Мои сновидения не располагались в какой-то определенной
последовательности и не были связаны между собой; в этих неожиданно
сменявших одна другую сценах, как в калейдоскопе, возникали и вновь
исчезали мой покойный прадед, его черный кот, старый дом и разнообразные
предметы его обстановки. Все это очень напоминало сны, посещавшие меня
предыдущей ночью - опять было ощущение встречи с неким неведомым миром и
перехода в отличное от нашего измерение, только на сей раз видения были еще
более отчетливыми. Продолжалось это всю ночь вплоть до рассвета.
В первой половине дня, когда я не успел еще толком прийти в себя после
ночных кошмаров, явился архитектор и добавил к моим неприятностям еще одну,
сообщив о новой задержке ремонтных работ в усадьбе. Он явно пытался
избежать каких-либо вразумительных объяснений, но я был настойчив, и в
конечном счете он сознался, что нанятые им накануне работники из числа
местных жителей сегодня рано утром все как один уведомили его об отказе,
заявив, что не желают участвовать "в этом деле". Он, однако, заверил меня,
что если я соглашусь немного подождать, он без особого труда и по сходной
цене найдет новых рабочих, поляков или итальянцев, стоит лишь сделать
соответствующий запрос в Бостоне. У меня не было иного выбора, да и, честно
сказать, я не был столь уж раздражен задержкой, как хотел это
продемонстрировать, ибо с недавних пор меня начали мучить сомнения в
нужности и уместности всех намеченных мной перестроек. Ведь, по сути дела,
вполне хватило бы лишь укрепления отдельных конструкций старого здания, что
помогло бы сохранить своеобразное очарование, заключавшееся именно в его
древности. Словом, я попросил архитектора спокойно и без лишней спешки
делать все, что он сочтет нужным для найма рабочих, а сам тем временем
покинул поместье и отправился в Уилбрэхем, дабы произвести закупки
продуктов и кое-каких необходимых материалов.
Здесь практически с первых шагов я столкнулся с недоброжелательным к
себе отношением. Если прежде местные жители или вовсе не обращали на меня
внимания, поскольку с большинством из них я не был знаком, или отделывались
небрежным кивком и парой незначащих фраз, то в это утро они все дружно меня
избегали, отворачивались, не вступая в разговор, и даже как будто боялись
быть замеченными в каком-либо со мной общении. Продавцы в лавках были до
такой степени лаконичны, что это граничило уже с откровенной грубостью;
всем своим видом они решительно желали показать, что такой покупатель им
только в тягость, и что они вообще предпочли бы не иметь со мной никаких
дел. Подумав, я решил, что причиной тому был распространившийся слух о моих
планах обновления усадьбы Пибоди, что в свою очередь могло вызвать их
недовольство либо как попытка разрушить редкий, по своему уникальных
образец местной сельской архитектуры, либо - что более вероятно - как
намерение продлить жизнь обширного поместья, которое в ином случае после
сведения лесов и ликвидации дома перешло бы в руки соседних землевладельцев
и было бы надлежащим образом ими освоено и возвращено в хозяйственный
оборот.
Постепенно, однако, мое недоумение на сей счет начало уступать место
досаде и возмущению. В конце концов, я не был каким-то там отщепенцем или
изгоем и ничем не заслужил такого к себе отношения. Одним словом, к тому
моменту, как я вошел в двери адвокатской конторы Ахава Хопкинса, я был уже
изрядно заведен и выложил старику свое негодование в выражениях, гораздо
более пространных и резких, чем было у меня в обычае, хотя и не раз по ходу
своей речи замечал, что он чувствует себя очень неловко.
- Ну же, мистер Пибоди, - сказал он наконец, стремясь как-то сдержать
поток моих гневных излияний, - на вашем месте я бы не стал так волноваться
по этому поводу. Ведь людей тоже можно понять: они все глубоко потрясены,
и, к тому же, они здесь все очень суеверны. Согласитесь, что при том
настроении умов, которое, сколько я себя помню, всегда преобладало в наших
краях, подобное жуткое происшествие вполне может быть истолковано в самом
превратном - с точки зрения образованного человека - смысле.
Эти слова Хопкинса и особенно та мрачность, с какой они были
произнесены, порядком меня озадачили.
- Вы сказали - жуткое происшествие? Прошу меня извинить - я, верно, не
знаю чего-то, что знают все.
