси поднялась со стула. Глаза ее ярко сверкали.
- Значит, - проговорила она с запинкой, - ты не презираешь меня и не считаешь сумасшедшей?
Он обнял ее:
- Черт побери, конечно же, нет!
Она заплакала.
21 час 33 минуты. Они снова уселись на кушетку. Тэнси перестала плакать, голова ее покоилась на плече у мужа.
Некоторое время они молчали. Нарушил тишину Норман. В его голосе слышались обманчиво мягкие нотки, словно он был врачом, который убеждает пациента в необходимости повторной операции.
- - Разумеется, тебе придется все это прекратить.
Тэнси села прямо.
- Нет, Норм, я не могу.
- Почему? Ты только что согласилась с тем, что колдовство - сплошная чушь. Ты даже поблагодарила меня за то, что я раскрыл тебе глаза.
- Да, но все же… Пожалуйста, Норм, не заставляй меня!
- Ну будь же благоразумна, Тэнси, - увещевал он. - Ты и так столько уже натворила глупостей. Я горжусь тем, что у тебя хватило духа признать свои заблуждения. Но нельзя останавливаться на полпути! Коль ты начала пользоваться логикой, изволь довести дело до конца. Ты должна избавиться от всего, что хранится в твоей комнате, от всех талисманов и тому подобного!
Она покачала головой.
- Не заставляй меня, Норм, - повторила она. - По крайней мере не требуй, чтобы я рассталась со всем сразу, иначе я буду чувствовать себя беззащитной.
- Напротив, у тебя прибавится сил, ибо ты поймешь, что тем, чего достигала, как ты думала, с помощью колдовства, обязана лишь своим собственным непознанным возможностям.
- Нет, Норм. Неужели это так важно? Ты же сам назвал колдовство чепухой, безобидной забавой.
- Теперь, когда о нем известно мне, оно перестало быть твоим личным делом. И, кстати, - добавил он почти зловеще, - насчет безобидности это еще как посмотреть.
- Но почему сразу? - продолжала недоумевать Тэнси. - Почему не постепенно? Скажем, ты позволишь мне сохранить старые амулеты, если я пообещаю не заводить новых.
Он покачал головой:
- Нет, если уж отказываться, то как от спиртного - раз и навсегда.
Голос Тэнси едва не сорвался на крик:
- Норм, я не могу, понимаешь, я просто не могу!
Внезапно она показалась ему большим ребенком.
- Тэнси, ты должна.
- Но в моем колдовстве не было ничего плохого? - Подмеченная Норманом детскость становилась прямо-таки пугающей. - Я пользовалась им не для того, чтобы причинить кому-то зло, я не желала невыполнимого, не просила, чтобы тебя сделали президентом Хемпнелла! Я всего лишь хотела защитить тебя!
- Тэнси, успокойся. С какой стати тебе взбрело в голову защищать меня таким способом?
- А, так ты думаешь, что добился всего в жизни благодаря исключительно своим собственным непознанным возможностям? Тебя не настораживают твои успехи?
Вспомнив, что совсем недавно размышлял о том же самом, Норман рассвирепел:
- Хватит, Тэнси!..
- Ты думаешь, что все тебя любят, что у тебя нет ни завистников, ни недоброжелателей? По-твоему, здешняя публика - компания домашних кошечек с подстриженными коготками? Ты не замечаешь их злобы и ненависти! Так знай же…
- Тэнси, прекрати немедленно!
- ..что в Хемпнелле много таких, кто спит и видит тебя в гробу! И ты бы давно очутился там, куда тебя столь усердно спроваживают, если бы им не мешали!
- Тэнси!
- Ты считаешь, Ивлин Соутелл поднесет тебе в подарок один из своих вишневых тортиков с шоколадом за то, что ты обошел ее тупоумного муженька в споре за кафедру социологии? Ты считаешь, Хульда Ганнисон в восторге от того, какое влияние ты приобрел на ее супруга? Ведь это в основном из-за тебя она отныне не заправляет безраздельно мужским отделением! А что до похотливой старой стервы миссис Карр, ты полагаешь, ей нравится твоя манера обращения со студентами? Ты говоришь им о свободе и честности, а она вещает о святости и уважении к мнению старших.
И эта ее присказка:» Секс - отвратительное словечко, и только!»Ответь мне, чем все они помогают своим мужьям?
- Господи, Тэнси, ну зачем приплетать сюда все эти преподавательские дрязги?
- Ты думаешь, они довольствуются одной защитой?