Он поднял на меня глаза, и взгляд его был столь странен, что я теперь
уже совершенно растерялся.
- Мистер Пибоди, по той же дороге, что и вы, но двумя милями дальше
живет семейство Тэйлоров. Я лично хорошо знаком с Джорджем Тэйлором. У них
десять детей - или, точнее сказать, было десять детей. Прошлой ночью один
из двух младших мальчиков - ему только пошел третий год - был выкраден
прямо из кровати, причем злоумышленника никто не видел и он не оставил
после себя ни малейших следов.
- Я искренне сожалею, поверьте. Но каким образом все это может касаться
меня?
- Я уверен, вы здесь ни при чем, мистер Пибоди. Но вы появились у нас
недавно и человек сравнительно чужой, а... впрочем, все равно вы это узнали
бы рано или поздно... словом, фамилия Пибоди не пользуется у нас большой
популярностью, скорее наоборот - у многих в здешней округе она вызывает
сильнейшее раздражение и даже ненависть.
Я больше уже не пытался скрыть свое изумление.
- Но почему?
- Видите ли, очень многие люди слепо верят всякого рода сплетням, как
бы они ни были смехотворно нелепы, - Хопкинс чуть помолчал и продолжил. -
Вы уже достаточно взрослый и серьезный человек и, надеюсь, в состоянии
понять и оценить, что это значит - особенно для такой сельской глубинки,
как наша. Еще в бытность мою ребенком о вашем прадеде рассказывали массу
всяческих небылиц, но факты таковы: в течение всех лет, что он прожил в
своем поместье, у многих семей в этих местах периодически исчезали
маленькие дети, причем исчезали бесследно, так что сегодня всем старожилам
первым же делом пришло в голову сопоставить два разных события: появление в
усадьбе нового человека из семейства Пибоди и новое чудовищное
преступление, по всем признакам чрезвычайно похожее на те трагедии, которые
молва всегда связывала с одним из членов вашего рода.
- Но это же абсурд!
- Безусловно, вы правы, - поспешно согласился старый адвокат, но в
голосе его, вполне любезном и дружелюбном, не чувствовалось уверенности, -
однако все обстоит именно так, как я вам описал. И потом, сейчас уже
апрель, и до Вальпургиевой ночи осталось меньше месяца.
Боюсь, при последних его словах я побледнел настолько, что это уже не
могло остаться незамеченным.
- Полноте, мистер Пибоди, - сказал Хопкинс, неудачно пытаясь войти в
шутливо-фамильярный тон, - уж вы-то наверняка знаете, что здесь все и
всегда считали вашего прадеда чернокнижником и колдуном!..
Когда я несколько минут спустя докидал дом этого славного джентльмена,
мысли мои пребывали в ужаснейшем беспорядке. Несмотря на приводившие меня в
ярость презрительные и - как я не без злорадства отметил - испуганные
взгляды встречных обывателей, я был гораздо сильнее обеспокоен одним
внезапно закравшимся мне в душу подозрением: а не было ли и впрямь какой-то
связи между событиями этого дня и тем, что привиделось мне прошлой ночью?
Итак, попробуем рассуждать здраво: накануне мой незабвенный предок является
мне в ряде неясных и причудливых сновидений, а на следующий день о нем
вдруг заходит разговор при обстоятельствах, уже гораздо более зловещих и -
что особенно важно - более реальных. Хотя, с другой стороны, я узнал в
городке не так уж много, разве что выяснил причину неприязненного отношения
местных жителей к Эзафу Пибоди - они, народ в большинстве своем
невежественный и суеверный, считали его магом, колдуном, злым волшебником -
в общем, тем, кто знается почем зря со всякой нечистой силой; но это было
всего лишь их субъективное мнение. Не стараясь теперь уже соблюдать хотя бы
видимость приличия, я протолкался сквозь группу людей, которые, в свою
очередь шарахались от меня, как от прокаженного, уселся в свой автомобиль и
поехал oбpaтно в усадьбу. По приезде нервы мои подверглись еще одному
испытанию - к двери был прибит гвоздями большой кусок фанеры, на котором
кто-то из моих безграмотных соседей коряво нацарапал карандашом:
"ПРОВАЛИВАЙ ПРОЧ - А ТО БУДИТ ХУДО".
3
Отчасти, быть может, под влиянием всех описанных выше неприятных
событий следующая ночь прошла еще тревожнее, чем две предыдущих.
Единственным, хотя и немаловажным, отличием была достаточно
последовательная смена видений и цельность общей картины сна. Опять мне
являлся мой прадед Эзаф Пибоди, но сейчас отдельные черты его внешности,
ранее не бросавшиеся в глаза, как бы разрослись, обрели пугающие вес и
значимость. Огромный черный кот был при нем и тоже выглядел весьма
угрожающе - шерсть дыбом, уши нацелены прямо вперед, хвост поднят торчком;
в таком виде эта тварь сопровождала своего хозяина, беззвучно скользя у его
ноги или чуть позади. Старик нес в руках какой-то предмет - не могу сказать
в точности, что это было, поскольку изображение начало расплываться и я
увидел только большое белое или бледно-розовое пятно. Он двигался через
лес, через поля и огороды, мимо темных домов и отдельно стоящих деревьев;
он проходил какими-то узкими коридорами, а один раз - могу поклясться - я
видел его внутри глухого закрытого склепа или гробницы. Кроме того, я
неоднократно узнавал в декорациях снов отдельные внутренние помещения
старой усадьбы. Этой ночью у Эзафа Пибоди объявился еще один постоянный
спутник - Черный Человек, не негр, нет, гораздо чернее, чернее ночи, чернее
самой тьмы; Он держался все время немного поодаль, и лишь иногда я угадывал
страшный уродливый лик в том сгустке мрака, из глубины которого мрачно
сверкали два огненно-красных глаза. Были там еще всевозможные мелкие твари,
то и дело мелькавшие рядом со стариком: крысы, летучие мыши. еще какие-то
отвратительные существа - помесь крысы и человека. Временами до меня даже
доносились звуки - сдавленный крик, детский плач и одновременно дикий
торжествующий хохот, а затем чей-то монотонный голос нараспев произнес:
"Эзаф уже возвращается. Эзаф уже начинает расти".
Когда я наконец очнулся и увидел, как предрассветные сумерки медленно
вливаются в окно спальни, я долго не мог отделаться от звуков детского
плача, который, казалась, раздавался где-то поблизости, уже внутри самого
дома. Больше я не засыпал, но продолжал лежать неподвижно с широко
открытыми глазами и думать о том, какие еще новые сюрпризы принесет мне
грядущая ночь, и следующая за ней и еще многие другие ночи, подобные этой.
Приезд из Бостона бригады рабочих-поляков временно отвлек меня от всех
тревог, связанных с ночными кошмарами. Старший над ними, коренастый мужчина
по имени Джон Чичиорка - или что-то вроде того - оказался малым весьма
толковым и пользовался у подчиненных непререкаемым авторитетом. На вид ему
было лет пятьдесят, и я особо отметил его на редкость хорошо развитую
мускулатуру; приказания, которые он отдавал трем другим рабочим,
исполнялись ими с какой-то даже чрезмерной поспешностью - заметно было что
они побаиваются его гнева. По словам бригадира, они договорились с моим
архитектором, что прибудут сюда через неделю, так как у них еще оставалась
одна незаконченная работа в Бостоне, но ту работу внезапно пришлось
отложить, и вот они здесь: из Бостона поляки отправили архитектору
телеграмму с сообщением о своем скором приезде. Они, в сущности, были
готовы приступить к работе немедленно, не дожидаясь архитектора, поскольку
тот еще в прошлую встречу передал им необходимые планы и чертежи и звел
бригадира в курс дела.
Не долго думая, я дал им первое задание - снять слой штукатурки с
северной стены комнаты, находившейся на первом этаже как раз под тайником.
При этом им следовало действовать осторожно и аккуратно, дабы не повредить
стойки, поддерживавшие перекрытия второго этажа. В дальнейшем предстояло
очистить все стены комнаты и заново их оштукатурить, так как старый
раствор, изготовленный когда-то вручную, еще дедовским способом (в чем я
убедился, осмотрев один из первых отколотых ими кусков) давно уже выцвел и
растрескался, сделав эту комнату практически непригодной для проживания.
Такие же точно ремонтные работы были совсем недавно проведены в той части
дома, которую я в данный момент населял, но тогда это заняло куда больше
времени, поскольку изменения вносились не только в отделку, но и в
планировку всех помещений.
1 2 3 4 5 6