Ты полагаешь, женщины вроде них будут делать различие между белой и черной магией?
- Тэнси! Ты соображаешь, что говоришь? Если ты имеешь в виду… Тэнси, рассуждая подобным образом, ты кажешься мне настоящей ведьмой.
- О, правда? - Кожа на ее лице натянулась так, что оно на какое-то мгновение словно превратилось в череп. - Может быть, ты и прав. Может быть, тебе повезло, что я у тебя такая.
Он схватил ее за руку:
- Послушай меня! Я терпел достаточно долго, но сейчас тебе лучше выказать хоть чуточку здравого смысла.
Ее губы искривились в усмешке:
- Понятно-понятно. На смену бархатной перчатке грядет железная рука. Если я не подчинюсь тебе, то могу собирать вещи и готовиться к поездке в сумасшедший дом. Правильно?
- Разумеется, нет! Но будь же ты благоразумна!
- Зачем?
- Тэнси!
22 часа 13 минут. Тэнси упала на кровать. Лицо ее покраснело от слез.
- Хорошо, - сказала она глухо. - Я поступлю так, как ты хочешь. Я сожгу все свои… приспособления.
Норман ощутил несказанное облегчение. Подумать только, мелькнула у него мысль, я справился там, где сплоховал бы иной психиатр!
- Бывали времена, когда мне хотелось все бросить, - прибавила Тэнси. - А порой меня брала досада на то, что я родилась женщиной.
Последующие события слились для Нормана в бесконечную вереницу поисков. Сперва они обшарили комнату Тэнси, выискивая различные амулеты и колдовские принадлежности. Норману невольно вспомнились старинные комедии, в которых из крошечного такси высыпала целая куча народу, - казалось невозможным, чтобы в нескольких неглубоких ящиках стола и коробках из-под обуви могло поместиться столько всякой всячины. Норман швырнул в мусорное ведро потрепанный экземпляр своей статьи о параллелизме, подобрал переплетенный в кожу дневник жены. Тэнси покачала головой. После секундного колебания Норман положил дневник обратно.
Затем они перевернули весь дом. Тэнси двигалась быстрее и быстрее, перебегала из комнаты в комнату, извлекала завернутые во фланель» ладошки» из самых невероятных мест. Норман снова и снова задавался вопросом, как он за десять лет жизни в доме умудрился не заметить ни единого талисмана.
- Похоже на поиски клада, верно? - спросила у него Тэнси, печально улыбаясь.
Потом они вышли на улицу. Амулеты нашлись под парадной и черной дверями, в гараже, в автомобиле, который там стоял. Чем сильнее разгорался огонь в камине, тем легче становилось у Нормана на душе. Наконец, Тэнси распорола подушки на постели и осторожно вынула оттуда две фигурки из перьев, перевязанные шелковой ниткой.
- Видишь, одна изображает сердце, а другая - якорь.
Они охраняли тебя, - сказала Тэнси. - Это перьевая магия Нового Орлеана. За последние годы ты и шага не сделал без того, чтобы тебя не сопровождали мои обереги.
Фигурки полетели в пламя.
- Ну, - спросила Тэнси, - чувствуешь?
- Нет, - ответил он. - А что я должен чувствовать?
Она покачала головой:
- Да ничего особенного, просто больше талисманов не осталось. И если они все-таки удерживали на расстоянии враждебные силы, то теперь…
Норман коротко рассмеялся:
- Ты уверена, что мы сожгли все? Тэнси, подумай хорошенько, может, ты что-нибудь позабыла?
- Нет. Ни в доме, ни поблизости от него. А в городе я оберегов не раскладывала из опасения… вмешательства.
Я многажды пересчитывала их в уме. Все они, - Тэнси взглянула на огонь, - сгорели дотла. Я устала, Норм, я очень устала. Пойду спать. - Внезапно она расхохоталась. - Однако сначала мне придется зашить подушки, иначе все вокруг будет в перьях!
Он обнял ее.
- Ты в порядке?
- Да, милый. Я хочу попросить тебя только об одном: пожалуйста, не заговаривай со мной об этом в ближайшие дни. Постарайся даже не упоминать. Я не знаю, смогу ли…
Обещай мне, Норм.
Он прижал ее к себе:
- Конечно, милая, конечно.
Глава 3
Сидя на краешке старинного стула с кожаной обивкой, Норман ворошил медленно угасающий огонь. Над тлеющими угольками плясали едва различимые язычки голубого пламени.
От двери, положив голову на вытянутые лапы, наблюдал за огнем Тотем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26